Неточные совпадения
— Нет, в фанты скучно; а в сравненья. (Эту игру придумала сама Зинаида: назывался какой-нибудь
предмет, всякий старался
сравнить его с чем-нибудь, и тот, кто подбирал лучшее сравнение, получал приз.)
Потому не может быть и вопроса, как в этих случаях относится красота произведений искусства к красоте произведений природы: в природе нет
предметов, с которыми было бы Можно
сравнивать ножи, вилки, сукно, часы; точно так же в ней нет
предметов, с которыми было бы можно
сравнивать дома, мосты, колонны и т. п.
Но если по определениям прекрасного и возвышенного, нами принимаемым, прекрасному и возвышенному придается (независимость от фантазии, то, с другой стороны, этими определениями выставляется на первый план отношение к человеку вообще и к его понятиям тех
предметов и явлений, которые находит человек прекрасными и возвышенными: прекрасное то, в чем мы видим жизнь так, как мы понимаем и желаем ее, как она радует нас; великое то, что гораздо выше
предметов, с которыми
сравниваем его мы.
О том, что «возвышенность» — следствие превосходства над окружающим, говорится у Канта и вслед за ним у позднейших эстетиков [у Гегеля, у Фишера]: «Мы
сравниваем, — говорят они, — возвышенное в пространстве, с окружающими его
предметами; для этого на возвышенном
предмете должны быть легкие подразделения, дающие возможность,
сравнивая, считать, во сколько раз он больше окружающих его
предметов, во сколько раз, напр., гора больше дерева, растущего на ней.
Впрочем, положительность Кольцова удержала его от так называемого мистицизма, т. е. от стремления находить таинственный смысл во всех даже самых простых вещах. Он возвратился наконец к своему простому, светлому взгляду на
предметы, без лишних умствований и мечтаний. В этом отношении любопытно
сравнить два его стихотворения. Одно написано еще в 1830 г., когда Кольцов совершенно незнаком был с высшими философскими вопросами.
— Нет, отчего же: как пень? Отчего же как этот
предмет? Разве вы не могли с чем другим
сравнить, молодой человек? Отчего же не найдусь? Нет, я найдусь.
Мне рассказывала одна моя знакомая: до семнадцати лет она безвыездно жила в городе, животных, как все горожане, видела мало и знала еще меньше. Когда она в первый раз стала читать Толстого и через него почувствовала животных, ее охватил непередаваемый, странный, почти мистический ужас. Этот ужас она
сравнивает с ощущением человека, который бы увидел, что все неодушевленные
предметы вокруг него вдруг зашевелились, зашептались и зажили неожиданною, тайною жизнью.