Неточные совпадения
Налив
рукою собственнойСтакан вина заморского,
«Пей!» — барин говорит.
Неволей слушаешь,
Сто раз я слышал их):
«Как был я мал, наш князюшка
Меня
рукою собственнойВ тележку запрягал...
Уж в баньке он попарился,
Ушицы ложкой
собственной,
С
рукой благословляющей,
Досыта похлебал.
Черства душа крестьянина,
Подумает ли он,
Что дуб, сейчас им сваленный,
Мой дед
рукою собственнойКогда-то насадил?
Тут с ними разгуляешься,
По-братски побеседуешь,
Жена
рукою собственнойПо чарке им нальет.
Когда она говорила, у ней, казалось, все стремилось вослед за мыслью: выраженье лица, выраженье разговора, движенье
рук, самые складки платья как бы стремились в ту же сторону, и казалось, как бы она сама вот улетит вослед за
собственными ее словами.
На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подклеенные
рукою Карла Иваныча. На третьей стене, в середине которой была дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна — изрезанная, наша, другая — новенькая,
собственная, употребляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой — черная доска, на которой кружками отмечались наши большие проступки и крестиками — маленькие. Налево от доски был угол, в который нас ставили на колени.
— Илья Петрович! — начал было письмоводитель заботливо, но остановился выждать время, потому что вскипевшего поручика нельзя было удержать иначе, как за
руки, что он знал по
собственному опыту.
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул
рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя
собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
— Ничего, ничего, — твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил
рукою по воротнику сыновней шинели и по
собственному пальто. — Покажи-ка себя, покажи-ка, — прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее».
Она наконец схватила его за
руку и судорожно, почти с угрозой промолвила: «Да что с ним?» Тут он спохватился и принудил себя улыбнуться ей в ответ; но, к
собственному ужасу, вместо улыбки у него откуда-то взялся смех.
— Смотрю я на вас, мои юные собеседники, — говорил между тем Василий Иванович, покачивая головой и опираясь скрещенными
руками на какую-то хитро перекрученную палку
собственного изделия, с фигурой турка вместо набалдашника, — смотрю и не могу не любоваться. Сколько в вас силы, молодости, самой цветущей, способностей, талантов! Просто… Кастор и Поллукс! [Кастор и Поллукс (они же Диоскуры) — мифологические герои-близнецы, сыновья Зевса и Леды. Здесь — в смысле: неразлучные друзья.]
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна домов, двери, ворота, солидные люди поехали куда-то на
собственных лошадях, по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в
руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза, готовые к бою; но к вечеру пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
Он лег на спину и заложил обе
руки под голову. Илья Ильич занялся разработкою плана имения. Он быстро пробежал в уме несколько серьезных, коренных статей об оброке, о запашке, придумал новую меру, построже, против лени и бродяжничества крестьян и перешел к устройству
собственного житья-бытья в деревне.
Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в
собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую
руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения…
Отец, заложив
руки назад, ходит по комнате взад и вперед, в совершенном удовольствии, или присядет в кресло и, посидев немного, начнет опять ходить, внимательно прислушиваясь к звуку
собственных шагов. Потом понюхает табаку, высморкается и опять понюхает.
Он собрал нечеловеческие силы, задушил вопль
собственной муки, поднял ее на
руки.
Он так и говорит со стены: «Держи себя достойно», — чего: человека, женщины, что ли? нет, — «достойно рода, фамилии», и если, Боже сохрани, явится человек с вчерашним именем, с добытым
собственной головой и
руками значением — «не возводи на него глаз, помни, ты носишь имя Пахотиных!..» Ни лишнего взгляда, ни смелой, естественной симпатии…
— Вот сын Версилова! Если не верите мне, то вот сын его, его
собственный сын! Пожалуйте! — И он властно схватил меня за
руку.
Расхохоталась даже Оля, только злобно так, а господин-то этот, смотрю, за
руку ее берет,
руку к сердцу притягивает: «Я, говорит, сударыня, и сам при
собственном капитале состою, и всегда бы мог прекрасной девице предложить, но лучше, говорит, я прежде у ней только миленькую ручку поцелую…» — и тянет, вижу, целовать
руку.
— Помилуйте, Марья Степановна: я нарочно ехала предупредить вас, — не без чувства
собственного достоинства отвечала Хиония Алексеевна, напрасно стараясь своими костлявыми
руками затянуть корсет Верочки. — Ах, Верочка… Ведь это ужасно: у женщины прежде всего талия… Мужчины некоторые сначала на талию посмотрят, а потом на лицо.
Марья Степановна только махнула
рукой. Досифея тоже долго крестила широким раскольничьим крестом уезжавших, а Лука
собственной особой отправился в суд.
Им совершенно тоже известно, что у Федора Павловича конверт большой приготовлен, а в нем три тысячи запечатаны, под тремя печатями-с, обвязано ленточкою и надписано
собственною их
рукой: «Ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а потом, дня три спустя подписали еще: «и цыпленочку».
С другой стороны — непонятное, упорное и почти ожесточенное умолчание ваше насчет происхождения денег, вдруг появившихся в ваших
руках, тогда как еще за три часа до этой суммы вы, по
собственному показанию, заложили пистолеты ваши, чтобы получить только десять рублей!
Это он сам воздвиг ее над могилкой бедной «кликуши» и на
собственное иждивение, после того когда Федор Павлович, которому он множество раз уже досаждал напоминаниями об этой могилке, уехал наконец в Одессу, махнув
рукой не только на могилы, но и на все свои воспоминания.
Сидит он обыкновенно в таких случаях если не по правую
руку губернатора, то и не в далеком от него расстоянии; в начале обеда более придерживается чувства
собственного достоинства и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам и стоячим воротникам гостей; зато к концу стола развеселяется, начинает улыбаться во все стороны (в направлении губернатора он с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты, по его словам.
Старушка помещица при мне умирала. Священник стал читать над ней отходную, да вдруг заметил, что больная-то действительно отходит, и поскорее подал ей крест. Помещица с неудовольствием отодвинулась. «Куда спешишь, батюшка, — проговорила она коснеющим языком, — успеешь…» Она приложилась, засунула было
руку под подушку и испустила последний вздох. Под подушкой лежал целковый: она хотела заплатить священнику за свою
собственную отходную…
— Мне Шомбург говорил, — сказало его величество, милостиво улыбаясь и высочайше протягивая
собственную августейшую
руку свою, — письмо подписано и послано. Вы увидите, как они повернутся, я им покажу, как со мной шутить.
Сиделец говорил, что она, во-первых, ему не платит долг, во-вторых, разобидела его в
собственной его лавке и, мало того, обещала исколотить его не на живот, а на смерть
руками своих приверженцев.
Это волновало ее до чрезвычайности. Почему-то она представляла себе, что торговая площадь, ежели приложить к ней
руки, сделается чем-то вроде золотого дна. Попыталась было она выстроить на своей усадебной земле
собственный корпус лавок, фасом на площадь, но и тут встретила отпор.
Пьяницу мельника, который совершенно был ни к чему не годен, она,
собственною своею мужественною
рукою дергая каждый день за чуб, без всякого постороннего средства умела сделать золотом, а не человеком.
— Что ж, разве я лгунья какая? разве я у кого-нибудь корову украла? разве я сглазила кого, что ко мне не имеют веры? — кричала баба в козацкой свитке, с фиолетовым носом, размахивая
руками. — Вот чтобы мне воды не захотелось пить, если старая Переперчиха не видела
собственными глазами, как повесился кузнец!
Я стоял с книгой в
руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком девушки, и вспышкой гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я почувствовал, что он не мог, что было именно так, и он только видит этот ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и гнев его
собственного сердца…
Когда старцы уже подъезжали к Жулановскому плесу, их нагнал Ермилыч, кативший на паре своих
собственных лошадей. Дорожная кошевка и вся упряжка были сделаны на купеческую
руку, а сам Ермилыч сидел в енотовой шубе и бобровой шапке. Он что-то крикнул старикам и махнул
рукой, обгоняя их.
Слепой взял ее за
руки с удивлением и участием. Эта вспышка со стороны его спокойной и всегда выдержанной подруги была так неожиданна и необъяснима! Он прислушивался одновременно к ее плачу и к тому странному отголоску, каким отзывался этот плач в его
собственном сердце. Ему вспомнились давние годы. Он сидел на холме с такою же грустью, а она плакала над ним так же, как и теперь…
Ты боишься
собственного своего обвинения, боишься, чтобы язык твой тебя не посрамил, чтобы
рука твоя тебя не заушила!
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на
руках дочери ребенку, несколько раз с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это
собственный мой грудной ребенок, дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
Если, например, в продолжение десятков лет все тащили свои деньги в ломбард и натащили туда миллиарды по четыре процента, то, уж разумеется, когда ломбарда не стало и все остались при
собственной инициативе, то большая часть этих миллионов должна была непременно погибнуть в акционерной горячке и в
руках мошенников, — и это даже приличием и благонравием требовалось.
— Единственно на минуту, многоуважаемый князь, по некоторому значительному в моих глазах делу, — натянуто и каким-то проникнутым тоном вполголоса проговорил вошедший Лебедев и с важностию поклонился. Он только что воротился и даже к себе не успел зайти, так что и шляпу еще держал в
руках. Лицо его было озабоченное и с особенным, необыкновенным оттенком
собственного достоинства. Князь пригласил его садиться.
Когда давеча генерал захотел посмотреть, как я пишу, чтоб определить меня к месту, то я написал несколько фраз разными шрифтами, и между прочим «Игумен Пафнутий
руку приложил»
собственным почерком игумена Пафнутия.
— То-то и есть, что смотрел-с! Слишком, слишком хорошо помню, что смотрел-с! На карачках ползал, щупал на этом месте
руками, отставив стул,
собственным глазам своим не веруя: и вижу, что нет ничего, пустое и гладкое место, вот как моя ладонь-с, а все-таки продолжаю щупать. Подобное малодушие-с всегда повторяется с человеком, когда уж очень хочется отыскать… при значительных и печальных пропажах-с: и видит, что нет ничего, место пустое, а все-таки раз пятнадцать в него заглянет.
— Послушайте, господин Терентьев, — сказал вдруг Птицын, простившись с князем и протягивая
руку Ипполиту, — вы, кажется, в своей тетрадке говорите про ваш скелет и завещаете его Академии? Это вы про ваш скелет,
собственный ваш, то есть ваши кости завещаете?
Лаврецкий невольно поднялся со стула; Марья Дмитриевна тоже встала и, проворно зайдя за ширмы, вывела оттуда Варвару Павловну. Бледная, полуживая, с опущенными глазами, она, казалось, отреклась от всякой
собственной мысли, от всякой воли — отдалась вся в
руки Марьи Дмитриевны.
Пармен Семенович встречал гостей в передней, жал им
руки, приветливо кланялся и разводил, кого в зал и в гостиную, где был собран женский пол и несколько мужчин помоложе, а кого прямо на лестницу, в
собственные покои Пармена Семеновича с его холостым сыном.
Потом ему представлялась несчастная, разбитая Полинька с ее разбитым голосом и мягкими
руками; потом ее медно-красный муж с циничными, дерзкими манерами и жестокостью; потом свой
собственный ребенок и, наконец, жена.
Собственные труды и беспокойства при этих сметах обыкновенно вовсе не принимаются в соображения, потому что время и
руки ничего не стоят.
Наконец Лобачевский встал, молча зажег свою свечку и, молча протянув Розанову свою
руку, отправился в свою комнату. А Розанов проходил почти целую зимнюю ночь и только перед рассветом забылся неприятным, тревожным сном, нисходящим к человеку после сильного потрясения его оскорблениями и мучительным сознанием
собственных промахов, отнимающих у очень нервных и нетерпеливых людей веру в себя и в
собственный свой ум.
Вот эти
руки кровь пускали из несчастных
рук, налегших на
собственную жизнь из-за любви, мне сдается.
И при этом он делал вид, что млеет от
собственного пения, зажмуривал глаза, в страстных местах потрясал головою или во время пауз, оторвав правую
руку от струн, вдруг на секунду окаменевал и вонзался в глаза Любки томными, влажными, бараньими глазами. Он знал бесконечное множество романсов, песенок и старинных шутливых штучек. Больше всего нравились Любке всем известные армянские куплеты про Карапета...
Я очень скоро пристрастился к травле ястребочком, как говорил Евсеич, и в тот счастливый день, в который получал с утра позволенье ехать на охоту, с живейшим нетерпеньем ожидал назначенного времени, то есть часов двух пополудни, когда Филипп или Мазан, выспавшись после раннего обеда, явится с бодрым и голодным ястребом на
руке, с
собственной своей собакой на веревочке (потому что у обоих собаки гонялись за перепелками) и скажет: «Пора, сударь, на охоту».