Неточные совпадения
По настоянию деда Акима Дронов вместе с Климом готовился в гимназию и на уроках Томилина обнаруживал тоже судорожную торопливость, Климу и она казалась жадностью.
Спрашивая учителя или отвечая ему, Дронов говорил очень быстро и как-то так всасывая слова, точно они, горячие, жгли губы его и язык. Клим несколько раз допытывался
у товарища, навязанного ему Настоящим Стариком...
Он
спрашивал тогда, когда Клима еще не тревожили эти вопросы, и пьяные слова
товарища возбуждали
у него лишь чувство отвращения.
«Где я могу купить шубу?» —
спросил я одного из якутских жителей, которых увидел
у товарищей.
Я вспомнил, что некоторые из моих
товарищей, видевшие уже Сейоло, говорили, что жена
у него нехороша собой, с злым лицом и т. п., и удивлялся, как взгляды могут быть так различны в определении даже наружности женщины! «Видели Сейоло?» — с улыбкой
спросил нас Вандик.
Мы ходили из лавки в лавку, купили несколько пачек сигар — оказались дрянные.
Спрашивали, по поручению одного из
товарищей, оставшихся на фрегате, нюхательного табаку — нам сказали, что во всей Маниле нельзя найти ни одного фунта. Нас все потчевали европейскими изделиями: сукнами, шелковыми и другими материями, часами, цепочками; особенно француз в мебельном магазине так приставал, чтоб купили
у него цепочку, как будто от этого зависело все его благополучие.
«
У кого это мы были, господа?» —
спросил меня один из
товарищей.
—
Товарищ обер-прокурора Селении? —
спросил он
у адвоката.
Теперь, когда я вспоминаю первые два — три года своего учения в ровенской гимназии и
спрашиваю себя, что там было в то время наиболее светлого и здорового, то ответ
у меня один: толпа
товарищей, интересная война с начальством и — пруды, пруды…
Я невольно захохотал, когда мудрый капитан Бенсби при посещении его корабля изящной Флоренсой
спрашивает у капитана Тутля: «
Товарищ, чего хотела бы хлебнуть эта дама?» Потом разыскал объяснение влюбленного Тутса, выпаливающего залпом: «Здравствуйте, мисс Домби, здравствуйте.
— Откуда
у тебя столько денег? —
спросил я
у моего бойкого
товарища, когда мы вышли из лавочки…
Мы держались от берега на таком расстоянии, чтобы можно было сразу обозревать всю толщу горных пород и жилы, которые их прорезают. Около полудня наши лодки отошли от реки Аука километров на шесть. В это время сидящий на веслах Копинка что-то сказал Намуке, стоящему
у руля. Тот быстро обернулся. Копинка перестал грести и
спросил своего
товарища, не лучше ли заблаговременно возвратиться.
—
У меня — жена на сносях. Ну, и день такой, беспокойный! — объяснил Миронов, пристально разглядывая
товарищей, и негромко
спросил...
— Собрались мы, которые постарше, — степенно говорил Сизов, — поговорили об этом, и вот, послали нас
товарищи к тебе
спросить, — как ты
у нас человек знающий, — есть такой закон, чтобы директору нашей копейкой с комарами воевать?
Веткин, например, когда к нему приходили в гости
товарищи, обыкновенно
спрашивал своего денщика-молдаванина: «А что, Бузескул, осталось
у нас в погребе еще шампанское?» Бузескул отвечал на это совершенно серьезно: «Никак нет, ваше благородие, вчера изволили выпить последнюю дюжину».
— Отчего это ваш
товарищ такой угрюмый? —
спросила Лиза тихо
у Костякова.
Когда кончили читать, Зухин, другие студенты и я, чтоб доказать свое желание быть
товарищем, выпили по рюмке водки, и в штофе почти ничего не осталось. Зухин
спросил,
у кого есть четвертак, чтоб еще послать за водкой какую-то старую женщину, которая прислуживала ему. Я предложил было своих денег, но Зухин, как будто не слыхав меня, обратился к Оперову, и Оперов, достав бисерный кошелек, дал ему требуемую монету.
— Надёжа, православный царь! Был я молод, певал я песню: «Не шуми, мати сыра-дуброва». В той ли песне царь
спрашивает у добра молодца, с кем разбой держал? А молодец говорит: «
Товарищей у меня было четверо: уж как первый мой
товарищ черная ночь; а второй мой
товарищ…»
Вот
у него другие и
спрашивают: «Ты это что же, молодец, в
товарищах идешь, а с нами,
товарищами, разговаривать не хочешь?
—
Спрашиваю товарища: «Ты понимаешь этот язык?» Нет, он не понимал. Тогда я передал ему речь блондинки — парень рассердился, как чёрт, и запрыгал по комнате, сверкая глазом, — один глаз
у него был завязан.
— Ну, что там? Какие деньги? Ерунда всё!.. — И, махнув рукой, Яков задумался. — Поговорить-то нет
у тебя время? —
спросил он через минуту, оглядывая
товарища блуждающими глазами.
Голос
у Якова стал слаб и звучал, как скрип пилы, режущей дерево. Читая, он поднимал левую руку кверху, как бы приглашая больных в палате слушать зловещие пророчества Исайи. Большие мечтательные глаза придавали жёлтому лицу его что-то страшное. Увидав Илью, он бросал книгу и с беспокойством
спрашивал товарища всегда об одном...
На той же липе, в которой Яков устроил часовню, — Пашка вешал западни на чижей и синиц. Ему жилось тяжело, он похудел, осунулся. Бегать по двору ему было некогда: он целые дни работал
у Перфишки, и только по праздникам, когда сапожник был пьян,
товарищи видели его. Пашка
спрашивал их о том, что они учат в школе, и завистливо хмурился, слушая их рассказы, полные сознанием превосходства над ним.
— Домой? Где дом
у человека, которому нет места среди людей? —
спросил Ежов и снова закричал: —
Товарищи!
—
У вас
товарищ есть? —
спросила Ольга.
Выхожу я от Кати раздраженный, напуганный разговорами о моей болезни и недовольный собою. Я себя
спрашиваю: в самом деле, не полечиться ли
у кого-нибудь из
товарищей? И тотчас же я воображаю, как
товарищ, выслушав меня, отойдет молча к окну, подумает, потом обернется ко мне и, стараясь, чтобы я не прочел на его лице правды, скажет равнодушным тоном: «Пока не вижу ничего особенного, но все-таки, коллега, я советовал бы вам прекратить занятия…» И это лишит меня последней надежды.
— Вернер, может быть, он хочет курить.
Товарищ, вы, быть может, хотите курить? —
спросила Муся. —
У нас есть.
— Что за крепость такая? —
спросил я
у своего
товарища. — Не знаете?
— Что это
у тебя,
товарищ? —
спросил, наконец, волосатый боцман из «Русского общества».
«
Товарища кличешь? —
спросил меня проходивший мимо ямщик. — Да он, чай, ушел спать в другую избу… Беспокойно было
у вас… Может, попросился к шабрам».
Стоит вам только
спросить у кого-нибудь из моих
товарищей, где я был во вторник, вам всякий скажет, что я был дежурный.
На другой день, однако, я
спросил одного из наших чиновников, бывшего моим
товарищем в Казанской гимназии, А. С. Скуридина, которого Розенкампф очень любил: «Правда ли, что
у нашего директора есть какие-то сочинения умершего Вольфа?» Скуридин сначала запирался, говорил, что ничего не знает, а потом под великим секретом открылся мне, что это правда, что он видел эти бумаги, писанные по-русски и самым неразборчивым почерком, что сам Розенкампф ни прочесть, ни понять их не может, что Скуридин кое-что переводил ему на немецкий язык, что это совершенная галиматья, но что Розенкампф очень дорожит бреднями сумасшедшего Вольфа и ни за что на свете никому не дает их.
— А ты не везёшь ничего с собой попить? —
спросил у него тот, что осматривал арбу. Его
товарищ снял сапог и, прищурив глаз, смотрел в голенище.
— Ну-с, вы извольте лежать смирно и не вставать. Есть
у вас
товарищи, которые пожертвовали бы немного своим временем для вашей пользы? —
спросил доктор.
Прибежал
товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану,
спрашиваю: «Где медведь, куда ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим: медведь бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал. Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался. По следу мы увидели, что из медвежьей головы идет кровь; хотели идти догонять, но
у меня разболелась голова, и поехали в город к доктору.
— Значит, нас теперь не пустят в номер? —
спросил он
у одного из своих
товарищей. — А
у меня в номере три рубля денег и непочатая четвертка чаю.
Я дал слово держать это дело в большом секрете — и мы благополучно расстались бы на этом, если бы матушка, встретив меня
у порога залы, не
спросила, с кем я говорил, — и, узнав, что это был мой корпусный
товарищ, не послала меня немедленно воротить его и привести к ней.
Затем Пенькновский открыл мне, что он на войне не будет никого бить из
товарищей и только возьмет в плен нашего военачальника, а потом полюбопытствовал, куда лежит мой путь, — и, узнав, что я иду домой, вызвался меня проводить и дорогою
спросил: «Что говорят
у вас про венгерскую революцию?»
— А где состояние моего отца? Где ваши деньги? Вы всё промотали! Мне не стыдно своей бедности, но стыдно, что
у меня такая мать… Когда мои
товарищи спрашивают о вас, я всегда краснею.
На хороших лошадях, в щегольских санках, приехал Оська Головастов с
товарищем Бутыркиным, местным активистом в районном масштабе. Пили чай, обменивались впечатлениями от работы в своих районах.
У Оськи по губам бегала хитрая, скрытно торжествующая улыбка. Он
спросил...
— Еще измайловский
товарищ, — сказал он. — Храбрый офицер! Ты доволен им? —
спросил Кутузов
у полкового командира.
— Ты… и-г-н-о-р-и-р-у-е-ш-ь?.. Ха-ха-ха! — Исанка вскочила со скамейки и с негодованием смотрела на него. — Ты игнорируешь! А как я тебя ждала после этого письма! Господи, как ждала! Я ждала, — ты прибежишь ко мне, как хороший
товарищ, как друг, схватишь меня за руки, станешь
спрашивать: «Исанка, Исанка, как это могло случиться?!» Какая я была дура!.. А ты, гордый своею добродетелью, наверно, с презрением бросил письмо в печку… Борька!