Неточные совпадения
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще
сырую утреннюю газету и
стал читать ее.
Гости, выпивши по рюмке водки темного оливкового цвета, какой бывает только на сибирских прозрачных камнях, из которых режут на Руси печати, приступили со всех сторон с вилками к столу и
стали обнаруживать, как говорится, каждый свой характер и склонности, налегая кто на икру, кто на семгу, кто на
сыр.
Кто проснулся связанный во вражьих руках, кто, и совсем не просыпаясь, сонный перешел в
сырую землю, и сам атаман Хлиб, без шаровар и верхнего убранства, очутился в ляшском
стану.
Зато ни в чём не будешь ты нуждаться
И
станешь у меня как в масле
сыр кататься».
Потом мы пошли к берегу и отворотили один камень. Из-под него выбежало множество мелких крабов. Они бросились врассыпную и проворно спрятались под другие камни. Мы
стали ловить их руками и скоро собрали десятка два. Тут же мы нашли еще двух протомоллюсков и около сотни раковин береговичков. После этого мы выбрали место для бивака и развели большой огонь. Протомоллюсков и береговичков мы съели
сырыми, а крабов сварили. Правда, это дало нам немного, но все же первые приступы голода были утолены.
На другой день, 31 мая, чуть только
стало светать, я бросился к окну. Дождь перестал, но погода была хмурая,
сырая. Туман, как саван, окутал горы. Сквозь него слабо виднелись долина, лес и какие-то постройки на берегу реки.
В
сырой чаще около речки ютились рябчики. Испуганные приближением собак, они отлетели в глубь леса и
стали пересвистываться. Дьяков и Мелян хотели было поохотиться за ними, но рябчики не подпускали их близко.
Влажные жары сильно истомляют людей и животных. Влага оседает на лицо, руки и одежду, бумага
становится вокхою [Местное выражение, означающее
сырой, влажный на ощупь, но не мокрый предмет.] и перестает шуршать, сахар рассыпается, соль и мука слипаются в комки, табак не курится; на теле часто появляется тропическая сыпь.
Он принял боксерскую диэту:
стал кормить себя — именно кормить себя — исключительно вещами, имеющими репутацию укреплять физическую силу, больше всего бифштексом, почти
сырым, и с тех пор всегда жил так.
Наше лето
Короткое, год от году короче
Становится, а весны холодней —
Туманные,
сырые, точно осень,
Печальные.
Он спустил меня на пол, всыпал в рот себе горсть мелких гвоздей и
стал натягивать, набивать на большую квадратную доску
сырое полотнище черной материи.
— Не
станем больше спорить об этом. Ты оскорблена и срываешь на мне свое сердце. Мне тебя так жаль, что я и сказать не умею, но все-таки я с тобой, для твоего удовольствия, не поссорюсь. Тебе нынче не удастся вытянуть у меня дерзость; но вспомни, Лиза, нянину пословицу, что ведь «и
сырые дрова загораются».
Невозможно
стало для меня все это слышать и не видеть, и с помощью отца, слез и горячих убеждений выпросил я позволенье у матери, одевшись тепло, потому что дул
сырой и пронзительный ветер, посидеть на крылечке, выходившем в сад, прямо над Бугурусланом.
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит в земле
сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла сердце замерло, волосы
стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
На другой день Василий сделал, как хотел. Он
стал жаловаться на хлеб, что
сыр, подбил всех арестантов звать к себе смотрителя, заявить претензию. Смотритель пришел, обругал всех, и узнав, что затейщик всего дела Василий, велел посадить его отдельно в одиночную камеру верхнего этажа.
И ему
становилось жарко, и он, спустив с плеч халат, вскакивал с нары и начинал, как зверь в клетке, скорыми шагами ходить взад и вперед по короткой камере, быстро поворачиваясь у запотелых,
сырых стен.
Александров обернулся через плечо и увидел шагах в ста от себя приближающегося Апостола. Так сыздавна называли юнкера тех разносчиков, которые летом бродили вокруг всех лагерей, продавая конфеты, пирожные, фрукты, колбасы,
сыр, бутерброды, лимонад, боярский квас, а тайком, из-под полы, контрабандою, также пиво и водчонку. Быстро выскочив на дорогу, юнкер
стал делать Апостолу призывные знаки. Тот увидел и с привычной поспешностью ускорил шаг.
То не два зверья сходилися, промежду собой подиралися; и то было у нас на
сырой земли, на
сырой земли, на святой Руси; сходилися правда со кривдою; это белая зверь — то-то правда есть, а серая зверь — то-то кривда есть; правда кривду передалила, правда пошла к богу на небо, а кривда осталась на
сырой земле; а кто
станет жить у нас правдою, тот наследует царство небесное; а кто
станет жить у нас кривдою, отрешен на муки на вечные…“
Но была осень, по улице летел
сырой ветер, небо окутано неиссякаемыми облаками, земля сморщилась,
стала грязной и несчастной…
К восьми часам туман, сливавшийся с душистым дымом шипящих и трещащих на кострах
сырых сучьев, начал подниматься кверху, и рубившие лес, прежде за пять шагов не видавшие, а только слышавшие друг друга,
стали видеть и костры, и заваленную деревьями дорогу, шедшую через лес; солнце то показывалось светлым пятном в тумане, то опять скрывалось.
Калмыки от казаков во всю силу побежали на те самые места, где было скрытное калмыцкое войско, и так их навели на калмык, которые все вдруг на них, казаков, ударили и, помянутого атамана с несколькими казаками захватя, удержали у себя одного атамана для сего токмо, дабы тем удержанием прежде захваченных ими калмык высвободить; ибо, прочих отпустя, требовали оных своих калмычат к себе обратно; но наказной атаман ответствовал, что у них атаманов много, а без вожей им пробыть нельзя, и с тем далее в путь свой отправились; токмо на то место, где прежде с атаманом Нечаем казаки чрез горловину Сыр-Дарьи переправлялись, не потрафили, но, прошибшись выше, угодили к Аральскому морю, где у них провианта не
стало.
Она приехала в последние годы царствования покойной императрицы Екатерины портнихой при французской труппе; муж ее был второй любовник, но, по несчастию, климат Петербурга оказался для него гибелен, особенно после того, как, оберегая с большим усердием, чем нужно женатому человеку, одну из артисток труппы, он был гвардейским сержантом выброшен из окна второго этажа на улицу; вероятно, падая, он не взял достаточных предосторожностей от
сырого воздуха, ибо с той минуты
стал кашлять, кашлял месяца два, а потом перестал — по очень простой причине, потому что умер.
«Так вон они как! Вот что. А мне и невдомек было! Знамо, теперь все пропало, кануло в воду… Что ж! Я им не помеха, коли так… Господь с ними!» — бормотал Ваня, делая безотрадные жесты и на каждом шагу обтирая ладонью пот, который катился с него ручьями. Ночь между тем была росистая и
сырая. Но он чувствовал какую-то нестерпимую духоту на сердце и в воздухе. Ему
стало так жарко, что он принужден даже был распахнуть одежду.
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стоном стонет мать-земля
сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несется, поле покрывая.
Стяги плещут: половцы идут!
С Дона, с моря с криками и с воем
Валит враг, но, полон ратных сил,
Русский
стан сомкнулся перед боем
Щит к щиту — и степь загородил.
Потому что немцу они не нужны; он хлеб
сырым молотит,
стало быть, и не хлопочет об их изобретении, а мы… не в состоянии!
Сестра билась в судорогах, руки ее царапали землю, поднимая белую пыль; она плакала долго, больше месяца, а потом
стала похожа на мать — похудела, вытянулась и начала говорить
сырым, холодным голосом...
Тьма на земле
становится гуще,
сырее, теплее, небо уходит выше, и всё ярче сверкают звезды в серебряном тумане Млечного Пути.
Много тогда таких волшебников было, а нынче и вдвое против того больше
стало. Но какие волшебники были искуснее, тогдашние или нынешние, — этого сказать не умею. Кажется, впрочем, что в обоих случаях вернее воскликнуть: как только мать —
сыра земля носит!
Нельзя уже было сомневаться: во мне произошла перемена, я
стал другим. Чтобы проверить себя, я начал вспоминать, но тотчас же мне
стало жутко, как будто я нечаянно заглянул в темный,
сырой угол. Вспомнил я своих товарищей и знакомых, и первая мысль моя была о том, как я теперь покраснею и растеряюсь, когда встречу кого-нибудь из них. Кто же я теперь такой? О чем мне думать и что делать? Куда идти? Для чего я живу?
Мерцавшая и почти ежеминутно тухнувшая в руках у меня свечка слабо озаряла
сырые, каменные с деревянными рамами стены, с которых капала мелкими струйками вода. Вдруг что-то загремело впереди, и в темной дали обрисовалась черная масса, двигавшаяся навстречу. Это был вагончик. Он с грохотом прокатился мимо нас и замолк. Опять та же мертвая тишь.
Стало жутко.
Болтаясь по колена в холодной грязи, надсаживая грудь, я хотел заглушить воспоминания и точно мстил себе за все те
сыры и консервы, которыми меня угощали у инженера; но все же, едва я ложился в постель, голодный и мокрый, как мое грешное воображение тотчас же начинало рисовать мне чудные, обольстительные картины, и я с изумлением сознавался себе, что я люблю, страстно люблю, и засыпал крепко и здорово, чувствуя, что от этой каторжной жизни мое тело
становится только сильнее и моложе.
Когда Митрий вернулся с водой, Силантий спустил в бурак свои сухари и долго их размешивал деревянной облизанной ложкой. Сухари, приготовленные из недопеченного,
сырого хлеба, и не думали размокать, что очень огорчало обоих мужиков, пока они не
стали есть свое импровизированное кушанье в его настоящем виде. Перед тем как взяться за ложки, они сняли шапки и набожно помолились в восточную сторону. Я уверен, что самая голодная крыса — и та отказалась бы есть окаменелые сухари из бурака Силантия.
— На то живём. Ноги болеть
стали. Место наше
сырое.
Когда пробило девять часов, я не мог усидеть в комнате, оделся и вышел, несмотря на ненастное время. Я был там, сидел на нашей скамейке. Я было пошел в их переулок, но мне
стало стыдно, и я воротился, не взглянув на их окна, не дойдя двух шагов до их дома. Я пришел домой в такой тоске, в какой никогда не бывал. Какое
сырое, скучное время! Если б была хорошая погода, я бы прогулял там всю ночь…
Плодомасов взглянул на спокойное лицо девушки, из-за которой загорелся весь этот сыр-бор, и почувствовал, что все это дело совсем какой-то вздор, из-за которого нимало не стоило ничего подобного поднимать и затевать борьбу, в которой вдруг ему
стало слышаться что-то роковое.
Улица
становилась тесней, воздух — еще более
сырым, муэдзин кончил петь, замерло вдали цоканье подков о камни, —
стало ожидающе тихо.
Небо однообразно серое. Там, вверху, сгустился
сырой и холодный сумрак, погасил солнце и, скрыв собою голубую беспредельность, изливал на землю уныние. Тяпа перекрестился и привстал на локте, чтобы посмотреть, не осталось ли где водки. Бутылка была пустая. Перелезая через товарищей, Тяпа
стал осматривать чашки. Одну из них он нашел почти полной, выпил, вытер губы рукавом и
стал трясти за плечо ротмистра.
С некоторых пор чаше
стали посылать Акулину на реку, выбирая для этого, как бы невзначай,
сырую и ненастную погоду; заметно сваливались на нее самые трудные и утомительные хозяйственные работы; при всем том Василиса и Дарья не упускали случая раззадоривать Григория разными побытами, зная наперед, что злоба его неминуемо должна была вымещаться на плечах безответной Акулины.
По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «
Стану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из избы в двери, из ворот в ворота, в чистое поле в восток, в восточную сторону, к окияну-морю, и на том святом окияне-море стоит стар мастер, муж святого окияна-моря,
сырой дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором
сырой дуб, и как с того
сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на
сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час.
В Архангельской губернии читается: «Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле;
стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в
сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней заре, при младом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых Днях, отныне и до века“».
Когда мы вышли из-под темного и как будто бы
сырого свода акаций, я обнял Кэт за талию и тихо, но настойчиво привлек ее к себе. Но она и не сопротивлялась. Ее тонкий, гибкий, теплый
стан слегка лишь вздрогнул от прикосновения моей руки, горевшей точно в лихорадке. Еще минута — и ее голова прислонилась к моему плечу, и я услышал нежный аромат ее пушистых, разбившихся волос.
Сырая казарма быстро нагревается человеческим дыханием: Меркулову даже
становится жарко в его шинели.
— Бревен, братец ты мой, было у меня на пустоши нарублено триста с полсотней, — продолжал Петр, —
стал этих я бревен у батьки просить на обзаведенье, по крайности сухие — и того старик не дал; руби, значит, сызнова и из
сырого леса.
Так тяжко, так
станет жутко, вспомнивши эти слова, что «друг нежный спит в
сырой земле», что хоть надень на себя усил пенечный, да и полезай в петлю.
Вносят полный завтрак, состоящий из колбасы, ветчины, загибенек, фаршированного поросенка,
сыра, балыка и двух бутылок вина. Никита и Сергей, оба в белых перчатках,
становятся у дверей.
Никита (поднимается и садится на соломе). Эх, увидал я ее, еще тошней
стало. Только и было жизни, что с нею. Ни за что про что загубил свой век; погубил я свою голову! (Ложится.) Куда денусь? Ах! Расступись, мать
сыра земля!
Больше я ничего не слышал, так как уснул. На другой день утром, когда мы подходили к Севастополю, была неприятная
сырая погода. Покачивало. Шамохин сидел со мной в рубке, о чем-то думал и молчал. Мужчины с поднятыми воротниками пальто и дамы с бледными, заспанными лицами, когда позвонили к чаю,
стали спускаться вниз. Одна дама, молодая и очень красивая, та самая, которая в Волочиске сердилась на таможенных чиновников, остановилась перед Шамохиным и сказала ему с выражением капризного, избалованного ребенка...
Кончив кое-как часы, недовольный и сердитый, он поехал в Шутейкино. Еще осенью землекопы рыли около Прогонной межевую канаву и прохарчили в трактире 18 рублей, и теперь нужно было застать в Шутейкине их подрядчика и получить с него эти деньги. От тепла и метелей дорога испортилась,
стала темною и ухабистою и местами уже проваливалась; снег по бокам осел ниже дороги, так что приходилось ехать, как по узкой насыпи, и сворачивать при встречах было очень трудно. Небо хмурилось еще с утра, и дул
сырой ветер…
Хотя лучше было разложить прелестную бабочку при дневном свете, но я побоялся отложить эту операцию по двум причинам: если Павлин умрет от сжатия грудки, то может высохнуть к утру; [Мы тогда не знали, что можно раскладывать и сухих бабочек, размачивая их над
сырым песком в закрытом сосуде.] если же отдохнет, то
станет биться и может стереть цветную пыль с своих крыльев.
Гул усиливался,
сырая трава
становилась гуще и выше, кусты попадались чаще, и горизонт постепенно суживался.