Неточные совпадения
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней
свободе. Надо
спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам,
спасите нас от себя самих».
Вы одни подняли вопрос негации и переворота на высоту науки, и вы первые сказали Франции, что нет спасения внутри разваливающегося здания, что и
спасать из него нечего, что самые его понятия о
свободе и революции проникнуты консерватизмом и реакцией.
Он не насильственно
спасал, хотел любви и
свободы, утверждал высшее достоинство человека.
Призрачно
спасти реальность,
свободу, личность современная философия всегда сумеет, для этого существуют многочисленные орудия софистики и гносеологической эквилибристики.
Объективизм морали и объективизм науки, под которые старый Кант подвел критический фундамент, нисколько не
спасают от трагедии пустой
свободы, от ужаса субъективного произвола в самом дорогом и святом.
Лиза даже как-то постарела и пожелтела: ее мучили тоска, бездействие и безлюдье. Розанов оправдался, не произнося ни одного слова в свое оправдание. Его оправдал Персиянцев, который, идучи домой от Бычкова в последний день своей
свободы, встретил Рогнеду Романовну и рассказал ей историю с Араповым, прибавив, что «нас всех
спас Розанов».
Как ни старался Юрий уверить самого себя, что, преклонив к покорности нижегородцев, он исполнит долг свой и
спасет отечество от бедствий междоусобной войны, но, несмотря на все убеждения холодного рассудка, он чувствовал, что охотно бы отдал половину своей жизни, если б мог предстать пред граждан нижегородских не посланником пана Гонсевского, но простым воином, готовым умереть в рядах их за
свободу и независимость России.
— То, что я видел сейчас, хуже всякой простуды… Глаза эти, бледность… а! К неудавшейся любви, к неудавшейся попытке насолить вам прибавилось еще неудавшееся самоубийство… Большее несчастье и вообразить себе трудно!.. Дорогой мой, если у вас есть хотя капля сострадания, если… если бы вы ее увидели… ну, отчего бы вам не прийти к ней? Вы любили ее! Если уже не любите, то отчего бы и не пожертвовать ей своей
свободой? Жизнь человеческая дорога, и за нее можно отдать… всё!
Спасите жизнь!
И виновник этого счастья, этой
свободы являлся великодушный неприятельский солдат, рисковавший, может быть, собственной жизнью,
спасая ее.
Христианское учение о благодати и было попыткой
спасти христианскую
свободу.
"Все устроится, — думал Иван Алексеевич. — И Палтусов на
свободе катается с купчихой: она его и
спасет, и женит на себе… Теперь он, Пирожков, никому не нужен… Пора в деревню — скопить деньжонок — и надолго-надолго за границу… работать".
— Чем?.. Я еще у тебя в долгу. Ты
спас мне жизнь без всяких видов, не зная меня, из одного человеколюбия. Мало еще? ты
спас жида. Жида! чего это стоит в глазах христиан!.. Я, твой должник, плачу тебе только, что получил от тебя. Завтра меня не будет здесь, в Москве. Бог ведает, удастся ли когда тебя увидеть, еще более — поговорить с тобою!.. Теперь могу на
свободе дать отчет в сумме добра, которую от тебя получил, могу тебе открыться… Уверен в благородстве души твоей, знаю, слова мои не пойдут далее тебя.