Неточные совпадения
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество
социальной справедливости будет началом духовной смерти людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и конец
жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю
жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь романа Лескова «На ножах»; эту книгу и «Взбаламученное море» Писемского, по их «
социальной педагогике», Клим ставил рядом с «Бесами» Достоевского.
«В сущности, есть много оснований думать, что именно эти люди — основной материал истории, сырье, из которого вырабатывается все остальное человеческое, культурное. Они и — крестьянство. Это — демократия, подлинный демос — замечательно живучая, неистощимая сила. Переживает все
социальные и стихийные катастрофы и покорно, неутомимо ткет паутину
жизни. Социалисты недооценивают значение демократии».
— Так вот, — послушно начал Юрин, — у меня и сложилось такое впечатление: рабочие, которые особенно любили слушать серьезную музыку, — оказывались наиболее восприимчивыми ко всем вопросам
жизни и, разумеется, особенно — к вопросам
социальной экономической политики.
Среда, в которой он вращался, адвокаты с большим самолюбием и нищенской практикой, педагоги средней школы, замученные и раздраженные своей практикой, сытые, но угнетаемые скукой
жизни эстеты типа Шемякина, женщины, которые читали историю Французской революции, записки m-me Роллан и восхитительно путали политику с кокетством, молодые литераторы, еще не облаянные и не укушенные критикой, собакой славы, но уже с признаками бешенства в их отношении к вопросу о
социальной ответственности искусства, представители так называемой «богемы», какие-то молчаливые депутаты Думы, причисленные к той или иной партии, но, видимо, не уверенные, что программы способны удовлетворить все разнообразие их желаний.
В прошлом были трагические конфликты, которые зависели от бедности и необеспеченности
жизни, от предрассудков сословий и классов, от несправедливого и унизительного
социального строя, от отрицания свободы.
Революция огромный опыт в
жизни народной, и она оставляет неизгладимые
социальные последствия.
Высшие цели
жизни не экономические и не
социальные, а духовные.
Ориентация
жизни сделалась
социальной по преимуществу, ей были подчинены все другие оценки.
Новая
жизнь ожидалась исключительно от изменений
социальной среды, от внешней общественности, а не от творческих изменений в личности, не от духовного перерождения народа, его воли, его сознания.
Религиозное же сознание должно бороться с этими разлагающими и обессиливающими теориями
социальной среды во имя творческой активности человека, во имя его высшей свободы, во имя высшего смысла
жизни.
По замыслу своей книги я буду интересоваться не метафизической идеей свободы по существу, а главным образом ее последствиями в
жизни социальной.
И мы должны творить конкретную русскую
жизнь, ни на что не похожую, а не отвлеченные
социальные и моральные категории.
Совершенно ошибочна та точка зрения, которая видит в политической
жизни самые корыстные чувства людей и
социальных групп.
Эти основоположные в
жизни общества ценности располагают географически: Советская Россия за
социальную справедливость, Америка за свободу.
Процесс гуманизации
жизни, особенно в организации
социальной, сопровождается процессами дегуманизации.
В
жизни же
социальной происходит столкновение менее чистых принципов.
Перенесение абсолютности в объективную
социальную и политическую
жизнь есть пленение духовной
жизни у исторически относительного и социально-материального.
Можно даже было бы сказать, что чистый внутренний трагизм человеческой
жизни не был еще выявлен, т. к. в трагизме прошлого слишком большую роль играли конфликты, порожденные
социальным строем и связанными с этим строем предрассудками.
Цели человеческой
жизни духовные, а не
социальные,
социальное относится лишь к средствам.
Подлинной реальностью, подлинной
жизнью является борьба человека,
социального человека, со стихийными силами природы и общества, т. е. экономика.
Более справедливый и более усовершенствованный
социальный строй сделает человеческую
жизнь более трагической, не внешне, а внутренне трагической.
Поэтому невозможен уже
социальный утопизм, всегда основанный на упрощенном мышлении об общественной
жизни, на рационализации ее, не желающий знать иррациональных космических сил.
Если
жизнь, созданная после
социальной революции, будет уродлива и будет находиться на очень низком уровне познания истины, то это будет показателем внутренней порчи.
Выясняется не теорией, а самой
жизнью, что
социальный гуманизм имел слишком ограниченный и слишком поверхностный базис.
Все остальное должно носить лишь служебный характер для экономики, в которой видят цели
жизни; наука и искусство обслуживают
социальное строительство.
Социальный утопизм всегда коренится в этой изоляции общественности от космической
жизни и от тех космических сил, которые иррациональны в отношении к общественному разуму.
Конечные цели человеческой
жизни не
социальные, а духовные.
Она обнаруживает для всех, и наиболее ослепленных, что все
социальные утопии, построенные на изоляции общественности из
жизни космической — поверхностны и недолговечны.
Все народы, все страны проходят известную стадию развития и роста, они вооружаются орудиями техники научной и
социальной, в которой самой по себе нет ничего индивидуального и национального, ибо в конце концов индивидуален и национален лишь дух
жизни.
В России с самых противоположных точек зрения проповедуется аскетическое воздержание от идейного творчества, от
жизни мысли, переходящей пределы утилитарно нужного для целей
социальных, моральных или религиозных.
Для моего отношения к миру «не-я», к
социальной среде, к людям, встречающимся в
жизни, характерно, что я никогда ничего не добивался в
жизни, не искал успеха и процветания в каком бы то ни было отношении.
И осуществилось лишь обратное подобие этой «соборности» в русском коммунизме, который уничтожил всякую свободу творчества и создал культуру
социального заказа, подчинив всю
жизнь организованному извне механическому коллективу.
Я больше всего любил философию, но не отдался исключительно философии; я не любил «
жизни» и много сил отдал «
жизни», больше других философов; я не любил
социальной стороны
жизни и всегда в нее вмешивался; я имел аскетические вкусы и не шел аскетическим путем; был исключительно жалостлив и мало делал, чтобы ее реализовать.
Человеческое сознание очень зависит от
социальной среды. и ничто так не искажало и не затемняло чистоту христианского откровения, как
социальные влияния, как перенесение
социальных категорий властвования и рабства на религиозную
жизнь и даже на самые догматы.
Попытка «Вопросов
жизни» еще в самом начале установить сближение культурно-ренессанских и
социальных течений оказалась бессильной.
Но положительно, могут ли дать эти теории что-нибудь для защиты личности от порабощения природной и
социальной средой, для достижения полноты
жизни?
Вот как выражает Белинский свою
социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но
жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю
жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Под конец
жизни, разочаровавшись в возможности в России органической цветущей культуры, отчасти под влиянием Вл. Соловьева, К. Леонтьев даже проектировал что-то вроде монархического социализма и стоял за
социальные реформы и за решение рабочего вопроса, не столько из любви к справедливости и желания осуществить правду, сколько из желания сохранить хоть что-нибудь из красоты прошлого.
Он проповедовал свободу личности и ее право на полноту
жизни, он требовал, чтобы личность возвысилась над
социальной средой, над традициями прошлого.
У деятелей ренессанса, открывавших новые миры, была слабая нравственная воля и было слишком много равнодушия к
социальной стороне
жизни.
Огромная разница еще в том, что в то время как Руссо не остается в правде природной
жизни и требует
социального контракта, после которого создается очень деспотическое государство, отрицающее свободу совести, Толстой не хочет никакого
социального контракта и хочет остаться в правде божественной природы, что и есть исполнение закона Бога.
Мы стоим перед объективизмом, который свяжет нас с подлинным бытием, бытием абсолютным, а не природной и
социальной средой; мы идем к тому реализму, который находит центр индивидуума, связующую нить
жизни и утверждает личность как некое вечное бытие, а не мгновенные и распавшиеся переживания и настроения.
Католичество должно было бы уже погибнуть, если верить в неотвратимую историческую необходимость и
социальную закономерность, в вечное приспособление
жизни к новым условиям.
Гнет позитивизма и теории
социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей
жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного
социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Нельзя ответственность за страдание и зло возлагать на других, на внешние силы, на власть, на
социальные неравенства, на те или иные классы: ответственны мы сами, как свободные сыны; наша греховность и наше творческое бессилие порождают дурную власть и
социальные несправедливости, и ничто не улучшается от одной внешней перемены власти и условий
жизни.
Лиза, давно отбившаяся от семьи и от прежнего общества, сделала из себя многое для практики того
социального учения, в котором она искала исхода из лабиринта сложных жизненных условий, так или иначе спутавших ее вольную натуру с первого шага в свет и сделавших для нее эту
жизнь невыносимою.
Проявления этой дикости нередко возмущали Райнера, но зато они никогда не приводили его в отчаяние, как английские мокассары, рассуждения немцев о национальном превосходстве или французских буржуа о слабости существующих полицейских законов. Словом, эти натуры более отвечали пламенным симпатиям энтузиаста, и, как мы увидим, он долго всеми неправдами старался отыскивать в их широком размахе силу для водворения в
жизни тем или иным путем новых
социальных положений.
— Позвольте-с, — вскипал всё более и более хромой, — разговоры и суждения о будущем
социальном устройстве — почти настоятельная необходимость всех мыслящих современных людей. Герцен всю
жизнь только о том и заботился. Белинский, как мне достоверно известно, проводил целые вечера с своими друзьями, дебатируя и предрешая заранее даже самые мелкие, так сказать кухонные, подробности в будущем
социальном устройстве.
Замыслов (входя). Развращал молодежь… Соня и Зимин убеждали меня, что
жизнь дана человеку для ежедневного упражнения в разрешении разных
социальных, моральных и иных задач, а я доказывал им, что
жизнь — искусство! Вы понимаете,
жизнь — искусство смотреть на все своими глазами, слышать своими ушами…