Неточные совпадения
— А я насчет того-с, — заговорил вдруг громко и неожиданно Смердяков, — что если этого похвального солдата подвиг был и очень велик-с, то никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения
своего, чтобы
спасти тем самым
свою жизнь для
добрых дел, коими в течение лет и искупить малодушие.
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя голову в политические движения и предоставил на волю божью будущность семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши в Риме в 1848 году, я сидел дома и придумывал средства, как
спасти свое именье, в то время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не остался бы в чужих краях, а поехал бы в Петербург, снова вступил бы на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским столом» и говорил бы
своему секретарю «ты», а
своему министру «ваше высокопревосходительство!».
Все это было высказано настолько категорически, что
добрый генерал в конце концов не устоял и, желая
спасти самого себя, погубил
своего университетского товарища…
А твой крест, дитя мое, заключается в том, чтобы
спасти не только целую семью, но еще через сокровища
своего будущего супруга преизбыточно делать
добрые дела многим другим людям…
— Православные! Вот, жил разбойник, обижал народ, грабил его… Смутился совестью, пошёл душу
спасать, — захотел послужить народу буйной силою
своей и — послужил! И ныне вы среди разбойников живёте, грабят они вас усердно, а чем служат вашей нужде? Какое
добро от них видите?
Сом же представлял из себя огромного черного пса на длинных ногах и с хвостом, жестким, как палка. За обедом и за чаем он обыкновенно ходил молча под столом и стучал хвостом по сапогам и по ножкам стола. Это был
добрый, глупый пес, но Никитин терпеть его не мог за то, что он имел привычку класть
свою морду на колени обедающим и пачкать слюною брюки. Никитин не раз пробовал бить его по большому лбу колодкой ножа, щелкал по носу, бранился, жаловался, но ничто не
спасало его брюк от пятен.
Я здесь умру. Попа теперь не сыщешь.
Я во грехах
своих покаюсь вам.
Грехи мои великие: я бражник!
И умереть я чаял за гульбой.
Но
спас меня Господь от смерти грешной.
Великое Кузьма затеял дело,
Я дал ему последний крест с себя;
Пошел за ним, московский Кремль увидел,
С врагами бился так же, как другие,
И умираю за святую Русь.
Скажите всем, как будете вы в Нижнем,
Чтобы меня, как знают, помянули —
Молитвою, винцом иль
добрым словом.
— Помнишь, что у Златоуста про такие слезы сказано? — внушительно продолжал Патап Максимыч. — Слезы те паче поста и молитвы, и сам
Спас пречистыми устами
своими рек: «Никто же больше тоя любви имать, аще кто душу
свою положит за други
своя…»
Добрая ты у меня, Груня!.. Господь тебя не оставит.
Нельзя
спасти душу
свою злом, нельзя прийти к
добру дорогою зла, как нельзя прийти домой, идя прочь от дома.
Этот человек предлагал мне даже деньги из
своих скромных сбережений на дорогу и молил меня в письмах испробовать все средства, чтобы
спасти маленькую слепую для ее семьи, которую он, этот
добрый человек, успел так горячо полюбить.
— Да, дети, Лидочка не слепая больше, — начал Юрий Денисович глубоко растроганным, счастливым голосом, — она прозрела с Божией помощью, Господь послал
своего доброго ангела
спасти ее от слепоты. Князь Виталий, по приезде нашем в город, после трудной, серьезной операции вернул зрение вашей сестрице. Поблагодарите же его хорошенько, дети. Он
добрый волшебник нашей семьи. Он избавил нас от большого несчастья.
Он с любовью стал думать о несчастном князе Владимире, томящемся теперь в тюрьме или стонущем под пыткой изверга Малюты, и сердце
доброго князя обливалось кровью при мысли, что он не может
спасти своего спасителя.
— Меня не умилостивишь этими коленопреклонениями. Садись и выслушай мой совет, которым еще раз
спасаю тебя от маленького убытка и большого отчаяния. Пожалуй, чего
доброго, ты из одного воза навяжешь себе пеньковый галстух. Слушай же. Купи пятьсот возов хлеба и круп под каким-нибудь предлогом у
своих соседей.
Груня. Благодарить ли вас,
добрый, благороднейший Владимир Петрович? Вы
спасли мне жизнь, да на что она мне теперь! Я вам давеча открыла сердце
свое.
— Она будет очень рада вас видеть… Моя жена, как и я, не забывает
добра. Она и я помним все то, что сделали для нас вы и ваш отец, за которого я готов отдать
свою душу. Знаете ли вы, барышня, что ваш батюшка составил мое счастье и
спас мне жизнь?
— Скажи, отче, поведай рабу
своему, в коей пустыне
спасал ты душу
свою, где подвигом
добрым подвизался? Меня тоже в пустыню влечет, на безмолвное, трудное житие… Поведай же, отче, поведай, где такая пустыня?