Неточные совпадения
Вернувшись в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию
сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись
с простыней, поскользнулась и чуть не
упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а
сестра сердито крикнула на нее...
Утром Матвей подал мне записку. Я почти не
спал всю ночь,
с волнением распечатал я ее дрожащей рукой. Она писала кротко, благородно и глубоко печально; цветы моего красноречия не скрыли аспика, [аспида (от фр. aspic).] в ее примирительных словах слышался затаенный стон слабой груди, крик боли, подавленный чрезвычайным усилием. Она благословляла меня на новую жизнь, желала нам счастья, называла Natalie
сестрой и протягивала нам руку на забвение прошедшего и на будущую дружбу — как будто она была виновата!
С тех пор значение
сестер начало быстро
падать.
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала к нам на квартиру, когда отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала
сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую,
с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали
спать…
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже
с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы была о
сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети
спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима видела в окно, что
сестра сидит у лампы
с Агнией. Незачем было и заходить.
Зятья оглядели друг друга и расцеловались. Молодая не выходила из экипажа, сладко потягиваясь. Она ужасно хотела
спать. Когда вышла хозяйка, она
с ленивою улыбкой, наконец, вылезла из тарантаса.
Сестры тоже расцеловались.
Гаев. Режу в угол! Когда-то мы
с тобой,
сестра,
спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно…
А он улыбался: не думал он
спать,
Любуясь красивым пакетом;
Большая и красная эта печать
Его забавляла…
С рассветом
Спокойно и крепко заснуло дитя,
И щечки его заалели.
С любимого личика глаз не сводя,
Молясь у его колыбели,
Я встретила утро…
Я вмиг собралась.
Сестру заклинала я снова
Быть матерью сыну…
Сестра поклялась…
Кибитка была уж готова.
— А того не знает, что, может быть, я, пьяница и потаскун, грабитель и лиходей, за одно только и стою, что вот этого зубоскала, еще младенца, в свивальники обертывал, да в корыте мыл, да у нищей, овдовевшей
сестры Анисьи, я, такой же нищий, по ночам просиживал, напролет не
спал, за обоими ими больными ходил, у дворника внизу дрова воровал, ему песни пел, в пальцы прищелкивал,
с голодным-то брюхом, вот и вынянчил, вон он смеется теперь надо мной!
Сам он, объясняясь
с Лизаветой Прокофьевной, говорил «прекрасно», как выражались потом
сестры Аглаи: «Скромно, тихо, без лишних слов, без жестов,
с достоинством; вошел прекрасно; одет был превосходно», и не только не «
упал на гладком полу», как боялся накануне, но видимо произвел на всех даже приятное впечатление.
Баушка Лукерья жила в задней избе одна, и, когда легли
спать, она, чтобы утешить чем-нибудь Феню, начала рассказывать про прежнюю «казенную жизнь»: как она
с сестрой Марфой Тимофеевной жила «за помещиком», как помещик обижал своих дворовых девушек, как
сестра Марфа Тимофеевна не стерпела поруганья и подожгла барский дом.
— Вот здесь мы будем
спать с тобою, Агата, — говорила Мечникова, введя за собою
сестру в свою спальню, — здесь будет наша зала, а тут твой кабинетец, — докончила она, введя девушку в известную нам узенькую комнатку. — Здесь ты можешь читать, петь, работать и вообще делать что тебе угодно. В своей комнате ты полная госпожа своих поступков.
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха
с невестою
сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не
попало.
Наконец, сон одолел ее, я позвал няню, и она уложила мою
сестру спать на одной кровати
с матерью, где и мне приготовлено было местечко; отцу же постлали на канапе.
Я терял уже сознание и готов был
упасть в обморок или помешаться — как вдруг вбежала Параша, которая преспокойно
спала в коридоре у самой нашей двери и которую наконец разбудили общие вопли; по счастию, нас
с сестрой она расслышала прежде, потому что мы были ближе.
Вот, говорит, намеднись
сестра пишет, корова там у нее
пала — пять целковых послал; там брат, что в священниках, погорел — тому двадцать пять послал; нет, нет, брат, лучше и не проси!»
С тем Чернищев-то и отъехал.
Я была брезглива
с рождения, и никогда не была в то же время пуглива и труслива; но, признаюсь, чуть не
упала в обморок, когда приподняли немного повязку на моих глазах, и я увидала при синеватом освещении спиртовой лампы прямо перед собою только что принятую перед тем
сестру в окровавленной одежде.
А на свадьбе у Титовых напились все, полегли
спать кто где, утром Яков Титов проснулся, а рядом
с ним в постели невестина
сестра, разбудил он её, она кричать: «Батюшки, что это?
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами
попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и
с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь
с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все
сестры» — так говорил про него сам отец.
Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой
с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже
сестер, — она
падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.
Он долго отказывался под разными предлогами, наконец уступил и пошел
с ним и
сестрой, а когда они двое взошли на верхний ярус лесов, то
упали оттуда — жених прямо на землю, в творило
с известью, а брат зацепился платьем за леса, повис в воздухе и был снят каменщиками. Он только вывихнул ногу и руку, разбил лицо, а жених переломил позвоночник и распорол бок.
Старший сын ее обыкновенно оставался дома
с мужниной
сестрою, десятилетней девочкой Аделиной, а младшего она всегда брала
с собой, и ребенок или сладко
спал, убаюкиваемый тихою тряскою тележки, или при всей красоте природы
с аппетитом сосал материно молоко, хлопал ее полненькой ручонкой по смуглой груди и улыбался, зазирая из-под косынки на черные глаза своей кормилицы.
Как-то вечером я тихо шел садом, возвращаясь
с постройки. Уже начинало темнеть. Не замечая меня, не слыша моих шагов,
сестра ходила около старой, широкой яблони, совершенно бесшумно, точно привидение. Она была в черном и ходила быстро, все по одной линии, взад и вперед, глядя в землю.
Упало с дерева яблоко, она вздрогнула от шума, остановилась и прижала руки к вискам. В это самое время я подошел к ней.
Полина начала читать письмо. Грудь ее сильно волновалась, руки дрожали; но, несмотря на это, казалось, она готова была перенести
с твердостию ужасное известие, которое должно было разлучить ее
с женихом. Она дочитывала уже письмо, как вдруг вся помертвела; невольное восклицание замерло на посиневших устах ее, глаза сомкнулись, и она
упала без чувств в объятия своей
сестры.
— Чего зря-то: неминучее дело. Не за себя хлопочу, а за
сестер. Вон слухи
пали, Гарусов бежал
с своих заводов… Казачишки
с ордой хрестьян зорят. Дойдут и до нас… Большой ответ дашь, игумен, за души неповинные. Богу один ответ, а начальству другой… Вот и матушка-воеводша
с нами страдать остается, и
сестра Фоина в затворе.
В темном углу своей комнаты, она лежала на сундуке, положив под голову свернутую шубу; она не
спала; она еще не опомнилась от вчерашнего вечера; укоряла себя за то, что слишком неласково обошлась
с своим братом… но Вадим так ужаснул ее в тот миг! — Она думала целый день идти к нему, сказать, что она точно достойна быть его
сестрой и не обвиняет за излишнюю ненависть, что оправдывает его поступок и удивляется чудесной смелости его.
С восходом солнца он отправился искать
сестру, на барском дворе, в деревне, в саду — везде, где только мог предположить, что она проходила или спряталась, — неудача за неудачей!.. досадуя на себя, он задумчиво пошел по дороге, ведущей в лес мимо крестьянских гумен: поровнявшись
с ними и случайно подняв глаза, он видит буланую лошадь, в шлее и хомуте, привязанную к забору; он приближается… и замечает, что трава измята у подошвы забора! и вдруг взор его
упал на что-то пестрое, похожее на кушак, повисший между цепких репейников… точно! это кушак!.. точно! он узнал, узнал! это цветной шелковый кушак его Ольги!
— Нет, это глухое окно. Но за углом есть дверь. Она прямо ведет в комнату, где я
сплю с сестрою. Но ведь ты обещал мне!..
Сестра моя
спит чутко. О, как ты прекрасен, мой возлюбленный. Ты ведь обещал, не правда ли?
Мы же
с братом ночевали как
попало по диванам. Успокоенный помещением Васи под непосредственный надзор старшей
сестры и шурина, отец, тоже по случаю испортившейся дороги, торопился обратно и, благословив меня, дал мне 150 рублей на дорогу, сказавши, что справится дома и тотчас же вышлет мне мое годовое содержание. В свою очередь и я
с Юдашкой отправился в перекладных санях и
с большим чемоданом, заключавшим все мое небольшое имущество, в путь к Борисову в Новогеоргиевск на Васильково и Белую церковь.
Случайно и я
попал с ним рядом на облучок. В наших санях сидели Камилла и Юльца, а на тройке Буйницкого, управляемой им самим, сидела его жена
с сестрою и на козлах Бедер.
Умерла бабушка. Я узнал о смерти ее через семь недель после похорон, из письма, присланного двоюродным братом моим. В кратком письме — без запятых — было сказано, что бабушка, собирая милостыню на паперти церкви и
упав, сломала себе ногу. На восьмой день «прикинулся антонов огонь». Позднее я узнал, что оба брата и
сестра с детьми — здоровые, молодые люди — сидели на шее старухи, питаясь милостыней, собранной ею. У них не хватило разума позвать доктора.
Но ему, как мы видели, не удалось этого сделать.
С расстроенным духом возвратился он домой и целую почти ночь не
спал. «Что, если она его любит, если эти сплетни имеют некоторое основание?» — думал Павел и, сам не желая того, начинал припоминать небольшие странности, которые замечал в обращении
сестры с Бахтиаровым.
— Неправда, что она
сестра мне. Я
с нею
сплю.
«Куда я
попал?» — соображал Ипполит,
с удивлением посматривая на
сестру.
Двадцать девятого ноября, перед обедом, Гоголь привозил к нам своих
сестер. Их разласкали донельзя, даже больная моя
сестра встала
с постели, чтоб принять их; но это были такие дикарки, каких и вообразить нельзя. Они стали несравненно хуже, чем были в институте: в новых длинных платьях совершенно не умели себя держать, путались в них, беспрестанно спотыкались и
падали, от чего приходили в такую конфузию, что ни на один вопрос ни слова не отвечали. Жалко было смотреть на бедного Гоголя.
У него была
сестра Аннушка, которая состояла в поднянях, и она рассказывала нам презанимательные вещи про смелость своего удалого брата и про его необыкновенную дружбу
с медведями,
с которыми он зимою и летом
спал вместе в их сарае, так что они окружали его со всех сторон и клали на него свои головы, как на подушку.
— Да, брат… — продолжает Малахин, слыша, как Яша ложится рядом и своей громадной спиной прижимается к его спине. — Холодно. Из всех щелей так и дует. Поспи тут твоя мать или
сестра одну ночь, так к утру бы ноги протянули. Так-то, брат, не хотел учиться и в гимназию ходить, как братья, ну вот и вози
с отцом быков. Сам виноват, на себя и ропщи… Братья-то теперь на постелях
спят, одеялами укрылись, а ты, нерадивый и ленивый, на одной линии
с быками… Да…
Когда сын входит, она встает и идет к нему навстречу
с поклоном, а
сестры даже
падают в ноги брату
с вытьем и просьбами — не оставить их.
— Да сказывай все пó ряду, Пантелеюшка, — приставала Таифа. — Коли такое дело, матушка и впрямь его разговорить может. Тоже
сестра, кровному зла не пожелает… А поговорить учительно да усовестить человека в
напасть грядущего, где другую сыскать
сýпротив матушки?
Для игры собирались у Прокопия Васильевича, так как во всей обширной квартире жили только они вдвоем
с сестрой — существовал еще большой белый кот, но он всегда
спал на кресле, — а в комнатах царила необходимая для занятий тишина.
Глафира еще
спала, когда ей был доставлен чрез курьера конверт; Грегуар извещал
сестру, что он уже виделся
с генералом, который может оказать ей защиту против хищников, опутавших ее мужа, и советовал ей, не теряя времени, тотчас ехать к его превосходительству.
— Париж! город! — воскликнул
с кротким предостережением Евангел. — Нет, нет, не ими освятится вода, не они раскуют мечи на орала! Первый город на земле сгородил Каин; он первый и брата убил. Заметьте, — создатель города есть и творец смерти; а Авель стадо
пас, и кроткие наследят землю. Нет,
сестры и братья, множитесь, населяйте землю и садите в нее семена, а не башенье стройте, ибо
с башен смешенье идет.
— Так, увезу, как бородатую Прозерпину, если тебе нравятся герценовские сравнения. Мы уедем
с тобой от всех здешних
напастей куда бы ты думал? В те благословенные места, где ты впервые познал всю сладость бытия; ты там увидишься со своею
сестрой,
с твоею генеральшей, которой я не имею счастья знать, но у которой, по твоим словам, во лбу звезда, а под косой месяц, и ты забудешь в ее объятиях все неудачи бытия и пристроишь оленьи рога своей дражайшей половине. Готов ты или нет на такую выходку?
— Страшно, джаным: у Израила мать есть,
сестра есть… и еще
сестра… много
сестер… На всех угодить надо… Страшно… А, да что уж, — неожиданно прибавила она и вдруг залилась раскатистым смехом, — свадьба будет, новый бешмет будет, барана зажарят,
палить будут, джигитовка… Славно! И все для Бэллы!.. Ну, айда, бежим, а то заметят! — и мы
с гиканьем и смехом отпрянули от окна и бросились к себе, разбудив по дороге заворчавшую Анну и Юлико.
Однажды, после многих приключений в разных концах сада, мы
с сестрой Арабеллой
попали в плен к индейцам (я был Артур, Юля — Арабелла).
К нему Пахомыч
с горбуном и
с сестрой добрались, в ноги
упали, да во всем и повинилися.
Наступил канун дня, назначенного для свидания
с братом. Семья, отужинав, стала ложиться
спать.
Сестра с мужем ушла на свою половину. Петр остался
с отцом
с глазу на глаз. Старик было тоже поднялся
с лавки. «Погоди, отец, поговорить надо», — остановил его сын, не вставая
с места.
Павел крался, подползая к Чурчиле как червь; нож его блеснул во мраке, взвился
с рукою над головой жениха его
сестры и уже готов был опуститься прямо над горлом несчастного, как вдруг Чурчила, под влиянием тяжелых сновидений, приподнялся и
попал бы прямо на нож, если бы убийца не испугался и угрожающая рука его не замерла на полувзмахе.
— Прости меня, княжна, напугал я тебя своей глупою выходкою, — заговорил он подавленным голосом,
с трудом произнося слова, — я лишь хотел сказать тебе, что люблю тебя, как
сестру родную, что недалеко ходить тебе за защитником, что грудью я заслоню тебя от ворогов, живота своего не пожалею для твоего счастия, что ни прикажешь, все сделаю, спокойно
спи под моею охраною и будь счастлива… Вот что только и хотел сказать тебе, да не так было сказалося…
— Барона Шварцредера я не люблю, и если живу
с ним, то потому только, что надо же мне жить
с кем-нибудь, раз я
попала на эту дорожку. Я на нее была увлечена примером моей
сестры и моим легкомыслием, — вздохнула она.