Неточные совпадения
Хозяйка начала
свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим,
квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться
в тех местах первого двора, на которые может
упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
Мастеровые
в будние дни начинали работы
в шесть-семь часов утра и кончали
в десять вечера.
В мастерской портного Воздвиженского работало пятьдесят человек. Женатые жили семьями
в квартирах на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали
в мастерских,
спали на верстаках и на полу, без всяких постелей: подушка — полено
в головах или
свои штаны, если еще не пропиты.
Однажды, когда все
в квартире улеглись и темнота комнаты наполнилась тихим дыханием сна, я долго не
спал и ворочался на
своей постели. Я думал о том, куда идти по окончании гимназии. Университет был закрыт, у матери средств не было, чтобы мне готовиться еще год на аттестат зрелости…
Капитан К., живший вместе с ним на одной
квартире, тоже не
спал; он постучал из
своей комнаты
в стену и сказал мне...
Платов ничего государю не ответил, только
свой грабоватый нос
в лохматую бурку спустил, а пришел
в свою квартиру, велел денщику подать из погребца фляжку кавказской водки-кислярки [Кизлярка — виноградная водка из города Кизляра. (Прим. автора.)], дерябнул хороший стакан, на дорожний складень Богу помолился, буркой укрылся и захрапел так, что во всем доме англичанам никому
спать нельзя было.
В последнюю ночь, проведенную Розановым
в своей московской
квартире, Ольга Александровна два раза приходила
в комнату искать зажигательных спичек. Он видел это и продолжал читать. Перед утром она пришла взять
свой платок, который будто забыла на том диване, где
спал Розанов, но он не видал и не слыхал.
Сердито и грубо позвонил Калинович
в дверях
своей квартиры. Настенька еще не
спала и сама отворила ему дверь.
В Столешниковом переулке, расплатившись с извозчиком, я тихо
своим ключом отпер дверь
квартиры, где все еще
спали, и прямо —
в ванную; напустил полную холодной воды, мылся, купался.
В квартире уже никто не
спал… Все ночлежники поднялись на
своих койках и слушали солдата.
Мы приехали под вечер
в простой рогожной повозке, на тройке
своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас); переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по городу, расспрашивая о
квартире, долго стояли по бестолковости деревенских лакеев, — и я помню, что озяб ужасно, что
квартира была холодна, что чай не согрел меня и что я лег
спать, дрожа как
в лихорадке; еще более помню, что страстно любившая меня мать также дрожала, но не от холода, а от страха, чтоб не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька.
И этих мыслей было достаточно, чтобы он отменил
свое намерение и остался
в Москве; целую неделю после того никуда не выходил из
квартиры, не ел, не
спал, одним словом, страдал добросовестно, а потом, как бы для рассеяния, пустился во все тяжкие студенческой жизни.
Я тоже был у Домны Платоновны два или три раза
в ее
квартире у Знаменья и видел ту каморочку,
в которой укрывалась до
своего акта отречения Леканида Петровна, видел ту кондитерскую,
в которой Домна Платоновна брала песочное пирожное, чтобы подкормить ее и утешить; видел, наконец, двух свежепривозных молодых «дамок», которые прибыли искать
в Петербурге счастья и
попали к Домне Платоновне «на Леканидкино место»; но никогда мне не удавалось выведать у Домны Платоновны, какими путями шла она и дошла до
своего нынешнего положения и до
своих оригинальных убеждений насчет собственной абсолютной правоты и всеобщего стремления ко всякому обману.
Он приехал домой, едва слыша под собою ноги. Были уже сумерки. Печальною или чрезвычайно гадкою показалась ему
квартира после всех этих неудачных исканий. Взошедши
в переднюю, увидел он на кожаном запачканном диване лакея
своего Ивана, который, лежа на спине, плевал
в потолок и
попадал довольно удачно
в одно и то же место. Такое равнодушие человека взбесило его; он ударил его шляпою по лбу, примолвив: «Ты, свинья, всегда глупостями занимаешься!»
Митя Кулдаров, возбужденный, взъерошенный, влетел
в квартиру своих родителей и быстро заходил по всем комнатам. Родители уже ложились
спать. Сестра лежала
в постели и дочитывала последнюю страничку романа. Братья-гимназисты
спали.
Идя из залы к себе
в кабинет, он поднимал правую ногу выше, чем следует, искал руками дверных косяков, и
в это время во всей его фигуре чувствовалось какое-то недоумение, точно он
попал в чужую
квартиру или же первый раз
в жизни напился пьян и теперь с недоумением отдавался
своему новому ощущению.
Покамест сошел первый столбняк, покамест присутствующие обрели дар слова и бросились
в суматоху, предположения, сомнения и крики, покамест Устинья Федоровна тащила из-под кровати сундук, обшаривала впопыхах под подушкой, под тюфяком и даже
в сапогах Семена Ивановича, покамест принимали
в допрос Ремнева с Зимовейкиным, жилец Океанов, бывший доселе самый недальний, смиреннейший и тихий жилец, вдруг обрел все присутствие духа,
попал на
свой дар и талант, схватил шапку и под шумок ускользнул из
квартиры.
Он так быстро пошел к
своей квартире, что
попал совсем не
в тот переулок, прежде чем выйти на площадь, где стоял собор. Сцена с этим „Петькой“ еще не улеглась
в нем. Вышло что-то некрасивое, мальчишеское, полное грубого и малодушного задора перед человеком, который „как-никак“, а доверился ему, признался
в грехах. Ну, он не хотел его „спасти“, поддержать бывшего товарища, но все это можно было сделать иначе…
Могло бы быть еще грязнее и первобытнее, да ведь он и хотел
попасть в свое родное село не как пароходчик Василий Иваныч Теркин, которому заведующий их компанейской пристанью предоставил бы почетную
квартиру, а попросту, чтобы его никто не заметил; приехал он не для дел, или из тщеславного позыва показать себя мужичью, когда-то высекшему его
в волостном правлении, какой он нынче значительный человек.
Словно я не
в свою квартиру попал или украл всё это… не могу!
Даже более: Пекторалис почему-то полюбил этого глупого Офенберга и делил с ним
свои досуги: он жил с ним
в одной
квартире,
спал до женитьбы
в одной спальне, играл с ним
в шахматы, ходил с ним на охоту и зорко наблюдал за его нравственностию, на что будто бы имел особенное поручение от его родителей и от старшин сарептских гернгутеров.
Как прошла у него ночь, он не мог дать себе ясного отчета. Помнит только, что усталый, иззябший, с дрожью во всем теле, очень поздно дотащился он до
своей квартиры. Как сквозь туман, мелькнули перед ним опухшие от сна глаза Татьяны. Кажется, что-то она ему пробормотала.
В плохо протопленном кабинете, где он продолжал
спать, все та же Татьяна указывала ему на какой-то квадратный синеватый пакет с бумажной печатью.
Восстановив
в своей памяти всю обстановку
квартиры Усовой, общество, которое она там встретила, особенно дамское, вспомнив некоторые брошенные вскользь фразы и слова ее новой подруги Софьи Антоновны, она поняла, что
попала, действительно,
в такое место, где не следует быть порядочной, уважающей себя девушке, и внутренне была глубоко благодарна дяде за то, что он увез ее оттуда.
Потом поставил
свои условия: каждый день быть
в лавке с 9-ти часов утра и до 9-ти вечера, харчи и
квартира хозяйские, жалованья 20 р.
в месяц, но деньги при себе не держать, дабы баловства не было,
спать у себя, баня хозяйская, кухарку не трогать, книг не читать, на гитаре не играть, водки не пить, песен не петь,
в карты не играть и гостей к себе не принимать.
Ему удалось войти
в сношение с главной
квартирой шведского генерала, откуда был прислан манифест, обнародованный Швецией, который маркиз распространил
в Петербурге, чтобы навести страх на русский двор.
В этом манифесте стокгольмское правительство, говоря о
своих дружеских чувствах к русской нации, объявляло о
своем намерении
напасть на незаконное его правительство, чтобы восстановить права законных наследников престола.
Он и не ошибся. Князь Владимир, выбежав, как сумасшедший, из
квартиры своего поверенного, сел
в пролетку и приказал ехать
в Европейскую гостиницу. Дорогой на него
напало раздумье. От природы малодушный, он жил настоящей минутой, мало заботился о будущем; он начал сожалеть, что отказался от предложенных ему Николаем Леопольдовичем пяти тысяч, которые он считал нужными для него до зарезу.
В пестроте и грязных тонах его окраски было что-то скучное, надоедливое и безвкусное, напоминавшее о десятках людей, которые жили
в этой
квартире до Рыбаковых,
спали, говорили, думали, делали что-то
свое — и на все наложили
свою чуждую печать.
Эта возня так беспокоила жильцов, обитавших
в квартирах, имевших один выход, что то из одного, то из другого жилья среди ночи отворялись двери, и оттуда или кто-нибудь манул домой
своего кота, или же чья-нибудь негодующая рука швыряла что
попало, чтобы испугать и разогнать полунощников.