Неточные совпадения
Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не
стал отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, что время военное и не до того теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж показал им всем, что недаром выбрали его в
атаманы.
Кто проснулся связанный во вражьих руках, кто, и совсем не просыпаясь, сонный перешел в сырую землю, и сам
атаман Хлиб, без шаровар и верхнего убранства, очутился в ляшском
стану.
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще раз послужили бы им верно быстрые кони, как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся старый
атаман и
стал отыскивать в траве свою люльку с табаком, неотлучную сопутницу на морях, и на суше, и в походах, и дома.
Не вытерпел
атаман Мосий Шило, истоптал ногами святой закон, скверною чалмой обвил грешную голову, вошел в доверенность к паше,
стал ключником на корабле и старшим над всеми невольниками.
Как услышали уманцы, что куренного их
атамана Бородатого нет уже в живых, бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же
стали совещаться, кого выбрать в куренные. Наконец сказали...
— Это тоже хорошо. Когда ты будешь офицером, я уж буду
атаманом, и тебе нужно будет ловить меня, и кто-нибудь кого-нибудь убьет, а то в плен схватит. Я тебя не
стану убивать.
Это же было и с его предшественником, другим Тимофеевичем, Ермаком. Ермак — прозвание, его имя было Ермил. «
Атаманом быть Ермилу Тимофеевичу», — поют в одной песне. В другой Ермак о себе: «Я шатался, мотался, Ермил, разбивал я, Ермил, бусы-корабли». Это было в донской его период, а потом, когда он на Волге и в Сибири прославился, — из Ермила
стал Ермаком. На Дону и на низовьях Волги это было особенно в моде.
—
Атаман, — сказал Серебряный, —
стало, мы с тобой по одной дороге?
Это так только люди Коршуном прозвали; а крестили ведь меня Амельяном; так пусть поп отслужит панихиду по Амельяне; а ты уж заплати ему хорошенько, не пожалей денег,
атаман; я тебе казну оставляю богатую, на всю жизнь твою
станет!
— К тебе, батюшка, к тебе. Ступай, говорит, к
атаману, отдай от меня поклон, скажи, чтобы во что б ни
стало выручил князя. Я-де, говорит, уж вижу, что ему от этого будет корысть богатая, по приметам, дескать, вижу. Пусть, во что б ни
стало, выручит князя! Я-де, говорит, этой службы не забуду. А не выручит
атаман князя, всякая, говорит, будет напасть на него; исчахнет, говорит, словно былинка; совсем, говорит, пропадет!
—
Атаман, — сказал он вдруг, — как подумаю об этом, так сердце и защемит. Вот особливо сегодня, как нарядился нищим, то так живо все припоминаю, как будто вчера было. Да не только то время, а не знаю с чего
стало мне вдруг памятно и такое, о чем я давно уж не думал. Говорят, оно не к добру, когда ни с того ни с другого
станешь вдруг вспоминать, что уж из памяти вышиб!..
— Небось некого в Сибири по дорогам грабить? — сказал Иоанн, недовольный настойчивостью
атамана. — Ты, я вижу, ни одной
статьи не забываешь для своего обихода, только и мы нашим слабым разумом обо всем уже подумали. Одежу поставят вам Строгоновы; я же положил мое царское жалованье начальным и рядовым людям. А чтоб и ты, господин советчик, не остался без одежи, жалую тебе шубу с моего плеча!
— Вишь,
атаман, — сказал он, — довольно я людей перегубил на своем веку, что и говорить! Смолоду полюбилась красная рубашка! Бывало, купец ли заартачится, баба ли запищит, хвачу ножом в бок — и конец. Даже и теперь, коли б случилось кого отправить — рука не дрогнет! Да что тут! не тебя уверять
стать; я чай, и ты довольно народу на тот свет спровадил; не в диковинку тебе, так ли?
Атаман посмотрел искоса на Коршуна. Видно, знал он что-нибудь за стариком, ибо Коршун слегка вздрогнул и, чтоб никто того не заметил,
стал громко зевать, а потом напевать себе что-то под нос.
Годунов попросил
атамана рассказать что-нибудь про свои похождения в Сибири, и Кольцо, умалчивая о себе,
стал рассказывать с одушевлением про необыкновенную силу и храбрость Ермака, про его строгую справедливость и про християнскую доброту, с какою он всегда обходился с побежденными.
Калмыки от казаков во всю силу побежали на те самые места, где было скрытное калмыцкое войско, и так их навели на калмык, которые все вдруг на них, казаков, ударили и, помянутого
атамана с несколькими казаками захватя, удержали у себя одного
атамана для сего токмо, дабы тем удержанием прежде захваченных ими калмык высвободить; ибо, прочих отпустя, требовали оных своих калмычат к себе обратно; но наказной
атаман ответствовал, что у них
атаманов много, а без вожей им пробыть нельзя, и с тем далее в путь свой отправились; токмо на то место, где прежде с
атаманом Нечаем казаки чрез горловину Сыр-Дарьи переправлялись, не потрафили, но, прошибшись выше, угодили к Аральскому морю, где у них провианта не
стало.
Прибыв на сборное место,
становятся впереди
атаман и около его несколько конных казаков для соблюдения порядка; а за ним рядами все выехавшие багрить.
И постановили старые его товарищи и станишники — во что бы то ни
стало вызволить своего
атамана.
Из ставки начальника прибежал было с приказаниями завоеводчик; но
атаманы отвечали в один голос: «Не слушаемся! идем помогать нижегородцам! Ради нелюбви вашей Московскому государству и ратным людям пагуба
становится», — и, не слушая угроз присланного чиновника, переправились с своими казаками за Москву-реку и поскакали в провожании Кирши на Девичье поле, где несколько уже минут кровопролитный бой кипел сильнее прежнего.
Казаки столпились вокруг своих начальников; но большая часть из них явно показывала свою ненависть к нижегородцам, и многие решительно объявляли, что не
станут драться с гетманом.
Атаманы, готовые идти на помощь к князю Пожарскому, начинали уже колебаться, как вдруг один из казаков, который с кровли высокой избы смотрел на сражение, закричал...
Аристарх.
Станем мы в свистки свистеть по кустам, будем останавливать прохожих и проезжих да к
атаману водить. Напугаем, а потом допьяна напоим и отпустим.
Аристарх. Что ты понимаешь! Уж я,
стало быть, знаю, коли говорю. При разбойниках завсегда пустынник бывает; так смешнее. И выдем все в лес, к большой дороге, подле шалаша. Барина
атаманом нарядим, потому у него вид строгий, ну и усы. Тебя тоже разбойником нарядим; да тебя и рядить-то немного нужно, ты и так похож, а в лесу-то, да ночью, так точь-в-точь и будешь.
Перед самым выходом на сцену я прошел в дальнюю, глухую аллею сада, пробежался, сделал пяток сальто-мортале и, вернувшись, встал между кулисами, запыхавшись, с разгоревшимися глазами. Оглянул сцену, изображавшую разбойничий
стан в лесу. Против меня, поправее суфлерской будки,
атаман Карл с главарями, остальные разбойники — группами. Пятеро посредине сцены, между мной и Карлом, сидят около костра.
Луговский с этой минуты
стал властелином,
атаманом казармы.
— Нэ панымаишь, почэму смэшно? Нэт? Сэчас будишь знать! Знаишь, что я сдэлал бы, когда бы нас павэли к этому атаману-таможану? Нэ знаишь? Я бы сказал про тэбя: он мэня утопить хотэл! И
стал бы плакать. Тогда бы мэня
стали жалэть и не посадыли бы в турму! Панымаишь?
Сидит девка, призадумалась,
Посидевши,
стала сказывать:
«Вы послушайте, добры молодцы,
Вы послушайте, милы племяннички,
Уж как мне, младой, мало спалося,
Мало спалося, много виделось,
Не корыстен же мне сон привиделся:
Атаману-то быть расстрелену,
Есаулу-то быть повешену,
Казакам-гребцам по тюрьмам сидеть,
А мне, вашей родной тетушке,
Потонуть в Волге-матушке».
В казачьи времена
атаманы да есаулы в нашу родну реченьку зимовать заходили, тут они и дуван дуванили, нажитое на Волге добро, значит, делили… теперь и званья нашей реки не
стало: завалило ее, голубушку, каршами, занесло замоинами [Замоина — лежащее в русле под песком затонувшее дерево; карша, или карча, — то же самое, но поверх песка.], пошли по ней мели да перекаты…
И поехали приказчики к Ермаку-атаману и
стали его уговаривать идти к Строгонову. Ермак принял приказчиков, отслушал их речи и обещал прийти с народом своим к успенью.
Приехали приказчики на Волгу и
стали спрашивать: какие тут казаки слывут? Им и говорят: «Казаков много. Житья от них не
стало. Есть Мишка Черкашенин; есть Сары-Азман… Но нет злее Ермака Тимофеича,
атамана. У того человек 1000 народа, и его не только народ и купцы боятся, а царское войско к нему приступить не смеет».
Вот Строгоновы, как получили от царя письмо, послали приказчиков еще собирать народ к себе. И больше велели подговаривать казаков с Волги и с Дону. А в то время по Волге, по Дону казаков много ходило. Соберутся шайками по 200, 300, 600 человек, выберут
атамана и плавают на стругах, перехватывают суда, грабят, а на зиму
становятся городком на берегу.
К успенью пришли к Строгонову казаки — человек 600 с
атаманом Ермаком Тимофеевичем. Напустил их сначала Строгонов на ближних татар. Казаки их побили. Потом, когда нечего было делать,
стали казаки по округу ходить и грабить.
— Надо доложить
атаману, — сказал казак, заметивший живого человека на этом
стане смерти, и пошел к костру, у которого сидел Ермак Тимофеевич с его более старыми по времени нахождения в шайке товарищами. Старшинство у них чтилось свято.
— Что же это такое? — говорили они. — Так закиснуть здесь недолго, обабиться, многие уж милуются с дворовыми бабами да девками. Плохое дело это, не казацкое… Да и
атаман стал сам не свой, ходит, словно сыч какой. Самому, чай, в тяготу…
Старейший после есаула казак подал Ермаку Тимофеевичу горсть собранных с убитых колец.
Атаман рассеянно взял их и тут же
стал выкрикивать, во-первых, двух раненых, затем замеченных им во время дела как особенно усердных и
стал оделять их кольцами.
— Нет! этот разбойничий
атаман, которым напуганы здешние женщины и дети, покуда гуляет еще по белу свету. Мой пленник был не такой чиновный. Как бы вы думали, сестрица, что у него было под седлом? Конское мясо, скажете вы? — Нет! Вспомнить только об этом, так волосы
становятся дыбом. — Младенец нескольких месяцев, белый, нежный, как из воску вылитый!
Дитя село на земле и натянуло на себя сапожки. Потом, одна под другой, были надеты на него прочие вещи его высокоторжественного гардероба, и дело дошло до плащицы. Фигура мальчика, окутанная бесконечно широким плащом,
становилась прекурьезною: он был похож на одного из тех разбойничьих
атаманов, которых рисующие дети любят изображать на своих картинках.