Неточные совпадения
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца, какое
солдату велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что
показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
Широким взмахом руки он
показал на равнину, где копошились
солдаты.
Самгину показалось, что толпа снова двигается на неподвижную стену
солдат и двигается не потому, что подбирает раненых; многие выбегали вперед, ближе к
солдатам, для того чтоб обругать их. Женщина в коротенькой шубке, разорванной под мышкой, вздернув подол платья,
показывая солдатам красную юбку, кричала каким-то жестяным голосом...
Он чувствовал, что пустота дней как бы просасывается в него, физически раздувает, делает мысли неуклюжими. С утра, после чая, он запирался в кабинете, пытаясь уложить в простые слова все пережитое им за эти два месяца. И с досадой убеждался, что слова не
показывают ему того, что он хотел бы видеть, не
показывают, почему старообразный
солдат, честно исполняя свой долг, так же антипатичен, как дворник Николай, а вот товарищ Яков, Калитин не возбуждают антипатии?
С нами была тогда Наталья Константиновна, знаете, бой-девка, она увидела, что в углу
солдаты что-то едят, взяла вас — и прямо к ним,
показывает: маленькому, мол, манже; [ешь (от фр. manger).] они сначала посмотрели на нее так сурово, да и говорят: «Алле, алле», [Ступай (от фр. aller).] а она их ругать, — экие, мол, окаянные, такие, сякие,
солдаты ничего не поняли, а таки вспрынули со смеха и дали ей для вас хлеба моченого с водой и ей дали краюшку.
— Сначала еще шло кое-как, первые дни то есть, ну, так, бывало, взойдут два-три
солдата и
показывают, нет ли выпить; поднесем им по рюмочке, как следует, они и уйдут да еще сделают под козырек.
Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных
солдат, грубо ровнявших их; белые губы, синие круги под глазами
показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли в могилу.
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, — уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь! Вот ужо в городе тебе
покажут… Скажите на милость! целое утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было!
солдата нелегкая принесла, с ним валандаться изволь! Прочь с моих глаз… поганец! Уведите его да накормите, а не то еще издохнет, чего доброго! А часам к девяти приготовить подводу — и с богом!
Язь всегда молчал, внимательно разглядывая всех печальными глазами, молча же он
показывал нам свои игрушки — деревянных
солдат, добытых из мусорной ямы, безногих лошадей, обломки меди, пуговицы.
Сидит и наговаривает, а сам трубочку свою носогрейку посасывает, как следует быть настоящему
солдату. Сначала такое внимание до смерти напугало забитую сноху, не слыхавшую в горбатовской семье ни одного ласкового слова, а
солдат навеличивает ее еще по отчеству. И какой же дошлый этот Артем, нарочно при Макаре свое уважение Татьяне
показывает.
Тит совершенно растерялся и не мог вымолвить ни одного слова. Он только
показывал рукой в магазин… Там над прилавком, где в потолочине были на толстом железном крюке прилажены весы, теперь висела в петле Домнушка. Несчастная баба хоть своею смертью отомстила
солдату за свой последний позор.
Солдат Артем, как ни в чем не бывало, пировал на свадьбе у Спирьки Гущина, бывшего любовника своей жены, — он нарочно пошел на эту свадьбу, чтобы отомстить и Домнушке и
показать всем, что он плевать хочет на пересуды да на бабьи сплетни.
Всего больше удивило Домнушку, как муж подобрался к брату Макару. Ссориться открыто он, видимо, не желал, а
показать свою силу все-таки надо. Когда Макар бывал дома,
солдат шел в его избу и стороной заводил какой-нибудь общий хозяйственный разговор. После этого маленького вступления он уже прямо обращался к снохе Татьяне...
— О, конечно, ваше дело, молодой студент, — и дряблые щеки и величественные подбородки Эммы Эдуардовны запрыгали от беззвучного смеха. — От души желаю вам на любовь и дружбу, но только вы потрудитесь сказать этой мерзавке, этой Любке, чтобы она не смела сюда и носа
показывать, когда вы ее, как собачонку, выбросите на улицу. Пусть подыхает с голоду под забором или идет в полтинничное заведение для
солдат!
— Тут-с вот есть Иван, что горничную убил у нас, — начал он,
показывая в сторону головой, — он в остроге содержался; теперь это дело решили, чтобы ничего ему, и выпустили… Он тоже воротиться сюда по глупости боится. «Что, говорит, мне идти опять под гнев барина!.. Лучше позволили бы мне — я в
солдаты продамся, меня покупают».
Генерал
показал пальцем на второго от правого фланга
солдата.
— Сюда-то, должно, пулей, — сказал
солдат, указывая на руку, — а уж здесь не могу знать, чем голову-то прошибло, — и он, нагнув ее,
показал окровавленные и слипшиеся волоса на затылке.
Большов. Сидят-то сидят, да каково сидеть-то! Каково по улице-то идти с
солдатом! Ох, дочка! Ведь меня сорок лет в городе-то все знают, сорок лет все в пояс кланялись, а теперь мальчишки пальцами
показывают.
В училище меня учили, как командовать
солдатом, но совсем не
показали, как с ним разговаривать. Ну, я понимаю — атака. Враг впереди и близко. «Ребята, вся Россия на нас смотрит, победим или умрем». Выхватываю шашку из ножен, потрясаю ею в воздухе. «За мной, богатыри. Урррраааа…»
Во время отдыха
солдаты угощали меня махоркой,
показывали тяжелые ружья, иногда тот или другой, направив штык в живот мне, кричал нарочито свирепо...
Когда лесоторговец, и то, как я думаю, не искренно, а только для того, чтобы
показать свою цивилизованность, начал говорить о том, как необходимы такие меры, то
солдаты, слышавшие его, все отворачивались от него, делая вид, что не слышат, и хмурились.
Благодаря и награждая человека за поступок, всегда людьми, стоящими на самой низкой степени нравственности, считающийся самым подлым и низким, Вильгельм
показал, что главная и более всего ценимая властями обязанность
солдата состоит в том, чтобы быть палачом, и не таким, как профессиональные палачи, убивающие только приговоренных преступников, но быть палачом всех тех невинных, которых велят убивать начальники.
Второе — грустное: нам
показали осколок снаряда, который после бомбардировки
солдаты нашли в лесу около дороги в Озургеты, привязали на палку, понесли это чудище двухпудовое с хороший самовар величиной и, подходя к лагерю, уронили его на землю: двоих разорвало взрывом, — это единственные жертвы недавней бомбардировки.
Он оглянулся. Рядом с ним сидел встреченный им в сторожке мужчина средних лет, геркулесовского телосложения, но истомленный, с земляным лицом и потухающими уже глубокими серыми глазами. Громадные усы, стриженая голова и побритый, но зарастающий подбородок
показывали в нем
солдата.
Казаков, уже столько раз показавших свое мужество, оставили для защиты лагеря от предполагаемого нападения татар из степи, а на приступ повели
солдат и стрельцов, которые и тут
показали, разумеется, не больше храбрости, чем прежде.
Когда на безлюдной платформе, оцепленной
солдатами, осужденные двигались к тускло освещенным вагонам, Вернер очутился возле Сергея Головина; и тот,
показав куда-то в сторону рукою, начал говорить, и было ясно слышно только слово «фонарь», а окончание утонуло в продолжительной и усталой зевоте.
Он
показывает солдатам, что и начальство тоже «старается», и
солдаты любят его за это.
Солдат не имел в себе ничего щегольского, молодецкого или геройского; каждый был больше похож на простого мужика, только ружье да сумка с патронами
показывали, что этот мужик собрался на войну.
И
солдат протянул руку, чтобы
показать, как близко он видел государя.
— Нас три брата, — бормочет Денис, когда два дюжих
солдата берут и ведут его из камеры. — Брат за брата не ответчик… Кузьма не платит, а ты, Денис, отвечай… Судьи! Помер покойник барин-генерал, царство небесное, а то
показал бы он вам, судьям… Надо судить умеючи, не зря… Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести…
Он старался не видеть их, не замечать всего того, что делалось: не видеть того, как
солдат провожал их, расталкивая народ, как дамы
показывали друг другу монахов — часто его даже и известного красавца монаха.
Настало многообещающее завтра. Опытный хитрый директор делал чудеса. Сотни бесплатных билетов были розданы городовым, приказчикам, грузчикам, уличным ребятам, мещанам, гимназистам и
солдатам. Нельзя же было
показать Барнуму пустой цирк?
— Эй, Кузьма, кособокая кикимора! — гремит
солдат, напрягая грудь. — Иди сюда, вот я раздену, оголю пакостную душу твою,
покажу её людям! Приходит вам, дьяволы, последний час, кайтесь народу! Рассказывай, как ты прижимал людей, чтобы в Думу вора и приятеля твоего Мишку Маслова провести! Чёрной сотни воевода, эй, кажи сюда гнусную рожу, доноситель, старый сыщик, рассказывай нам, миру, почём Христа продаёшь?
Вытирает с лица кровь и грозит кулаком
солдату, который оборачивается, смеясь, и
показывает на него другим. Ищет зачем-то Фому — но ни его, ни одного из учеников нет в толпе провожающих. Снова чувствует усталость и тяжело передвигает ноги, внимательно разглядывая острые, белые, рассыпающиеся камешки.
Солдаты отгоняют его ударами бичей, и, извиваясь, чтобы ускользнуть от ударов,
показывая солдатам оскаленные зубы, он поясняет торопливо...
Я письмо пошлю, чтобы тебя сейчас прямо на войну послали, и ты не будешь служить в простых во
солдатах, а будешь в полковых сержантах, и
покажи свою храбрость.
Заговорил Абдул-Мурат, и все
показывает на Жилина, и смеется, и приговаривает: «
солдат урус, корошо урус».
Исправник позвал
солдат, велел связать и вести его на телегу. Когда его с связанными ногами взвалили на телегу, Аксенов перекрестился и заплакал. У Аксенова обобрали вещи и деньги, отослали его в ближний город, в острог. Послали во Владимир узнать, какой человек был Аксенов, и все купцы и жители владимирские
показали, что Аксенов смолоду пил и гулял, но был человек хороший. Тогда его стали судить. Судили его за то, что он убил рязанского купца и украл 20000 денег.
Этот полушубок, который я купил у
солдата и который не греет, потому что весь вытерт (при этом он
показал мне голую полу), не внушает ему сострадания или уважения к несчастью, а презрение, которое он не в состоянии скрывать.
— И в писаниях писано, что кладов тут много, — продолжал старик. — Это что и говорить… и говорить нечего. Одному новопавловскому старику
солдату в Ивановке ярлык
показывали, так в том ярлыке напечатано и про место, и даже сколько пудов золота, и в какой посуде; давно б по этому ярлыку клад достали, да только клад заговоренный, не подступишься.
Как будто этим ливнем из крестов армия хотела скрыть от себя и других тот стыд, который тайно грыз ее; как будто хотела
показать, сказать всему миру: да, почему-то нас упорно преследуют беспросветные неудачи, но каждый генерал, каждый офицер, каждый
солдат оказывает чудеса мужества, это сплошь — выдающиеся герои.
Я пошел ходить по платформе. Стоит что-то вроде барака, я зашел в него. Оказывается, фельдшерский пункт для приемки больных с санитарных поездов. Дежурит фельдшер и два
солдата. Я попросился у них посидеть и обогреться. Но обогреться было трудно, в бараке градусник
показывал 3° мороза, отовсюду дуло.
Солдат устроил мне из двух скамеек кровать, я постелил бурку, покрылся полушубком. Все-таки было так холодно, что за всю ночь только раза два я забылся на полчаса.
Как важна была для врачебного начальства бумага, и как глубоко-безразлично было для него здоровье живого
солдата,
показывает один невероятный циркуляр временно и. д. военно-медицинского инспектора армии, д-ра Вредена...
— Как нет? — возмутился генерал. — Почему нет? Что это за беспорядок!.. И вы тоже, подполковник! — обратился он к одному из больных офицеров. — Вы должны бы
показывать пример
солдатам, а сами тоже лежите в фуражке!.. Почему ружья и мешки
солдат при них? — снова накинулся он на Гречихина.
Пуля засела у японца в пояснице, Я
показал знаком, чтоб он разделся.
Солдаты молчали и следили за японцем с пристальною, любопытствующею неприязнью. Я спросил его, какой он армии, — Оку? Японец быстро улыбнулся и предупредительно закивал головою...
У
солдата аж в грудях засвербело. Не иначе, как черт это его опять сосватал. Ишь, зеленый пупок в углу над бревном помигивает. Закрестил он себе мелким крестом ладонь, руку сжал, черту исподтишка кулак
показывает.
Молодой
солдат. Юрьев?
покажи, Самсоныч!
— Рад стараться, ваше благородие, — вдруг неожиданно поднимается
солдат на обе ноги. — Только бы починиться, а то ещё мы японцу
покажем.
— Вестимо свой, для прилику. Захотелось ему, батюшке,
показать молодым
солдатам штурму. Однажды во время маневров он построил полки и нагрянул на близлежащий монастырь и мигом взял его приступом… Монахи спервоначалу страсть как перепугались… Матушка-императрица Екатерина вызывала командира.
Сидит
солдат над кручею, грудь во все мехи дышит… Стало быть, казенному сапогу так и пропадать?
Покажет ему теперь фельдфебель, где русалки зимуют. Натянул он второй сапог, что для легкости разгона снял, — слышит, под портянкой хрустит чтой-то. Сунул он руку, — ах, бес. Да это ж губная гармония, — за голенищем она у
солдата завсегда болталась… У конопатого венгерца, что мышеловки вразнос торгует, в городе купил.