Неточные совпадения
Тени колебались, как едва заметные отражения осенних облаков на темной воде реки. Движение тьмы в комнате,
становясь из воображаемого действительным, углубляло печаль. Воображение, мешая и спать и думать, наполняло тьму однообразными звуками,
эхом отдаленного звона или поющими звуками скрипки, приглушенной сурдинкой. Черные стекла окна медленно линяли, принимая цвет олова.
Вдруг в фанзе на мгновение все осветилось. Сверкнула яркая молния, и вслед за тем послышался резкий удар грома. Гулким
эхом он широко прокатился по всему небу. Мулы
стали рваться на привязи, собаки подняли вой.
Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье? В собственном
эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют, наконец, одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно
становится сердцу, и нечем помочь ему.
— Никто! — отозвался, точно
эхо, чей-то голос. Павел, овладевая собой,
стал говорить проще, спокойнее, толпа медленно подвигалась к нему, складываясь в темное, тысячеглавое тело. Она смотрела в его лицо сотнями внимательных глаз, всасывала его слова.
— Орловы! Потемкин! Румянцев! Суворов! — словно
эхо, вторил мне Глумов и,
став в позицию, продекламировал...
— И эта
статья, которую мы сейчас читали… тоже наших рук дело! — как
эхо, отозвался я.
Вдали, откуда-то из преисподней, послышались неясные, глухие голоса. Они звучали так, как будто люди говорили, плотно зажавши рот руками. Среди нас отдавалось
эхо этих голосов. На душе
стало как-то веселее. Почувствовалось, что мы не одни в этом подземелье, что есть еще живые существа, еще люди. Раздавались мерные, глухие удары.
Не страх, но совершенное отчаяние, полное бесконечного равнодушия к тому, что меня здесь накроют, владело мной, когда, почти падая от изнурения, подкравшегося всесильно, я остановился у тупика, похожего на все остальные, лег перед ним и
стал бить в стену ногами так, что
эхо, завыв гулом, пошло грохотать по всем пространствам, вверху и внизу.
— С миром! — как
эхо, отозвалась команда, и самые суровые лица
стали мягче, словно им пощекотали в носу. Кто-то кашлянул.
От мысли, что ему всю ночь придется просидеть в темном лесу на холоде и слышать только волков,
эхо да фырканье тощей кобылки, землемера
стало коробить вдоль спины, словно холодным терпугом.
Стали падать крупные капли дождя, и их шорох звучал так таинственно, точно предупреждал о чём-то… Вдали он уже вырос в сплошной, широкий звук, похожий на трение громадной щёткой по сухой земле, — а тут, около деда и внука, каждая капля, падая на землю, звучала коротко и отрывисто и умирала без
эха. Удары грома всё приближались, и небо вспыхивала чаще.
И за дверью встречали его холодная, торжественная тишина, подавленные вздохи и утроенное
эхом гнусавое и непонятное чтение дьячка, прерываемое непонятными и долгими паузами. Смущаясь скрипом своих шагов, Меркулов
становился на место, посреди церкви, крестился, когда все крестились, падал на колени, когда все падали, и в общности молитвенных движений черпал спокойную силу и уверенность.
Эхе-хе! тяжело
стало старикам на свете! — грустно заключил он, выколачивая в черепок золу из своей носогрейки.
Вдруг в кустах, как раз против нашей лодки, раздался сильный шум. Таинственное животное, все время следившее за нами, бросилось в чащу. Испугалось ли оно, увидев людей, или почуяло оленя, не знаю. Изюбр шарахнулся из воды, и в это время Чжан-Бао спустил курок ружья. Грохот выстрела покрыл все другие звуки, и сквозь отголосок
эха мы все трое ясно услышали тоскливый крик оленя, чей-то яростный храп и удаляющийся треск сучьев. С песчаной отмели сорвались кулички и с жалобным писком
стали летать над протокой.
Гроссевич бросился к берегу и
стал кричать, но на его зов отвечали только
эхо в прибрежных утесах и волны, с шумом набегавшие на намывную полосу прибоя.
Он наклонился к нему и
стал колотушкой как бы снимать со своего пациента болезнь и переносить ее на травяное чучело, а затем вдруг закричал громко и протяжно «эхе-хе-э».
Сухой Мартын изшатался и полуодурелый сошел с дерева, а вместо него мотался на бревне злой Дербак. Он сидел неловко; бревно его беспрестанно щемило то за икры, то за голени, и с досады он
становился еще злее, надрывался, и не зная, что делать, кричал, подражая перепелу: «быть-убить, драть-драть, быть-убить, драть-драть». Высокие ели и сосны, замыкавшие кольцом поляну, гудели и точно заказывали, чтобы звучное
эхо не разносило лихих слов.
Молодцеватый свист гулким
эхом отозвался в лощине. Казак расслышал вызов. Он — видно было по жестам —
стал торопить фигуру. К тому же она закончила осмотр мертвецов: вот наклонилась над последним и направилась к горке.
Из темной дали, с левого фланга, слабо донесся ружейный выстрел, отдавшийся в горах коротким
эхом: таах-та!.. Другой, третий, — и затрещала частая, сливающаяся пальба пачками. Тишина кругом еще больше насторожилась,
стала еще более жуткою. На темном небе, казалось, вспыхивали слабые отсветы. Пальба трещала спешно и лихорадочно, потом
стала ослабевать. Донеслось еще несколько одиночных выстрелов. Замолкло.