Неточные совпадения
— Да, вот растем, — сказала она ему, указывая главами на Кити, — и
стареем. Tiny bear [Медвежонок] уже стал большой! — продолжала Француженка смеясь и напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями из английской
сказки. — Помните, вы бывало так говорили?
— Расскажу тебе
сказку, которую в ребячестве мне рассказывала
старая калмычка.
Впереди его и несколько ниже, в кустах орешника, появились две женщины, одна —
старая, сутулая, темная, как земля после дождя; другая — лет сорока, толстуха, с большим, румяным лицом. Они сели на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают
сказки...
Затем Самгин почувствовал, что никогда еще не был он таким хорошим, умным и почти до слез несчастным, как в этот странный час, в рядах людей, до немоты очарованных
старой, милой ведьмой, явившейся из древних
сказок в действительность, хвастливо построенную наскоро и напоказ.
Благодарю вас, что направили его по задам и он попался ко мне, как золотая рыбка
старому дурню рыбаку в
сказке.
Я, помнится, обещал вам, что в этой книжке будет и моя
сказка. И точно, хотел было это сделать, но увидел, что для
сказки моей нужно, по крайней мере, три таких книжки. Думал было особо напечатать ее, но передумал. Ведь я знаю вас: станете смеяться над стариком. Нет, не хочу! Прощайте! Долго, а может быть, совсем, не увидимся. Да что? ведь вам все равно, хоть бы и не было совсем меня на свете. Пройдет год, другой — и из вас никто после не вспомнит и не пожалеет о
старом пасичнике Рудом Паньке.
Но знакомая добрая и скучная тьма усадьбы шумела только ласковым шепотом
старого сада, навевая смутную, баюкающую, успокоительную думу. О далеком мире слепой знал только из песен, из истории, из книг. Под задумчивый шепот сада, среди тихих будней усадьбы, он узнавал лишь по рассказам о бурях и волнениях далекой жизни. И все это рисовалось ему сквозь какую-то волшебную дымку, как песня, как былина, как
сказка.
— Вот видишь,
старый приятель, наведывайся сколько хочешь.
Сказки я умею рассказывать, но ведь до известных пределов, — понимаешь? Не то кредит и честь потеряешь, деловую то есть, ну и так далее.
Все относящееся до обуздания вошло, так сказать, в интимную обстановку моей жизни, примелькалось, как плоский русский пейзаж, прислушалось, как
сказка старой няньки, и этого, мне кажется, совершенно достаточно, чтоб объяснить то равнодушие, с которым я отношусь к обуздывательной среде и к вопросам, ее волнующим.
Старик и мальчик легли рядом на траве, подмостив под головы свои
старые пиджаки. Над их головами шумела темная листва корявых, раскидистых дубов. Сквозь нее синело чистое голубое небо. Ручей, сбегавший с камня на камень, журчал так однообразно и так вкрадчиво, точно завораживал кого-то своим усыпительным лепетом. Дедушка некоторое время ворочался, кряхтел и говорил что-то, но Сергею казалось, что голос его звучит из какой-то мягкой и сонной дали, а слова были непонятны, как в
сказке.
— Так как же быть? — начал хозяин. — В моей первой любви тоже не много занимательного: я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной, моей теперешней женой, — и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали, мы очень скоро полюбились друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя
сказка двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой любви, — надеялся на вас, не скажу
старых, но и не молодых холостяков. Разве вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?
Под влиянием этого чувства я тоже умерил свою резвость. Применяясь к тихой солидности нашей дамы, оба мы с Валеком, усадив ее где-нибудь на траве, собирали для нее цветы, разноцветные камешки, ловили бабочек, иногда делали из кирпичей ловушки для воробьев. Иногда же, растянувшись около нее на траве, смотрели в небо, как плывут облака высоко над лохматою крышей
старой «каплицы», рассказывали Марусе
сказки или беседовали друг с другом.
Наконец грозная минута настала: старик отчислен заштат. Приезжает молодой священник, для которого, в свою очередь, начинается
сказка об изнурительном жизнестроительстве. На вырученные деньги за
старый дом заштатный священник ставит себе нечто вроде сторожки и удаляется в нее, питаясь крохами, падающими со скудной трапезы своего заместителя, ежели последний, по доброте сердца или по добровольно принятому обязательству, соглашается что-нибудь уделить.
Помнится, читал я в одном из сборников Льва Толстого
сказку о
старом коршуне.
А слыхал я о них еще во времена моей бродяжной жизни, в бессонные ночи, на белильном заводе, от великого мастера
сказки рассказывать, бродяги Суслика, который сам их видал и в бывальщине о Степане Тимофеиче рассказывал, как атамана забрали, заковали, а потом снова перековали и в новых цепях в Москву повезли, а
старые в соборе повесили для устрашения…
— Вижу я тебя, Никола, словно милую
сказку старую пред собою вижу, с которою умереть бы хотелось.
Бывалый человек этот старик Суслик — и тоже, кроме
сказок, живого слова не добьешься. А зато как рассказывал! Старую-престарую
сказку, ну хоть о Бабе-Яге расскажет, а выходит что-то новое. Чего-чего тут не приплетет он!
Рядом со мной
старый бурлак, седой и почему-то безухий, тихо рассказывал
сказку об атамане Рукше, который с бурлаками и казаками персидскую землю завоевал… Кто это завоевал? Кто этот Рукша? Уж не Стенька ли Разин? Рукша тоже персидскую царевну увез.
— Ох, пане, пане, — говорит Опанас, — у нас говорят
старые люди: в
сказке правда и в песне правда. Только в
сказке правда — как железо: долго по свету из рук в руки ходило, заржавело… А в песне правда — как золото, что никогда его ржа не ест… Вот как говорят
старые люди!
Может быть, читатели, вы слыхали от
старых нянек
сказку о Лысой горе, куда слетаются ведьмы, оборотни, нетопыри, совы, упыри, черти всех возрастов и состояний справлять адский карнавал? Что-то напоминающее этот сказочный карнавал я и увидел здесь.
Николай Матвеич необыкновенно хорошо улыбался, причем его лицо делалось совершенно другим. При колеблющемся неверном освещении то потухавшей, то ярко вспыхивавшей лучины он казался мне каким-то сказочным человеком, каких художники рисуют в детских книжках. Жаль, что «матерешка» не подходила к роли жены
старого волшебника, а то выходило бы совсем как в
сказке.
Спи, Аленушка, сейчас
сказка начинается. Вон уже в окно смотрит высокий месяц; вон косой заяц проковылял на своих валенках; волчьи глаза засветились желтыми огоньками; медведь Мишка сосет свою лапу. Подлетел к самому окну
старый Воробей, стучит носом о стекло и спрашивает: скоро ли? Все тут, все в сборе, и все ждут Аленушкиной
сказки.
Возьмет в толстенькие, короткие пальчики карандаш — бумага оживает и смеется; положит те же коротенькие пальчики на клавиши:
старый рояль с пожелтевшими зубами вдруг помолодел, поет, весело завирается; а то сама выдумает страшную
сказку, сочинит веселый анекдот.
Среди странных жителей
старого дома Гурий Плетнев, обладая мудростью, имя которой — веселье, играл роль доброго духа волшебных
сказок.
— Вижу я тебя, Никола, словно милую
сказку старую перед собой вижу, с которою умереть бы хотелось.
, ст. VIII); 30) «Счастие» (ibid., ст. XII); 31) «Беседа первая» (ibid., ст. XIII) и 32) вторая (кн. XIII, ст. III); 33) идиллия «Феб, Палемон и Дафнис» (кн. XI, ст. XV); 34) «Эпиграмма на Глупонова» (ibid., ст. XVIII); 35) «К шатру моему» (кн. XII, ст. III); 36) «Стихи на разлуку» (ibid., ст. IV); 37) эпиграмма (ibid., ст. VI); 38) «Надгробная жене от ее мужа» (ibid., ст. VIII); 39) эпиграмма (ibid., ст. IX); 40) «
Старое и новое время» (кн. XIII, ст. V); 41) «Эпитафия мудрецу» (кн. XV, ст. III); 42) мадригал (ibid., ст. VII); 43) «Весна» (кн. XVI, ст. II); 44) «Подражание французским стихам на заданные рифмы» (ibid., ст. VI); 45) «Сновидение»,
сказка (ibid., ст. IX); 46) эпиграмма (ibid., ст. XI).
Русь им обрадовалась, и они принялись, как
старые знакомые, с ней разговаривать и рассуждать, стали ей «
сказки сказывати и давати ей поученьица»…
Пускай слыву я старовером,
Мне всё равно — я даже рад:
Пишу Онегина размером;
Пою, друзья, на
старый лад.
Прошу послушать эту
сказку!
Ее нежданую развязку
Одобрите, быть может, вы
Склоненьем легким головы.
Обычай древний наблюдая,
Мы благодетельным вином
Стихи негладкие запьем,
И пробегут они, хромая,
За мирною своей семьей
К реке забвенья на покой.
— Как не помнить, ваше превосходительство. Это вы правильно: следовало и плетежками за мое зверство. Как раздумаюсь иногда про старое-то, точно вот сон какой вижу: светленько пожили в Загорье тогда. Один Тарас Ермилыч какой пыли напустили… Ах, что только было, ваше превосходительство! Ни в
сказке оказать, ни пером написать…
Так дружелюбно сидели они и болтали по целым часам — он, уже
старый, сухой, безобразный, со своею бугроватой головой и дико раздвоившимся лицом, она — молодая, стыдливая, нежная, очарованная жизнью, как
сказкою, как сном.
И каких страхов он,
старый пискарь, натерпелся, покуда его по реке волокли, — это ни в
сказке сказать, ни пером описать.
Века, века ваш
старый горн ковал
И заглушал грома́ лавины,
И дикой
сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Было уже поздно. На небе взошла луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное море. Кругом царила абсолютная тишина. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка на небе. Все в природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях
старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в
сказке о спящей царевне и семи богатырях.
Не спит княжна и всякие думы думает. Разбудить, разве, няньку Панкратьевну, да начнет она причитать над ней, да с уголька спрыскивать: сглазил-де недобрый человек ее деточку,
сказки,
старая, начнет рассказывать, все до единой княжне знакомые. Чувствуется княжне, что не понять Панкратьевне, что с ней делается, да и объяснить нельзя: подвести, значит, под гнев старухи Танюшу — свою любимицу. Доложит она как раз князю — батюшке, а тот, во гневный час, отошлет Танюшу в дальнюю вотчину — к отцу с матерью.
— Ишь ты какая, — через силу улыбнулась старуха — и ума я,
старая, не приложу, чем тебя и потешить… Хочешь,
сказку расскажу?..