Неточные совпадения
На задней, глухой
стене этого портика, или галереи, были вделаны шесть ниш для статуй, которые Одинцов
собирался выписать из-за границы.
Слепой смолкал
на минуту, и опять в гостиной стояла тишина, нарушаемая только шепотом листьев в саду. Обаяние, овладевавшее слушателями и уносившее их далеко за эти скромные
стены, разрушалось, и маленькая комната сдвигалась вокруг них, и ночь глядела к ним в темные окна, пока,
собравшись с силами, музыкант не ударял вновь по клавишам.
Баушка Лукерья выбивалась из сил, чтобы утишить блажившего сынка, но из этого ничего не выходило, потому что и Ястребов тоже лез
на стену и несколько раз
собирался поколотить сварливого кривого черта. Но особенно ругал жильца Петр Васильич в кабаке Фролки, где народ помирал со смеху.
Подсказывала ей память, как он в другой раз преданную ей ключницу Степаниду
сбирался за что-то повесить, как он даже вбил гвоздь в
стену, приготовил веревку и, наконец, заставил Степаниду стать
на колени и молиться богу.
По коридору бродили люди,
собирались в группы, возбужденно и вдумчиво разговаривая глухими голосами. Почти никто не стоял одиноко —
на всех лицах было ясно видно желание говорить, спрашивать, слушать. В узкой белой трубе между двух
стен люди мотались взад и вперед, точно под ударами сильного ветра, и, казалось, все искали возможности стать
на чем-то твердо и крепко.
В кофейной Печкина вечером
собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих
на диване, идущем по трем
стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл
на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем
на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился
на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув
на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
…Снова дом его наполнился шумом: дважды в неделю сбегались мальчишки — встрёпанные, босые и точно одержавшие радостную победу над каким-то смешным врагом; жеманно входили лукавые девицы-подростки, скромно
собирались в углу двора, повизгивали там, как маленькие ласковые собачки, и желая обратить
на себя внимание, и боясь этого; являлись тенора, люди щеголеватые и весёлые, один даже с тростью в руке и перстнем
на оттопыренном мизинце; бородатые и большеротые басы становились в тень к
стене амбара и внушительно кашляли там.
В каюте Геза стоял портрет неизвестной девушки. Участники оргии
собрались в полном составе. Я плыл
на корабле с темной историей и подозрительным капитаном, ожидая должных случиться событий, ради цели неясной и начинающей оборачиваться голосом чувства, так же странного при этих обстоятельствах, как ревнивое желание разобрать, о чем шепчутся за
стеной.
Прошли
на перрон, где уже
собралось много публики, остановились, прислонясь к
стене. Маклаков прикрыл глаза ресницами и точно задремал. Позванивали шпоры жандармов, звучно и молодо смеялась стройная женщина, черноглазая, со смуглым лицом.
Как нарочно, в лампочке моей выгорел уже весь керосин, она коптила,
собираясь погаснуть, и старые костыли
на стенах глядели сурово, и тени их мигали.
Это была живая картина к той сказке и присказке: полусумасшедший кривой дворянин, важно позирующий в пышном уборе из костюмерной лавки, а вокруг его умная, но своенравная княгиня да два смертно ей преданные верные слуги и друг с сельской поповки. Это
собралась на чужине она, отходящая, самодумная Русь; а там, за
стенами дома, катилась и гремела другая жизнь, новая, оторванная от домашних преданий: люди иные,
на которых страна смотрела еще как удивленная курица смотрит
на выведенных ею утят.
Со свечой в руке взошла Наталья Сергевна в маленькую комнату, где лежала Ольга;
стены озарились, увешанные платьями и шубами, и тень от толстой госпожи упала
на столик, покрытый пестрым платком; в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки, прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые мужчины, стройные, ласковые, снились большие города с каменными домами и златоглавыми церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег белыми клоками упадал
на тусклое окно и
собирался перед ним в высокий сугроб, она любила смотреть, завернутая в теплую шубейку,
на белые степи, серое небо и ветлы, обвешанные инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
Он пошёл быстро, обдумывая
на ходу, что надо сказать сыну, придумал что-то очень строгое и достаточно ласковое, но, тихо отворив дверь в комнату Ильи, всё забыл. Сын стоял
на коленях,
на стуле, упираясь локтями о подоконник, он смотрел в багрово-дымное небо; сумрак наполнял маленькую комнату бурой пылью;
на стене, в большой клетке, возился дрозд:
собираясь спать, чистил свой жёлтый нос.
— Ну вот, матушка, дело-то все и обделалось, извольте-ка
сбираться в деревню, — объявила она, придя к Бешметевой. — Ну уж, Юлия Владимировна, выдержала же я за вас стойку. Я ведь пошла отсюда к Лизавете Васильевне. Сначала было куды — так
на стену и лезут… «Да что, говорю я, позвольте-ка вас спросить, Владимир-то Андреич еще не умер, приедет и из Петербурга, да вы, я говорю, с ним и не разделаетесь за этакое, что называется, бесчестие». Ну, и струсили. «Хорошо, говорят, только чтобы ехать в деревню».
А
на кулачки биться мещане с семинаристами
собирались или
на лед,
на Оке, под мужским монастырем, или к Навугорской заставе; тут сходились и шли,
стена на стену, во всю улицу.
В самое то время, как Москва беззаботно
собиралась в театр, чтоб посмотреть
на старого славного артиста, военная гроза, давно скоплявшаяся над Россиею, быстро и прямо понеслась
на нее; уже знали прокламацию Наполеона, в которой он объявлял, что через несколько месяцев обе северные столицы увидят в
стенах своих победителя света; знали, что победоносная французская армия, вместе с силами целой Европы, идет
на нас под предводительством великого, первого полководца своего времени; знали, что неприятель скоро должен переправиться через Неман (он переправился 12 июня) — все это знали и нисколько не беспокоились.
Там, услыхав девичьи голоса
на огороде, он пробрался осторожно к задней
стене, нашёл в ней щель и стал смотреть: девки
собрались в тени, под сосной; тонкая, худощавая Наталья уже лежала
на земле, вверх лицом, заложив руки за голову, Христина чистила зубы былинкой, присев
на стол и болтая голою ногой, а Сорокина, сидя
на земле, опираясь затылком о край стола, вынула левую грудь и, сморщив лицо, разглядывала тёмные пятна
на ней.
На место, обагренное моею кровию, приходите оплакивать свое неразумие — и славить вольность, когда она с торжеством явится снова в
стенах ваших…» Исполнилось желание великого мужа: народ
собирается на священной могиле его, свободно и независимо решить судьбу свою.
Нет, благодарность наша торжествует, доколе народ во имя отечества
собирается пред домом Ярослава и, смотря
на сии древние
стены, говорит с любовию: «Там жил друг наш!»
В половине третьего, по окончании классов, когда гурьба гимназистов с гамом и шумом высыпала
на улицу, учителя
собрались в конференц-залу, по
стенам которой стояли высокие шкафы с чучелами птиц и моделями зверей;
на шкафах — глобусы и семь мудрецов греческих;
на столах и в витринах около окон — электрические и пневматические машины, вольтов столб, архимедов винт, лейденские банки, минералогические и археологические коллекции.
И, схватив одной рукою первого попавшегося рыженького цыпленка за лапки, другой, свободной рукою он обмакнул кисть в ведро с краской и… и в одну минуту цыпленок из пушистого и рыженького превратился в облизанного и черного, как галчонок. Глупая птица не понимала поступка своего благодетеля и кричала
на весь курятник, точно ее
собирались резать. За ним запищали и закудахтали
на разные голоса другие куры и цыплята, и разом поднялся такой концерт, какого, наверное, никогда не было в
стенах курятника.
К ночи пошел дождь, стало очень холодно. Мы попробовали затопить кханы — широкие лежанки, тянувшиеся вдоль
стен фанзы. Едкий дым каоляновых стеблей валил из трещин лежанок, валил назад из топки; от вмазанного в сенях котла шел жирный чад и мешался с дымом. Болела голова. Дождь хлестал в рваные бумажные окна, лужи
собирались на грязных подоконниках и стекали
на кханы.
Полки начали
собираться под
стенами московскими. Из всех мест то и дело приходили в большом числе ратники: их не приневоливали — они сами шли охотно
на службу Иоанна Великого.
— И соседей
собралось на подмогу им число немалое… Вишь каким гоголем разъезжает один! Должно, их набольший! — заметил другой, указывая
на одного плечистого рыцаря, который осматривал
стены, галопируя около них
на статном иноходце.
— И соседей
собралось на подмогу им число не малое… Вишь, каким гоголем разъезжает один! Должно, их набольший! — заметил другой, указывая
на одного плечистого рыцаря, который осматривал
стены, галопируя около них
на статном иноходце.
Он вышел. Я, совсем одетая, села
на кушетку… Будь у меня сила, я бы, кажется, изорвала в куски весь сафьян. Он хорошо сделал, что не вернулся сейчас же. Я сунула руки в муфту и опять замерла. Сидела я в такой позе, как дожидаются
на железных дорогах; или когда, бывало, у нас кто-нибудь уезжает: все
соберутся, сядут вдоль
стен, молчат и ждут…
Собирался ли он жениться: выстраивали
на дворе спальню и девичью, первую только с тремя
стенами, придвигали их к одной стороне дома, подводили под них фундамент, нахлобучивали их крышею, огромными, железными связями скрепляли все с главным зданием, которое можно было назвать родоначальным; наконец вырубали, где нужно, двери и закладывали окна.
Обогнув один загиб, мы стали лицом к отвесной
стене, так сильно освещенной солнечным блеском, что она вся казалась нам огненною, а
на ней, в страшной высоте, над свесившимися нитями зеленого диорита, мы увидали какой-то рассыпчатый огненный ком, который то разлетался искрами, то вновь
собирался в кучу и становился густым.