Неточные совпадения
Впрочем, Ольга могла только поверхностно наблюдать за деятельностью своего друга, и то в доступной ей сфере. Весело ли он смотрит, охотно ли ездит всюду, является ли в условный час в рощу, насколько занимает его городская новость, общий разговор. Всего ревнивее следит она, не выпускает ли он из вида
главную цель жизни. Если она и
спросила его
о палате, так затем только, чтоб отвечать что-нибудь Штольцу
о делах его друга.
— Скажите, как могли вы согласиться прийти сюда? —
спросил он вдруг, как бы вспомнив
о главном. — Мое приглашение и мое все письмо — нелепость… Постойте, я еще могу угадать, каким образом вышло, что вы согласились прийти, но — зачем вы пришли — вот вопрос? Неужто вы из одного только страху пришли?
С замиранием сердца и ужасом перед мыслью
о том, в каком состоянии он нынче найдет Маслову, и той тайной, которая была для него и в ней и в том соединении людей, которое было в остроге, позвонил Нехлюдов у
главного входа и у вышедшего к нему надзирателя
спросил про Маслову. Надзиратель справился и сказал, что она в больнице. Нехлюдов пошел в больницу, Добродушный старичок, больничный сторож, тотчас же впустил его и, узнав, кого ему нужно было видеть, направил в детское отделение.
— Послушай, да ты надолго ли к нам-то приехал? —
спрашивал Бахарев, останавливаясь в дверях. — Болтаю, болтаю, а
о главном-то и не
спрошу…
—
О, почти не по делу! То есть, если хотите, и есть одно дело, так только совета
спросить, но я,
главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
Если бы князь мог быть в эту минуту внимательнее, то он, может быть, догадался бы, что Ивану Федоровичу хочется между прочим что-то и от него выведать, или, лучше сказать, прямо и открыто
о чем-то
спросить его, но все не удается дотронуться до самой
главной точки.
…Вы меня
спрашиваете о действии воды. Оставим этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо: воды ли, или путешествие это сделали — все равно.
Главное дело в том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам писал официально, я бы только и говорил
о водах, как это делаю в письмах к сестре, но тут эта статья лишняя…
— Я ведь только так об этом заговорила; будемте говорить
о самом
главном. Научите меня, Иван Петрович: вот я чувствую теперь, что я Наташина соперница, я ведь это знаю, как же мне поступать? Я потому и
спросила вас: будут ли они счастливы. Я об этом день и ночь думаю. Положение Наташи ужасно, ужасно! Ведь он совсем ее перестал любить, а меня все больше и больше любит. Ведь так?
— Ему хорошо командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты
о жене
спрашивал? Что — жена? Человек, как все. Пальца ей в рот не клади — она этого не любит.
Главное — говори побольше… чтобы посмеяться было над чем. Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней, знаешь.
Паркер был лакей, — я видел такую одежду, как у него, на картинах. Седой, остриженный, слегка лысый, плотный человек этот в белых чулках, синем фраке и открытом жилете носил круглые очки, слегка прищуривая глаза, когда смотрел поверх стекол. Умные морщинистые черты бодрой старухи, аккуратный подбородок и мелькающее сквозь привычную работу лица внутреннее спокойствие заставили меня думать, не есть ли старик
главный управляющий дома,
о чем я его и
спросил. Он ответил...
А между тем мы видим, что Петр четыре месяца с лишком работал как плотник, вовсе, по-видимому, не думая
спрашивать своих учителей
о главных началах кораблестроения.
Николай Иванович. Я и жил так, так, то есть не думая
о том, зачем я живу, но пришло время, и я ужаснулся. Ну, хорошо, живем мы чужими трудами, заставляя других на себя работать, рожая детей и воспитывая их для того же. Ну, придет старость, смерть, и я
спрошу себя: зачем я жил? Чтоб расплодить таких же паразитов, как я? Да и
главное, не весела эта жизнь. Ведь это еще сносно, пока, как у Вани, из тебя брызжет энергия жизни.
Я бы хотел здесь поговорить
о размерах силы, проявляющейся в современной русской беллетристике, но это завело бы слишком далеко… Лучше уж до другого раза. Предмет этот никогда не уйдет. А теперь обращусь собственно к г. Достоевскому и
главное — к его последнему роману, чтобы
спросить читателей: забавно было бы или нет заниматься эстетическим разбором такого произведения?
— А на што вам его? — облокотясь
о́ борт руками и свесив голову,
спросил долговязый. — Ежели по какому делу, так нашу честь прежде
спросите. Мы, значит, здесь
главным, потому что весь караван на отчете у Василья Фадеича, у нас, это значит.
— По-твоему, это, значит,
главная причина? А если бы Маши не существовало? — с странным любопытством
спросил Алексей. Он поднял голову и облокотился
о подушку. — Для чего мне, собственно, продолжать жить? Неумелый. За что ни возьмусь, получается ерунда. Вот два раза подряд даже убить себя не сумел. И ты отлично знаешь мою судьбу: ворочусь в университет, кончу — серенький, аккуратный; поступлю на службу… А страдания меня вовсе не прельщают… Для чего же все?
Он не
спросил только ничего
о той фразе письма, которым Николай Леопольдович извещал его
о намерении перенести свою адвокатскую деятельность в Петербург, а эта фраза была следующая: «одной из причин, побуждающих меня принять это решение, да пожалуй и
главной, служить весьма и весьма шаткое положение ваших дел».
Но кто меня еще удивил, так это моя Сашенька. Чувствуя неодолимую потребность поделиться этими новыми и страшными впечатлениями, я, естественно, прежде всего подумал
о ней и даже успел представить себе, какой произойдет у нас разговор, серьезный, вдумчивый и какой-то важный; может быть, даже не говорить, а молчать будем, сидя рядом, но в этом молчании и откроется для нас самое
главное. Оказалось же… что-то очень странное.
Спрашиваю, вытаращив глаза: ну! читала? Она даже испугалась моего лица и голоса.
— Скажите, — прибавил он, как будто только что вспомнив что́-то и особенно-небрежно, тогда как то,
о чем он
спрашивал, было
главною целью его посещения, — правда, что l’impératrice-mère [вдовствующая императрица] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену?
Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами,
о значении которых он не имел ясного понятия,
спрашивать о чем-то
главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать
о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть.