Неточные совпадения
С каждым днем гнуса
становилось все меньше и меньше. Это
очень облегчило работу. Комары
стали какие-то желтые,
холодные и злые.
Один раз наловили деревенские мальчики множество подорожников лучками с сеткой; это случилось в январе; я насажал их с сотню в
холодную комнату, и они жили благополучно до исхода марта, были
очень жирны и вкусны: их всех употребили для стола, и потому не знаю, как
стали бы они жить в теплом воздухе.
— Да вы зачем сюда приехали? (Когда она щурила глаза, выражение их
становилось очень ласковым и немного насмешливым; когда же она раскрывала их во всю величину — в их светлом, почти
холодном блеске проступало что-то недоброе… что-то угрожающее. Особенную красоту придавали ее глазам ее брови, густые, немного надвинутые, настоящие соболиные.) Вы хотите, чтобы я у вас купила имение? Вам нужны деньги для вашего бракосочетания? Не так ли?
Я
стал усердно искать книг, находил их и почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью, над столами висят стеклянные шары — белые,
холодные звезды, их лучи освещают лохматые и лысые головы, приникшие к столам; я вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздается возглас похвалы автору книги или герою. Люди внимательны и кротки не похоже на себя; я
очень люблю их в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо; я чувствовал себя на месте.
Красуля принадлежит к породе форели и вместе с нею водится только в чистых,
холодных и быстрых реках, даже в небольших речках или ручьях, и в новых, не загаженных навозом прудах, на них же устроенных, но только в глубоких и чистых;
стан ее длинен, брусковат, но шире щучьего; она
очень красива; вся, как и форель, испещрена крупными и мелкими, черными, красными и белыми крапинами; хвост и перья имеет сизые; нижнюю часть тела — беловато-розового цвета; рот довольно большой; питается мелкою рыбой, червяками и разными насекомыми, падающими в воду снаружи и в ней живущими.
У Иды Ивановны был высокий, строгий профиль, почти без кровинки во всем лице; открытый, благородный лоб ее был просто прекрасен, но его ледяное спокойствие действовало как-то
очень странно; оно не говорило: «оставь надежду навсегда», но говорило: «прошу на благородную дистанцию!» Небольшой тонкий нос Иды Ивановны шел как нельзя более под
стать ее
холодному лбу; широко расставленные глубокие серые глаза смотрели умно и добро, но немножко иронически; а в бледных щеках и несколько узеньком подбородке было много какой-то пассивной силы, силы терпения.
Чутьё мужчины, опытного в делах любви, подсказывало ему, что Полина
стала холоднее с ним, а хладнокровный поручик Маврин подтверждал подозрения Якова; встречаясь с ним, поручик теперь только пренебрежительно касался пальцем фуражки и прищуривал глаза, точно разглядывая нечто отдалённое и
очень маленькое, тогда как раньше он был любезней, вежливее и в общественном собрании, занимая у Якова деньги на игру в карты или прося его отсрочить уплату долга, не однажды одобрительно говорил...
Высокие потолки с железными балками, множество громадных, быстро вертящихся колес, приводных ремней и рычагов, пронзительное шипение, визг
стали, дребезжанье вагонеток, жесткое дыхание пара, бледные или багровые или черные от угольной пыли лица, мокрые от пота рубахи, блеск
стали, меди и огня, запах масла и угля, и ветер, то
очень горячий, то
холодный, произвели на нее впечатление ада.
Пароход
стал двигаться осторожнее, из боязни наткнуться на мель… Матросы на носу измеряли глубину реки, и в ночном воздухе отчетливо звучали их протяжные восклицания: «Ше-есть!.. Шесть с половиной! Во-осемь!.. По-од таба-ак!.. Се-мь!» В этих высоких стонущих звуках слышалось то же уныние, каким были полны темные, печальные берега и
холодное небо. Но под плащом было
очень тепло, и, крепко прижимаясь к любимому человеку, Вера Львовна еще глубже ощущала свое счастье.
Погода
стала теплая: даже было жарко, что
становилось особенно ощутительно после
холодной, дождливой и, можно сказать, суровой весны. Вторая половина мая стояла хотя сухая, но
очень холодная. Порывистые, северо-западные ветры дули с редким постоянством.
Эти немногие слова были чем-то вроде ушата
холодной воды, внезапно пролитого на головы горячих и самолюбивых спорщиков: большинство сконфузилось и примолкло, кое-кто пытался защититься и отстоять свое мнение, но Чарыковский, после своей речи не принимавший до этой самой минуты никакого участия в прениях,
стал теперь хотя и косвенно, но
очень ловко руководить выборами.
Скоро
стало мне
очень плохо. Меня уложили в клети, на дощатом помосте, покрытом войлоком. Как только я опускал голову на свое ложе, оно вдруг словно принималось качаться подо мною, вроде как лодка на сильной волне, и начинало тошнить. Тяжко рвало. Тогда приходил из избы Петр, по-товарищески хорошо ухаживал за мною, давал пить
холодную воду, мочил ею голову. Слышал я, как в избе мужики пьяными голосами говорили обо мне, восхваляли, — что вот это барин, не задирает перед мужиками коса, не гордый.
Наконец перешли мы мост, пошли ровнее. Стемнело, было тихо, звездно и
очень холодно. Мы дошли до южных ворот Мукдена и повернули направо вдоль городской стены. Над обозом неподвижно стояла
очень мелкая густая пыль; она забивалась в глаза, в нос, трудно было дышать.
Становилось все
холоднее, ноги в стременах стыли.
Левонтий, хоть и жаловался, что туг на одно ухо, однако, расслышал звук колес по подмерзлой мостовой. Санный путь еще не
стал, и на дворе была резкая, сиверкая,
очень холодная погода.
Она это сказала таким жалобным, молящим голосом, что у Борьки опустилась рука. Он нахмурился и
стал играть с Цыганом. И
очень этим увлекся: теребил Цыгана за уши. Цыган игриво рычал и небольно хватал его зубами за руки. Лицо Борьки было
холодное, глаза смотрели враждебно.