Неточные совпадения
— Батюшки, беда! — отвечала Василиса Егоровна. — Нижнеозерная взята сегодня утром. Работник
отца Герасима сейчас оттуда воротился. Он видел, как ее брали. Комендант и все офицеры перевешаны. Все
солдаты взяты в полон. Того и гляди злодеи будут сюда.
— Не надо о покойниках, — попросил Лютов. И, глядя в окно, сказал: — Я вчера во сне Одиссея видел, каким он изображен на виньетке к первому изданию «Илиады» Гнедича; распахал Одиссей песок и засевает его солью. У меня, Самгин,
отец —
солдат, под Севастополем воевал, во французов влюблен, «Илиаду» читает, похваливает: вот как в старину благородно воевали! Да…
Крылатая женщина в белом поет циничные песенки, соблазнительно покачивается, возбуждая, разжигая чувственность мужчин, и заметно, что женщины тоже возбуждаются, поводят плечами; кажется, что по спинам их пробегает судорога вожделения. Нельзя представить, что и как могут думать и думают ли эти
отцы, матери о студентах, которых предположено отдавать в
солдаты, о России, в которой кружатся, все размножаясь, люди, настроенные революционно, и потомок удельных князей одобрительно говорит о бомбе анархиста.
— Земли у нас, барин, десятина на душу. Держим мы на три души, — охотно разговорился извозчик. — У меня дома
отец, брат, другой в
солдатах. Они управляются. Да управляться-то нечего. И то брат хотел в Москву уйти.
Это был крестьянин, у
отца которого отняли его дом совершенно незаконно, которой потом был в
солдатах и там пострадал зa то, что влюбился в любовницу офицера.
— Да притом, — продолжал он, — и мужики-то плохие, опальные. Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал. А у меня, скажу вам, такая примета: коли
отец вор, то и сын вор; уж там как хотите… О, кровь, кровь — великое дело! Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в
солдаты отдавал и так рассовывал — кой-куды; да не переводятся, что будешь делать? Плодущи, проклятые.
Отец идет на поселенье, мать в тюрьму, сын в
солдаты — и все это разразилось как гром нежданно, большей частью неповинно.
После смерти
отца Химик дал отпускную несчастным одалискам, уменьшил наполовину тяжелый оброк, положенный
отцом на крестьян, простил недоимки и даром отдал рекрутские квитанции, которые продавал им старик, отдавая дворовых в
солдаты.
Нам очень нравилось это юмористическое объяснение, побеждавшее ужасное представление о воющем привидении, и мы впоследствии часто просили
отца вновь рассказывать нам это происшествие. Рассказ кончался веселым смехом… Но это трезвое объяснение на кухне не произвело ни малейшего впечатления. Кухарка Будзиньская, а за ней и другие объяснили дело еще проще:
солдат и сам знался с нечистой силой; он по — приятельски столковался с «марой», и нечистый ушел в другое место.
Отец дал нам свое объяснение таинственного события. По его словам, глупых людей пугал какой-то местный «гультяй» — поповский племянник, который становился на ходули, драпировался простынями, а на голову надевал горшок с углями, в котором были проделаны отверстия в виде глаз и рта.
Солдат будто бы схватил его снизу за ходули, отчего горшок упал, и из него посыпались угли. Шалун заплатил
солдату за молчание…
С этих пор патриотическое возбуждение и демонстрации разлились широким потоком. В городе с барабанным боем было объявлено военное положение. В один день наш переулок был занят отрядом
солдат. Ходили из дома в дом и отбирали оружие. Не обошли и нашу квартиру: у
отца над кроватью, на ковре, висел старый турецкий пистолет и кривая сабля. Их тоже отобрали… Это был первый обыск, при котором я присутствовал. Процедура показалась мне тяжелой и страшной.
Несколько вечеров подряд она рассказывала историю
отца, такую же интересную, как все ее истории:
отец был сыном
солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то в Сибири, и родился мой
отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из дома; однажды дедушка искал его по лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
Я, друзья мои, избавил
отца ее от обыкновенных нередко побой крестьянам от проходящих
солдат.
— Ардалион Александрович Иволгин, — с достоинством произнес нагнувшийся и улыбающийся генерал, — старый, несчастный
солдат и
отец семейства, счастливого надеждой заключать в себе такую прелестную…
Макар заплатил
отцу «выход», а то, за что не было заплачено, пошло в часть отсутствовавшего
солдата Артема.
На барина своего, отставного полковника Егора Николаевича Бахарева, он смотрел глазами
солдат прошлого времени, неизвестно за что считал его своим благодетелем и отцом-командиром, разумея, что повиноваться ему не только за страх, но и за совесть сам бог повелевает.
Если я не доеду до Петербурга и умру, то скажи сыну, что
отец его умер, как храбрый
солдат ».
—
Отец высек, — не я.
Отец все над тобой сделать может: в Сибирь сослать, в
солдаты отдать, в монастырь заточить… Ты его не кормишь, расподлая твоя душа!
— О-ой,
отцы мои, вы наши
отцы! — кричал
солдат, умоляя, чтоб его не трогали.
Приехали на Святки семинаристы, и сын
отца Захарии, дающий приватные уроки в добрых домах, привез совершенно невероятную и дикую новость: какой-то отставной
солдат, притаясь в уголке Покровской церкви, снял венец с чудотворной иконы Иоанна Воина и, будучи взят с тем венцом в доме своем, объяснил, что он этого венца не крал, а что, жалуясь на необеспеченность отставного русского воина, молил сего святого воинственника пособить ему в его бедности, а святой, якобы вняв сему, проговорил: „Я их за это накажу в будущем веке, а тебе на вот покуда это“, и с сими участливыми словами снял будто бы своею рукой с головы оный драгоценный венец и промолвил: „Возьми“.
— Извольте хорошенько слушать, в чем дело и какое его было течение: Варнавка действительно сварил человека с разрешения начальства, то есть лекаря и исправника, так как то был утопленник; но этот сваренец теперь его жестоко мучит и его мать, госпожу просвирню, и я все это разузнал и сказал у исправника
отцу протопопу, и
отец протопоп исправнику за это… того-с, по-французски, пробире-муа, задали, и исправник сказал: что я, говорит, возьму
солдат и положу этому конец; но я сказал, что пока еще ты возьмешь
солдат, а я сам
солдат, и с завтрашнего дня, ваше преподобие, честная протопопица Наталья Николаевна, вы будете видеть, как дьякон Ахилла начнет казнить учителя Варнавку, который богохульствует, смущает людей живых и мучит мертвых.
В тот самый день, когда Петруха Авдеев кончался в Воздвиженском госпитале, его старик
отец, жена брата, за которого он пошел в
солдаты, и дочь старшего брата, девка-невеста, молотили овес на морозном току.
Нелады между
отцом и сыном начались уже давно, почти со времени отдачи Петра в
солдаты.
Вот они — кто с редкой бородкой в заплатанном кафтане и лаптях, такой же, как оставшийся дома в Казанской или Рязанской губернии родитель, кто с седой бородой, с согнутой спиной, с большой палкой, такой же, как
отцов отец — дед, кто молодой малый в сапогах и красной рубахе, такой же, каким год назад был он сам, тот
солдат, который должен теперь стрелять в него.
— Ну, а если арестант — твой
отец и бежит? — спросил я у одного молодого
солдата.
Отцы мало говорят, а только с сожалением чмокают языками и вздыхают, зная, что теперь уж не видать им выхоженных ими и выученных помощников, а вернутся к ним уж не те смирные, работающие земледельцы, какими они были, а большей частью уже развращенные, отвыкшие от простой жизни щеголи-солдаты.
Мальчик поднял голову: перед ним, широко улыбаясь, стоял
отец; качался
солдат, тёмный и плоский, точно из старой доски вырезанный; хохотал круглый, как бочка, лекарь, прищурив калмыцкие глаза, и дрожало в смехе топорное лицо дьячка.
В ярких речах
отца жизнь рисовалась подобной игре и сказке, в словах
солдата она смотрела сурово, требовала терпения и покорности, — мальчик не мог примирить это явное противоречие.
Он долго рассказывал о том, как бьют
солдат на службе, Матвей прижался щекою к его груди и, слыша, как в ней что-то хрипело, думал, что там, задыхаясь, умирает та чёрная и страшная сила, которая недавно вспыхнула на лице
отцовом.
— А это значит: хорошо, по-грузински. А я так говорю, поговорка моя, слово любимое: карга; карга, так и говорю, значит шутю. Да что,
отец мой, чихирю-то вели поднесть.
Солдат драбант есть у тебя? Есть? Иван! — закричал старик. — Ведь у вас что ни
солдат, то Иван. Твой Иван, что ли?
Параша. Я прямо и буду говорить. (
Отцу). Вот как мне люб этот человек: когда ты хотел его в
солдаты отдать, я и тогда хотела за него замуж итти, не боялась солдаткой быть.
пошла богу помолиться, у него защиты попросить… Так
отец, с сонных-то глаз, по мачехину наученью, давеча поутру велел городничему изловить ее да на веревке, с
солдатом по городу провести для страму; да в чулан дома запрут ее на полгода, а то и на год.
Параша. Да ведь это все равно, все равно, ведь он для меня сюда пришел. Ведь он меня любит. Боже мой! Грех-то какой! Он пришел повидаться со мной, — а его в
солдаты от
отца, от меня. Отец-старик один останется, а его погонят, погонят! (Вскрикивает). Ах, я несчастная! (Хватается за голову). Гаврило, посиди тут, подожди меня минуту. (Убегает).
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом
Слуга царю,
отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
— У нас — как у
солдат — нет ни матери, ни
отца, ни братьев, только враги царя и отечества…
Глумов. Помнишь, сколько к нам провинциалов наезжало! Подумаешь, у него горы золотые, — так развернется. А глядишь, покутит недель шесть, либо в
солдаты продается, либо его домой по этапу вышлют, а то приедет
отец, да как в трактире за волосы ухватит, так и везет его до самого дому верст четыреста. (Глядит на часы.) Однако мне пора. Как я заболтался. (Быстро уходит.)
Охоня стала ходить к судной избе каждое утро, чем доставляла немало хлопот караульным
солдатам. Придет, подсядет к окошечку, да так и замрет на целый час, пока
солдаты не прогонят. Очень уж жалела
отца Охоня и горько плакала над ним, как причитают по покойникам, — где только она набрала таких жалких бабьих слов!
Отец Ларион все вооружается против знахарей и доказывает крестьянам преимущества заклинаний, но мужики все возятся с аплечеевским
солдатом.
И они ушли. Как-то ушли. Были, стояли, говорили — и вдруг ушли. Вот здесь сидела мать, вот здесь стоял
отец — и вдруг как-то ушли. Вернувшись в камеру, Сергей лег на койку, лицом к стене, чтобы укрыться от
солдат, и долго плакал. Потом устал от слез и крепко уснул.
«Господи! Да ведь это же кукла. Кукла матери. А вот та кукла
солдата, а там, дома, кукла
отца, а вот это кукла Василия Каширина».
Дознано было, что
отец и старший сын часто ездят по окрестным деревням, подговаривая мужиков сеять лён. В одну из таких поездок на Илью Артамонова напали беглые
солдаты, он убил одного из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей простоять в церкви на молитве.
— И это — верно. Иной раз я вспоминаю, что вот такими же глазами Тихон разглядывал
отца, когда тот на твоей свадьбе с
солдатами боролся. Потом сам стал бороться. Помнишь?
Он успел посмотреть себя ребенком, свою деревню, свою мать, краснощекую, пухлую женщину, с добрыми серыми глазами,
отца — рыжебородого гиганта с суровым лицом; видел себя женихом и видел жену, черноглазую Анфису, с длинной косой, полную, мягкую, веселую, снова себя, красавцем, гвардейским
солдатом; снова
отца, уже седого и согнутого работой, и мать, морщинистую, осевшую к земле; посмотрел и картину встречи его деревней, когда он возвратился со службы; видел, как гордился перед всей деревней
отец своим Григорием, усатым, здоровым
солдатом, ловким красавцем…
Коскентин как заплачет, а когда его
солдаты повели, он и сказал, что он не сам стрелял ружьем, а его подговорили «сестры», значит
отец с Авдей Михайлычем.
— Ведь ежели я поверю — тогда шабаш! Я — немилостив, нет! У меня брат в
солдатах был — удавился; сестра у кумысников под Бирском в прислугах жила — ребёнок у неё от них кривоногий: четыре года, а не ходит. Значит — пропала девка из-за баловства. Куда её теперь?
Отец — пьяница, а старшой брат всю землю захватил. Весь я тут…
И все это, заметьте, говорилось с умной, доброю улыбкой. Он раз двадцать повторил: «мы, дворяне», «я как дворянин»; очевидно, уже не помнил, что дед наш был мужик, а
отец —
солдат. Даже наша фамилия Чимша-Гималайский, в сущности несообразная, казалась ему теперь звучной, знатной и очень приятной.
Архиерей Никодим был злой человек, отличившийся к концу своей земной карьеры тем, что, желая иметь еще одну кавалерию, он из угодливости сдал в
солдаты очень много духовных, между которыми были и единственные сыновья у
отцов и даже сами семейные дьячки и пономари.
Но как говорить с ней, чтоб вызвать ум её на правильный путь и облагородить душу, изуродованную глупыми романами и обществом мужиков,
солдата, пьяницы-отца?
— Погоди! Еще неизвестно, что будет. Властные люди города стали часто собираться вместе, тайно беседуя о чем-то, и наконец обывателям стало известно, что
отец Исаия скажет за поздней обедней проповедь, которая объяснит все тревоги и рассеет их, что Штрехель устроит в «Лиссабоне» какой-то особенный спектакль, а исправник потребует из губернии трех полицейских, если же можно, то и
солдат.
Солдат рассказал, как и где лучше подают и пускают, и вот так и хотел сделать
отец Сергий.