Неточные совпадения
Мы обращались и к
китайцам, и к индийцам с вопросом по-английски и по-французски: «Где отель?» Встречные тупо глядели на нас или отвечали вопросом же: «Signor?» Мы
стали ухитряться, как бы, не зная ни слова по-испански, сочинить испанскую фразу.
Ко мне в каюту толпой
стали ломиться индийцы, малайцы,
китайцы, с аттестатами от судов разных наций, все портные, прачки, комиссионеры. На палубе настоящий базар: разноплеменные гости разложили товары, и каждый горланил на своем языке, предлагая материи, раковины, обезьян, птиц, кораллы.
Китайцы тоже несколько реже
стали ездить в Сингапур, имея возможность сбывать свои товары там, у самых ворот Китая.
Мы шли по полям, засеянным разными овощами. Фермы рассеяны саженях во ста пятидесяти или двухстах друг от друга. Заглядывали в домы; «Чинь-чинь», — говорили мы жителям: они улыбались и просили войти. Из дверей одной фермы выглянул
китаец, седой, в очках с огромными круглыми стеклами, державшихся только на носу. В руках у него была книга. Отец Аввакум взял у него книгу, снял с его носа очки, надел на свой и
стал читать вслух по-китайски, как по-русски.
Китаец и рот разинул. Книга была — Конфуций.
Вечером Дерсу угостил меня оленьим хвостом. Он насадил его на палочку и
стал жарить на углях, не снимая кожи. Олений хвост (по-китайски лу-иба) представляет собой небольшой мешок, внутри которого проходит тонкий стержень. Все остальное пространство наполнено буровато-белой массой, по вкусу напоминающей не то мозги, не то печенку.
Китайцы ценят олений хвост как гастрономическое лакомство.
Провожавшие нас удэгейцы бросились к нему и
стали осматривать его обувь: в ней не хватало одного гвоздя. Они развязали его котомку, вынули из нее соболя и сообщили все подробности, при которых он совершил кражу.
Китаец, полагая, что за ним подсматривали из кустов, сознался.
Утром 4 августа мы
стали собираться в путь.
Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду.
Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
Дерсу
стал вспоминать дни своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей не было вовсе. Но вот появились
китайцы, а за ними — русские. Жить
становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя
стало меньше. А теперь на берегу моря появились еще и японцы. Как дальше жить?
Одега 2-я (по-удэгейски Одэхе) с левой стороны принимает в себя ключ Луговой. Раньше, по рассказам
китайцев, здесь была небольшая лудева, но она сгорела.
Китайцы ее возобновлять не
стали и ушли на реку Пхусун.
— Раньше никакой люди первый зверя найти не могу. Постоянно моя первый его посмотри. Моя стреляй — всегда в его рубашке дырку делай. Моя пуля никогда ходи нету. Теперь моя 58 лет. Глаз худой
стал, посмотри не могу. Кабарга стреляй — не попал, дерево стреляй — тоже не попал. К
китайцам ходи не хочу — их работу моя понимай нету. Как теперь моя дальше живи?
С тех пор все чаще и чаще приходилось слышать о каких-то людях, скрывающихся в тайге. То видели их самих, то находили биваки, лодки, спрятанные в кустах, и т.д. Это
становилось подозрительным. Если бы это были
китайцы, мы усмотрели бы в них хунхузов. Но, судя по следам, это были русские.
Наконец
стало светать. Вспыхнувшую было на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все было видно: тропу, кусты, камни, берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под нею спал
китаец. Я разбудил его и попросил подвезти нас к миноносцу. На судах еще кое-где горели огни. У трапа меня встретил вахтенный начальник. Я извинился за беспокойство, затем пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель.
У меня мелькнула мысль, что я причина его страха. Мне
стало неловко. В это время Аринин принес мне кружку чая и два куска сахара. Я встал, подошел к
китайцу и все это подал ему. Старик до того растерялся, что уронил кружку на землю и разлил чай. Руки у него затряслись, на глазах показались слезы. Он опустился на колени и вскрикнул сдавленным голосом...
— Камни смотрю: вода прибавляй, — отвечал он и
стал ругать
китайца, который построил фанзу так близко от реки.
Меня это поразило; я
стал уговаривать продать корни
китайцам, а деньги взять себе, но Дерсу настаивал на своем.
По мере того как
становилось темнее, он сгущался все больше и больше; скоро в нем утонули противоположный берег реки и фанзы
китайцев.
Мне
стало жаль старуху, и я ей дал 3 рубля. Она растерялась, заплакала и просила меня не говорить об этом
китайцам. Простившись с нею, мы отправились дальше. Мальчик пошел проводить нас до реки Цимухе.
Глаза умершего были открыты и запорошены снегом. Из осмотра места вокруг усопшего мои спутники выяснили, что когда
китаец почувствовал себя дурно, то решил
стать на бивак, снял котомку и хотел было ставить палатку, но силы оставили его; он сел под дерево и так скончался. Маньчжур Чи-Ши-у, Сунцай и Дерсу остались хоронить
китайца, а мы пошли дальше.
То вдруг она умолкала, опускалась в изнеможенье, словно неохотно щипала струны, и Чертопханов останавливался, только плечиком подергивал да на месте переминался, а Недопюскин покачивал головой, как фарфоровый
китаец; то снова заливалась она как безумная, выпрямливала
стан и выставляла грудь, и Чертопханов опять приседал до земли, подскакивал под самый потолок, вертелся юлой, вскрикивал: «Живо!»…
Оба
китайца занялись работой. Они убирали сухие ветки, упавшие с деревьев, пересадили 2 каких-то куста и полили их водой. Заметив, что воды идет в питомник мало, они пустили ее побольше. Потом они
стали полоть сорные травы, но удаляли не все, а только некоторые из них, и особенно были недовольны, когда поблизости находили элеутерококк.
Стрелки
стали на ночь рядом с маленькой фанзой, построенной из плавникового леса около береговых обрывов. Здесь жили 2
китайца, занимавшиеся сбором съедобных ракушек в полосе мелководья. Большего радушия и большего гостеприимства я нигде не встречал.
Казаки принялись развьючивать лошадей и ставить палатки, а я вошел в фанзу и
стал расспрашивать
китайцев.
Днем мне недомогалось: сильно болел живот. Китаец-проводник предложил мне лекарство, состоящее из смеси женьшеня, опиума, оленьих пантов и навара из медвежьих костей. Полагая, что от опиума боли утихнут, я согласился выпить несколько капель этого варева, но
китаец стал убеждать меня выпить целую ложку. Он говорил, что в смеси находится немного опиума, больше же других снадобий. Быть может, дозу он мерил по себе; сам он привык к опиуму, а для меня и малая доза была уже очень большой.
Китайцы рассчитывали, что мы повернем назад, но, видя наше настойчивое желание продолжать путь,
стали рассказывать всевозможные небылицы: пугали медведями, тиграми, говорили о хунхузах и т.д. Вечером Гранатман ходил к тазам и хотел нанять у них проводника, но
китайцы предупредили его и воспретили тазам указывать дорогу.
Чем ближе
китайцы подвигали моллюска на мель, тем беспомощнее он
становился.
Когда
китаец убедился, что мы не хотим ему сделать зла, он сел на колодник, достал из-за пазухи тряпицу и
стал вытирать ею потное лицо. Вся фигура старика выражала крайнее утомление.
Но и на новых местах их ожидали невзгоды. По неопытности они посеяли хлеб внизу, в долине; первым же наводнением его смыло, вторым — унесло все сено; тигры поели весь скот и
стали нападать на людей. Ружье у крестьян было только одно, да и то пистонное. Чтобы не умереть с голода, они нанялись в работники к
китайцам с поденной платой 400 г чумизы в день. Расчет производили раз в месяц, и чумизу ту за 68 км должны были доставлять на себе в котомках.
Он так обрадовался этому подарку, что
стал петь и плясать и затем заявил, что укажет нам дорогу до следующей фанзы, где живут 2 зверобойщика-китайца.
Наконец мы обогнули утесы и вышли на поляну. Звуки
стали сразу яснее.
Китаец кричал таким голосом, как будто аукался с кем-нибудь, и время от времени колотил палкой в медный тазик.
Когда кому-нибудь в отряде не удавалось чего-либо добиться от них, стоило только обратиться к Анофриеву, и тотчас же
китайцы становились покорными и без всяких пререканий исполняли приказания.
Когда мы пили чай, в фанзу пришел еще какой-то
китаец. За спиной у него была тяжелая котомка; загорелое лицо, изношенная обувь, изорванная одежда и закопченный котелок свидетельствовали о том, что он совершил длинный путь. Пришедший снял котомку и сел на кан. Хозяин тотчас же
стал за ним ухаживать. Прежде всего он подал ему свой кисет с табаком.
К востоку от водораздела, насколько хватал глаз, все было покрыто туманом. Вершины соседних гор казались разобщенными островами. Волны тумана надвигались на горный хребет и, как только переходили через седловины,
становились опять невидимыми. К западу от водораздела воздух был чист и прозрачен. По словам
китайцев, явление это обычное. Впоследствии я имел много случаев убедиться в том, что Сихотэ-Алинь является серьезной климатической границей между прибрежным районом и бассейном правых притоков Уссури.
Сегодня мы устроили походную баню. Для этого была поставлена глухая двускатная палатка. Потом в стороне на кострах накалили камни, а у
китайцев в большом котле и 2 керосиновых банках согрели воды. Когда все было готово, палатку снаружи смочили водой, внесли в нее раскаленные камни и
стали поддавать пар. Получилась довольно хорошая паровая баня. Правда, в палатке было тесно и приходилось мыться по очереди. Пока одни мылись, другие калили камни.
Узнав, что мы последние 2 дня ничего не ели, гостеприимные
китайцы стали торопливо готовить ужин.
Я спал плохо, раза два просыпался и видел
китайцев, сидящих у огня. Время от времени с поля доносилось ржание какой-то неспокойной лошади и собачий лай. Но потом все стихло. Я завернулся в бурку и заснул крепким сном. Перед солнечным восходом пала на землю обильная роса. Кое-где в горах еще тянулся туман. Он словно боялся солнца и старался спрятаться в глубине лощины. Я проснулся раньше других и
стал будить команду.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не только на ночь, но и на весь завтрашний день. Я не
стал с ним больше спорить и пошел в лес за дровами. Через 2 часа начало смеркаться. Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он говорил
китайцам...
Стояла китайская фанзочка много лет в тиши, слушая только шум воды в ручье, и вдруг все кругом наполнилось песнями и веселым смехом.
Китайцы вышли из фанзы, тоже развели небольшой огонек в стороне, сели на корточки и молча
стали смотреть на людей, так неожиданно пришедших и нарушивших их покой. Мало-помалу песни стрелков начали затихать. Казаки и стрелки последний раз напились чаю и
стали устраиваться на ночь.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то была одна из самых старых фанз в Иманском районе. В ней проживали 16
китайцев и 1 гольдячка. Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад, еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас хотя и не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать у себя в фанзе. Вечером он напился пьян. Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к более резкому тону и
стал шуметь.
Я вылил в кружку весь ром и подал ему. В глазах
китайца я прочел выражение благодарности. Он не хотел пить один и указывал на моих спутников. Тогда мы все сообща
стали его уговаривать. После этого старик выпил ром, забрался в свой комарник и лег спать. Я последовал его примеру.
Утром
китайцы проснулись рано и
стали собираться на охоту, а мы — в дорогу. Взятые с собой запасы продовольствия приходили к концу. Надо было пополнить их. Я купил у
китайцев немного буды и заплатил за это 8 рублей. По их словам, в этих местах пуд муки стоит 16 рублей, а чумиза 12 рублей. Ценятся не столько сами продукты, сколько их доставка.
Скала Янтун-Лаза высотой 110 м. В ней много углублений, в которых гнездятся дикие голуби. На самой вершине из плитняковых камней
китайцы сложили подобие кумирни. Манзы питают особую любовь к высоким местам; они думают, что, подымаясь на гору,
становятся ближе к богу.
Тогда он
стал добывать морскую капусту, но рабочие-китайцы, забрав вперед задатки, разбежались.
Дерсу ужасно ругал
китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем
китайцам стать на работу и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Естественно, что наше появление вызвало среди
китайцев тревогу. Хозяин фанзы волновался больше всех. Он тайком послал куда-то рабочих. Спустя некоторое время в фанзу пришел еще один
китаец. На вид ему было 35 лет. Он был среднего роста, коренастого сложения и с типично выраженными монгольскими чертами лица. Наш новый знакомый был одет заметно лучше других. Держал он себя очень развязно и имел голос крикливый. Он обратился к нам на русском языке и
стал расспрашивать, кто мы такие и куда идем.
Следующая фанзочка принадлежала капустоловам, а рядом с ней тянулись навесы из травы, под которыми сушилась морская капуста. Здесь было много народа. Одни
китайцы особыми крючьями доставали ее со дна моря, другие сушили капусту на солнце, наблюдая за тем, чтобы она высохла ровно настолько, чтобы не
стать ломкой и не утратить своего зеленовато-бурого цвета. Наконец третья группа
китайцев была занята увязыванием капусты в пучки и укладкой ее под навесы.
Положение местных тазов весьма тяжелое. Они имеют совершенно забитый и угнетенный вид. Я
стал было их расспрашивать, но они испугались чего-то, пошептались между собой и под каким-то предлогом удалились. Очевидно, они боялись
китайцев. Если кто-либо из них посмеет жаловаться русским властям или расскажет о том, что происходит в долине Санхобе, того ждет ужасное наказание: утопят в реке или закопают живым в землю.
Китаец мотнул головой, Райнер
стал объяснять ему порядки Дома;
китаец опять мотнул головою.
Заседание кончилось довольно рано и довольно скучно. Гости
стали расходиться в одиннадцатом часу, торопясь каждый уйти к своему дому.
Китаец встал и захлопал глазами.
Первую жидкость надо сейчас же слить в полоскательную чашку, — от этого чай
становится чище и ароматнее, да и, кстати, известно, что
китайцы — язычники и приготовляют свою траву очень грязно.
С тех пор, как он пожил в одной тюрьме вместе с людьми, пригнанными сюда с разных концов, — с русскими, хохлами, татарами, грузинами,
китайцами, чухной, цыганами, евреями, и с тех пор, как прислушался к их разговорам, нагляделся на их страдания, он опять
стал возноситься к богу, и ему казалось, что он, наконец, узнал настоящую веру, ту самую, которой так жаждал и так долго искал и не находил весь его род, начиная с бабки Авдотьи.