Неточные совпадения
А тут к тебе
Старуха,
мать покойника,
Глядь, тянется с костлявою,
Мозолистой рукой.
Старуха княгиня Марья Борисовна, крестная
мать Кити, всегда очень ее любившая, пожелала непременно видеть ее. Кити, никуда по своему положению не ездившая, поехала с отцом к почтенной
старухе и встретила у ней Вронского.
— Нет, об этом самом. И поверь, что для меня женщина без сердца, будь она
старуха или не
старуха, твоя
мать или чужая, не интересна, и я ее знать не хочу.
Она знала, что
старуху ждут со дня на день, знала, что
старуха будет рада выбору сына, и ей странно было, что он, боясь оскорбить
мать, не делает предложения; однако ей так хотелось и самого брака и, более всего, успокоения от своих тревог, что она верила этому.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо
старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была
мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
Когда я был еще ребенком, одна
старуха гадала про меня моей
матери; она предсказала мне смерть от злой жены; это меня тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе…
— Панночка видала тебя с городского валу вместе с запорожцами. Она сказала мне: «Ступай скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не помнит — чтобы дал тебе кусок хлеба для
старухи, моей
матери, потому что я не хочу видеть, как при мне умрет
мать. Пусть лучше я прежде, а она после меня. Проси и хватай его за колени и ноги. У него также есть старая
мать, — чтоб ради ее дал хлеба!»
Раскольников не проронил ни одного слова и зараз все узнал: Лизавета была младшая, сводная (от разных
матерей) сестра
старухи, и было ей уже тридцать пять лет.
— Нет, Василиса Егоровна, — продолжал комендант, замечая, что слова его подействовали, может быть, в первый раз в его жизни. — Маше здесь оставаться не гоже. Отправим ее в Оренбург к ее крестной
матери: там и войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты
старуха, а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом.
— Вы меня совершенно осчастливили, — промолвил он, не переставая улыбаться, — я должен вам сказать, что я… боготворю моего сына; о моей
старухе я уже не говорю: известно —
мать!
Она, однако, не потеряла головы и немедленно выписала к себе сестру своей
матери, княжну Авдотью Степановну Х……ю, злую и чванную
старуху, которая, поселившись у племянницы в доме, забрала себе все лучшие комнаты, ворчала и брюзжала с утра до вечера и даже по саду гуляла не иначе как в сопровождении единственного своего крепостного человека, угрюмого лакея в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке.
— Это —
мать? — спросил он, указав глазами на
старуху.
Мать жила под Парижем, писала редко, но многословно и брюзгливо: жалуясь на холод зимою в домах, на различные неудобства жизни, на русских, которые «не умеют жить за границей»; и в ее эгоистической, мелочной болтовне чувствовался смешной патриотизм провинциальной
старухи…
Но, вспомнив о безжалостном ученом, Самгин вдруг, и уже не умом, а всем существом своим, согласился, что вот эта плохо сшитая ситцевая кукла и есть самая подлинная история правды добра и правды зла, которая и должна и умеет говорить о прошлом так, как сказывает олонецкая, кривобокая
старуха, одинаково любовно и мудро о гневе и о нежности, о неутолимых печалях
матерей и богатырских мечтах детей, обо всем, что есть жизнь.
Андрей подъехал к ней, соскочил с лошади, обнял
старуху, потом хотел было ехать — и вдруг заплакал, пока она крестила и целовала его. В ее горячих словах послышался ему будто голос
матери, возник на минуту ее нежный образ.
— Это мой другой страшный грех! — перебила ее Татьяна Марковна, — я молчала и не отвела тебя… от обрыва!
Мать твоя из гроба достает меня за это; я чувствую — она все снится мне… Она теперь тут, между нас… Прости меня и ты, покойница! — говорила
старуха, дико озираясь вокруг и простирая руку к небу. У Веры пробежала дрожь по телу. — Прости и ты, Вера, — простите обе!.. Будем молиться!..
Вера слушала в изумлении, глядя большими глазами на бабушку, боялась верить, пытливо изучала каждый ее взгляд и движение, сомневаясь, не героический ли это поступок, не великодушный ли замысел — спасти ее, падшую, поднять? Но молитва, коленопреклонение, слезы
старухи, обращение к умершей
матери… Нет, никакая актриса не покусилась бы играть в такую игру, а бабушка — вся правда и честность!
Старуха-мать его, безграмотная крестьянская вдова, полная суеверий, была жива, и Набатов помогал ей и, когда был на свободе, навещал ее.
— У Кати есть здесь
мать… бедная
старуха. Хотел я съездить к ней, нельзя ли чем помочь ей, да мне это неловко как-то сделать. Вот если бы вам побывать у нее. Ведь вы с ней видались у Бахаревых?
— Да, тут вышла серьезная история… Отец, пожалуй бы, и ничего, но
мать — и слышать ничего не хочет о примирении. Я пробовал было замолвить словечко; куда,
старуха на меня так поднялась, что даже ногами затопала. Ну, я и оставил. Пусть сами мирятся… Из-за чего только люди кровь себе портят, не понимаю и не понимаю.
Мать не скоро своротишь: уж если что поставит себе — кончено, не сдвинешь. Она ведь тогда прокляла Надю… Это какой-то фанатизм!.. Вообще старики изменились: отец в лучшую сторону,
мать — в худшую.
— Цветет-то она цветет, да кабы не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила
старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а вот счастья господь и не посылает… Долго ли до греха — гляди, и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох как прост, Данилушка. И в кого уродился, подумаешь… Я так полагаю, што он в
мать, в Варвару Павловну пошел.
В избе их и нашла
старуха самодурка генеральша, благодетельница и воспитательница их
матери.
У некоторых были
старухи родственницы,
матери или тетки; две содержали стариков — отцов; у многих были маленькие братья или сестры.
Гриша ушел и через минуту явился с своею
матерью.
Старуха не раздевалась в эту ночь; кроме приказных, никто в доме не смыкал глаза.
Еще когда он посещал университет, умерла у него
старуха бабушка, оставив любимцу внуку в наших местах небольшое, но устроенное имение, душ около двухсот. Там он, окончивши курс, и приютился, отказавшись в пользу сестер от своей части в имении отца и
матери. Приехавши, сделал соседям визиты, заявляя, что ни в казне, ни по выборам служить не намерен, соперником ни для кого не явится, а будет жить в своем Веригине вольным казаком.
— Ну, войди. Войди, посмотри, как мать-старуха хлопочет. Вон сколько денег Максимушка (бурмистр из ближней вотчины)
матери привез. А мы их в ящик уложим, а потом вместе с другими в дело пустим. Посиди, дружок, посмотри, поучись. Только сиди смирно, не мешай.
Услужливые
старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший из Киева козак рассказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки по всем приметам узнали Пидорку; что будто еще никто не слыхал от нее ни одного слова; что пришла она пешком и принесла оклад к иконе Божьей
Матери, исцвеченный такими яркими камнями, что все зажмуривались, на него глядя.
Как теперь помню — покойная
старуха,
мать моя, была еще жива, — как в долгий зимний вечер, когда на дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узенькое стекло нашей хаты, сидела она перед гребнем, выводя рукою длинную нитку, колыша ногою люльку и напевая песню, которая как будто теперь слышится мне.
Старуха сама оживала при этих рассказах. Весь день она сонно щипала перья, которых нащипывала целые горы… Но тут, в вечерний час, в полутемной комнате, она входила в роли, говорила басом от лица разбойника и плачущим речитативом от лица
матери. Когда же дочь в последний раз прощалась с
матерью, то голос
старухи жалобно дрожал и замирал, точно в самом деле слышался из-за глухо запертой двери…
Мне было лень спросить — что это за дело? Дом наполняла скучная тишина, какой-то шерстяной шорох, хотелось, чтобы скорее пришла ночь. Дед стоял, прижавшись спиной к печи, и смотрел в окно прищурясь; зеленая
старуха помогала
матери укладываться, ворчала, охала, а бабушку, с полудня пьяную, стыда за нее ради, спровадили на чердак и заперли там.
Не помню, как я очутился в комнате
матери у бабушки на коленях, пред нею стояли какие-то чужие люди, сухая, зеленая
старуха строго говорила, заглушая все голоса...
Каких ужасов нагляделся и чего только он не вынес, пока его судили, мытарили по тюрьмам и потом три года тащили через Сибирь; на пути его дочь, девушка, которая пошла добровольно за отцом и
матерью на каторгу, умерла от изнурения, а судно, которое везло его и
старуху в Корсаковск, около Мауки потерпело аварию.
—
Старуха 80 лет, жена его, была кормилицею
матери своего молодого барина; его была нянькою и имела надзирание за домом до самого того часа, как выведена на сие торжище.
Действительно, жизнь девушки не очень интересна: в доме властвует самодур и мошенник Пузатов, брат Марьи Антиповны; а когда его нет, так подглядывает за своею дочерью и за молодой женой сына — ворчливая
старуха,
мать Пузатова, богомольная, добродушная и готовая за грош продать человека.
«
Старуха» Белоконская выслушала все лихорадочные и отчаянные признания Лизаветы Прокофьевны и нисколько не тронулась слезами сбитой с толку
матери семейства, даже посмотрела на нее насмешливо.
Мать ее была старая
старуха, и у ней, в их маленьком, совсем ветхом домишке, в два окна, было отгорожено одно окно, по дозволению деревенского начальства; из этого окна ей позволяли торговать снурками, нитками, табаком, мылом, все на самые мелкие гроши, тем она и пропитывалась.
Он узнал от него, что красавицу звали Варварой Павловной Коробьиной; что старик и
старуха, сидевшие с ней в ложе, были отец ее и
мать и что сам он, Михалевич, познакомился с ними год тому назад, во время своего пребывания в подмосковной на «кондиции» у графа Н.
Баушка Лукерья не хотела его пускать из страха перед Родионом Потапычем, но Петр Васильич, жадный до денег, так взъелся на
мать, что
старуха не устояла.
Жаль было Марье старухи-матери, да жить-то ведь ей, Марье, а
мать свой век изжила.
Старуха сейчас же приняла свой прежний суровый вид и осталась за занавеской. Выскочившая навстречу гостю Таисья сделала рукой какой-то таинственный знак и повела Мухина за занавеску, а Нюрочку оставила в избе у стола. Вид этой избы, полной далеких детских воспоминаний, заставил сильно забиться сердце Петра Елисеича. Войдя за занавеску, он поклонился и хотел обнять
мать.
Избы стояли без дворов: с улицы прямо ступай на крыльцо. Поставлены они были по-старинному: срубы высокие, коньки крутые, оконца маленькие. Скоро вышла и сама
мать Енафа, приземистая и толстая
старуха. Она остановилась на крыльце и молча смотрела на сани.
Мать он любил и уважал всегда, но эта ненависть
старухи к его жене-басурманке ставила между ними непреодолимую преграду, — нужно было несчастной умереть, чтобы
старуха успокоилась.
— Как же, помним тебя, соколик, — шамкали старики. — Тоже, поди, наш самосадский. Еще когда ползунком был, так на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да убиваться, как по покойнике отчитывала, а вот на старости господь привел
старухе радость.
На заводе оставались одни
старухи вроде бабушки Акулины,
матери Рачителя, да разные бобылки.
Бойкая Рачителиха купила за двадцать рублей две избы, — а одну поместила свою
мать,
старуху Акулину, а в другую пустила жить
мать Окулка с Наташкой.
Слышно было, как переминалась с ноги на ногу застоявшаяся у крыльца лошадь да как в кухне поднималась бабья трескотня: у Домнушки сидела в гостях шинкарка Рачителиха, красивая и хитрая баба, потом испитая
старуха, надрывавшаяся от кашля, —
мать Катри, заводская дурочка Парасковея-Пятница и еще какие-то звонкоголосые заводские бабенки.
Среди богатых, людных семей бьется, как рыба об лед,
старуха Мавра,
мать Окулка, — другим не работа — праздник, а Мавра вышла на покос с одною дочерью Наташкой, да мальчонко Тараско при них околачивается.
В общем гвалте, поднятом
старухами, не участвовали только такие бобылки, как Мавра,
мать Окулка.
— В ноги, в ноги, басурман! — строго закричала на него
старуха. — Позабыл порядок-то, как с родною
матерью здороваться…
Маленький кержачонок, попавший в учебу, был горько оплакан в Самосадке, где
мать и разные
старухи отчитывали его, как покойника.