Неточные совпадения
Государь этого не знал до самого приезда в Россию, а уехали они скоро, потому что у государя от военных дел сделалась меланхолия и он захотел духовную исповедь иметь в Таганроге у попа Федота [«Поп Федот» не с ветра взят: император Александр Павлович перед своею кончиною в Таганроге исповедовался у
священника Алексея Федотова-Чеховского, который после того именовался «духовником его величества» и любил
ставить всем на вид это совершенно случайное обстоятельство.
«Батюшка, — говорит попадья, — и свечки-то у покойника не горит; позволено ли по требнику свечи-то
ставить перед нечаянно умершим?» — «А для че, говорит, не позволено?» — «Ну, так, — говорит попадья, — я пойду
поставлю перед ним…» — «Поди,
поставь!» И только-что матушка-попадья вошла в горенку, где стоял гроб, так и заголосила, так что
священник испужался даже, бежит к ней, видит, — она стоит, расставя руки…
Наконец грозная минута настала: старик отчислен заштат. Приезжает молодой
священник, для которого, в свою очередь, начинается сказка об изнурительном жизнестроительстве. На вырученные деньги за старый дом заштатный
священник ставит себе нечто вроде сторожки и удаляется в нее, питаясь крохами, падающими со скудной трапезы своего заместителя, ежели последний, по доброте сердца или по добровольно принятому обязательству, соглашается что-нибудь уделить.
Потом внушается воспитываемому, что при виде всякой церкви и иконы надо делать опять то же, т. е. креститься; потом внушается, что в праздники (праздники — это дни, в которые Христос родился, хотя никто не знает, когда это было, дни, в которые он обрезался, в которые умерла богородица, в которые принесен крест, в которые внесена икона, в которые юродивый видел видение и т. п.), в праздники надо одеться в лучшие одежды и идти в церковь и покупать и
ставить там свечи перед изображениями святых, подавать записочки и поминания и хлебцы, для вырезывания в них треугольников, и потом молиться много раз за здоровье и благоденствие царя и архиереев и за себя и за свои дела и потом целовать крест и руку у
священника.
Явившийся тогда подрядчик, оренбургских казаков сотник Алексей Углицкий, обязался той соли заготовлять и
ставить в оренбургский магазин четыре года, на каждый год по пятидесяти тысяч пуд, а буде вознадобится, то и более, ценою по 6 коп. за пуд, своим коштом, а сверх того в будущий 1754 год, летом построить там своим же коштом, по указанию от Инженерной команды, небольшую защиту оплотом с батареями для пушек, тут же сделать несколько покоев и казарм для гарнизону и провиантский магазин и на все жилые покои в осеннее и зимнее время
ставить дрова, а провиант, сколько б там войсковой команды ни случилось, возить туда из Оренбурга на своих подводах, что всё и учинено, и гарнизоном определена туда из Алексеевского пехотного полку одна рота в полном комплекте; а иногда по случаям и более военных людей командируемо бывает, для которых, яко же и для работающих в добывании той соли людей (коих человек ста по два и более бывает), имеется там церковь и
священник с церковными служителями.
Князь бесновался, бесновался, наконец один раз, грозный и мрачный как градовая туча, вышел из дома, взял за ворот зипуна первого попавшегося ему навстречу мужика, молча привел его в дом, молча же
поставил его к купели рядом со своей старшей дочерью и велел
священнику крестить ребенка.
— Наконец,
священники всегда обижаются, когда их не угощают, — всегда!.. Сколько раз я от них слыхала: «Закусочки, говорят, даже не
поставили, словно щенка какого-нибудь мы крестили!»
— Начинай! — сказал Плодомаоов замирающему
священнику, когда облачившие его гайдуки
поставили его перед образом.
— Подобает нам, отцы, матери, общим советом решить, принять или не принимать
священников, коих
поставит новый архиепископ.
Пьяный от власти и от взятого размаха, он носился по району, арестовывал, раскулачивал, разогнал базар в селе Дарьине,
ставил ультиматумы членам сельсовета, не вступившим в колхозы, закрывал церкви,
священников арестовывал, их семьи выгонял на улицу и запрещал давать им приют.
Опечатали церкви, монастыри в городе и окрестностях, связали иноков и
священников, взыскали с каждого из них по двадцать рублей, а кто не мог заплатить сей пени, того
ставили на правеж: всенародно били, секли с утра до вечера.
Слуга вошел в церковь, где причет готовился к священнослужению, отозвал к себе дьячка, вручил ему бумажку и два гроша, на третий взял восковую свечу,
поставил ее пред образом спасителя и, положив пред ним три земных поклона, возвратился к молодой женщине. Дьячок передал бумажку
священнику, а тот, развернув ее при свете лампады, прочел вслух...
Священники бросили свои церкви, расставили здесь аналои и стали служить молебны. В числе первых из них явился отец Иоанн. Икона помещалась высоко над воротами. Народ подставил лестницу, по которой лазил, чтобы
ставить свечи. Очень понятно, что проезд был загроможден.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячек вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклонные молитвы в Троицын день, и
поставил ее перед царскими дверьми.
Священник вышел в своей лиловой, бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же, и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.