Неточные совпадения
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество
социальной справедливости будет началом духовной смерти
людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и конец
жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
«В сущности, есть много оснований думать, что именно эти
люди — основной материал истории, сырье, из которого вырабатывается все остальное человеческое, культурное. Они и — крестьянство. Это — демократия, подлинный демос — замечательно живучая, неистощимая сила. Переживает все
социальные и стихийные катастрофы и покорно, неутомимо ткет паутину
жизни. Социалисты недооценивают значение демократии».
Нельзя быть моральным
человеком и хорошим христианином в индивидуальной, личной
жизни и быть жестоким эксплуататором и аморальным в
социальной жизни в качестве представителя власти, хозяина предприятий, главы семьи и пр.
Религиозное же сознание должно бороться с этими разлагающими и обессиливающими теориями
социальной среды во имя творческой активности
человека, во имя его высшей свободы, во имя высшего смысла
жизни.
Совершенно ошибочна та точка зрения, которая видит в политической
жизни самые корыстные чувства
людей и
социальных групп.
Подлинной реальностью, подлинной
жизнью является борьба
человека,
социального человека, со стихийными силами природы и общества, т. е. экономика.
Поразительно, что марксизм, который так выдвигал моменты производственные, рост производительных сил в
социальной жизни и им давал перевес над моментами распределительными, был совершенно лишен космического мироощущения и явил собой крайний образец социологического утопизма, замыкающего
человека в ограниченной и поверхностной общественности.
Человек в своей исторической судьбе проходит не только через радикальные изменения
социальной жизни, которые должны создать новую структуру общества, но и через радикальное изменение отношения к
жизни космической.
Для моего отношения к миру «не-я», к
социальной среде, к
людям, встречающимся в
жизни, характерно, что я никогда ничего не добивался в
жизни, не искал успеха и процветания в каком бы то ни было отношении.
Гнет позитивизма и теории
социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей
жизни перед лицом смерти и тления каждого
человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного
социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
— Позвольте-с, — вскипал всё более и более хромой, — разговоры и суждения о будущем
социальном устройстве — почти настоятельная необходимость всех мыслящих современных
людей. Герцен всю
жизнь только о том и заботился. Белинский, как мне достоверно известно, проводил целые вечера с своими друзьями, дебатируя и предрешая заранее даже самые мелкие, так сказать кухонные, подробности в будущем
социальном устройстве.
Замыслов (входя). Развращал молодежь… Соня и Зимин убеждали меня, что
жизнь дана
человеку для ежедневного упражнения в разрешении разных
социальных, моральных и иных задач, а я доказывал им, что
жизнь — искусство! Вы понимаете,
жизнь — искусство смотреть на все своими глазами, слышать своими ушами…
3-й гость. Весьма неудачное сравнение. С моей точки зрения, mesdames, если теперешние молодые
люди предпочитают холостую
жизнь, то в этом виноваты, так сказать,
социальные условия…
Вот непримиримое противоречие Запада и Востока. Именно это, рожденное отчаянием, своеобразие восточной мысли и является одной из основных причин политического и
социального застоя азиатских государств. Именно этой подавленностью личности, запутанностью ее, ее недоверием к силе разума, воли и объясняется мрачный хаос политической и экономической
жизни Востока. На протяжении тысячелетий
человек Востока был и все еще остается в массе своей «
человеком не от мира сего».
Говоря о романтизме, я подразумевал, конечно, только романтизм индивидуалистов,
людей, оторванных от
жизни.
Социальный романтизм Шиллера, Байрона, Гюго — одно из прекраснейших созданий западноевропейской психики, это — священное писание гения действенной
жизни.
В добывании силы
жизни, в выведении
человека на тот путь живой
жизни, которым идет в природе все живущее, — в этом прежде всего «метафизический и религиозный смысл» также и
социального освобождения человечества.
Все личное в
человеке противоположно всякому автоматизму, который играет такую роль в человеческой
жизни, автоматизму психическому и
социальному.
Индивидуализм же в
социальной жизни устанавливает волчьи отношения между
людьми.
На отношения между Богом и
человеком перенесены были отношения между господином и рабом, взятые из
социальной жизни.
Основное противоречие моего мнения о
социальной жизни связано с совмещением во мне двух элементов — аристократического понимания личности, свободы и творчества и социалистического требования утверждения достоинства каждого
человека, самого последнего из
людей и обеспечения его права на
жизнь.
Сталкиваются две точки зрения: 1) есть неизменный, вечный, разумный порядок бытия, он выражается и в порядке
социальном, который создается не
людьми и которому
люди должны подчиняться, и 2) основы мировой и
социальной жизни, пораженной падшестью, не вечные и не навязанные сверху, они меняются от человеческой активности и творчества.
«Социализм» может быть духовнее «национализма», ибо «
социальное» может быть требованием, чтобы
человек человеку был брат, а не волк, общая же «национальная»
жизнь может быть волчьей.
Между тем как
социальная обыденность, овладевающая и религиозной
жизнью человека, хочет нравственно управлять
человеком через аффект страха, хотя в смягченной и умеренной форме.
Социальное освобождение
человека и освобождение
человека от социальности обнаруживают, что трагизм и мучительность человеческой
жизни происходят не от
социальных причин и
социальными причинами не могут быть преодолены.
Человек призван к творчеству и в
социальной жизни.
Конечно, и внешняя трагедия, определяющаяся
социальными формами и отношениями, связана с внутренним трагизмом
жизни, ибо
человек есть существо
социальное и принужденное жить в обществе.
Нравственная
жизнь переплетается с
жизнью социальной, и нравственный опыт
человека имеет
социальное значение.
Они означают смену
социальных слоев и призывают к творчеству новых
людей, раньше подавленных и в первые ряды
жизни не допущенных.
Роль социальности в нравственной
жизни так велика, что
люди принимают за явление нравственного порядка то, что есть лишь явление порядка
социального,
социальные нравы и обычаи.
Принципиальная ложь и лицемерие обыденной
социальной морали, распространенные и на самую интимную
жизнь людей, забывают и о душе
людей, и о Божьем духе.
Русский молодой
человек, принадлежавший к поколению идеалистов 30-х и 40-х годов, исповедывал тоталитарное шеллингианство или тоталитарное гегелианство в отношении ко всей
жизни, не только
жизни мысли и
жизни социальной, но и
жизни личной, в отношении любви или чувства природы.
Все в истории, в
социальной жизни есть продукт активности
человека, человеческого труда, человеческой борьбы.
Много ли христиане сделали для осуществления христианской правды в
социальной жизни, пытались ли они осуществлять братство
людей без той ненависти и насилия, в которых они обличают коммунистов?
Тут свобода понимается не как свобода выбора, не как свобода повернуть направо или налево, а как активное изменение
жизни, как акт, совершаемый не индивидуальным, а
социальным человеком, после того, как выбор сделан.
В коммунизме есть также верная идея, что
человек призван в соединении с другими
людьми регулировать и организовывать
социальную и космическую
жизнь.
И если дух пассивен в отношении к
социальной жизни, к
социальным отношениям
людей, если духовность совершенно отрешается от
социальной жизни и покорна
социальным формам, как данности, то этим искажается самая духовность, замутняется и порабощается.
Социальная жизнь целиком зависит от духовного состояния
людей.
Недопустимо и даже дурно было бы отрицать возможность такой рационализации
социальной жизни, при которой решена была бы проблема хлеба насущного для всех
людей.
Символизация священного в
социальной жизни (священность монархической власти, священность нации, священность собственности, священность исторической традиции) не спасает, спасает лишь реализация, т. е. осуществление правды в отношениях
человека к
человеку, «я» к «ты» и к «мы», осуществление общности, братства
людей.
Именно обращенность
человека не к личному только спасению, но и к
социальному преображению раскрывает личное, глубоко личное призвание в духовной
жизни.
Духовная
жизнь людей претерпевает влияние
социальной жизни, на формах духовности опечатлеваются формы
социальные, и это вплоть до понятия о Боге, до догматических формул.
Вся проблематика
человека, стоящего перед вечностью, перед конфликтом личности с миром объективным, отчуждается во внешнюю сферу устроения
социальной жизни.
Когда в
социальной жизни отношения между
людьми волчьи, когда
человек угнетает и эксплуатирует
человека, то от этого меняется и духовная
жизнь людей, меняется даже богопознание.
Отношения между духовностью и
социальной жизнью могут быть определены в такой форме: зависимость духовности от
социальной среды есть всегда ее извращение и искажение, есть всегда рабство духа и символическая ложь, истина же, правда, справедливость, свобода есть результат активного действия духа на
социальную среду и
социальные отношения
людей.
Не только
социальная жизнь в ее целом, которая ведь объемлет отношение
человека к
человеку, но и экономика, которую считают материальной по преимуществу, есть продукт духа.
Власть относится не к духовной
жизни, а к
социальным отношениям
людей.
Уже в «Записках из подполья» и «джентльмен с ретроградной и насмешливой физиономией» является представителем иррационального начала в человеческой
жизни, которое помешает устроению
социальной гармонии и
социального счастья, в нем восстанет изначальная свобода
человека, которая дороже
человеку, чем счастье, чем хлеб насущный.
Достоевский много раз подходил к этой теме — отрицанию Бога во имя
социального эвдемонизма, во имя человеколюбия, во имя счастья
людей в этой краткой земной
жизни.
Полупросвещение, интеллигентское, пролетарское мышление видит в общественной
жизни, с одной стороны, исключительно субъективные интересы
людей и людских групп, их злую волю, их насилие и эксплуатацию, что и составляет содержание истории, с другой стороны, борьбу против всего этого и безграничную возможность достигнуть совершенного
социального строя путем организованной и активной человеческой воли, пролетарской или интеллигентской.
Все политики и все
социальные интересы и
социальные устроения — ничто по сравнению с вечным светом правды, с духовной
жизнью человека.