Неточные совпадения
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том,
друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать.
С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив
с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он
собирается плакать.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым
собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать
с другой стороны сарая
с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
На
другое утро, несмотря на упрашиванья хозяев, Дарья Александровна
собралась ехать. Кучер Левина в своем не новом кафтане и полуямской шляпе, на разномастных лошадях, в коляске
с заплатанными крыльями мрачно и решительно въехал в крытый, усыпанный песком подъезд.
Платьев-то нет у ней никаких… то есть никаких-с, а тут точно в гости
собралась, приоделась, и не то чтобы что-нибудь, а так, из ничего всё сделать сумеют: причешутся, воротничок там какой-нибудь чистенький, нарукавнички, ан совсем
другая особа выходит, и помолодела и похорошела.
«Это — опасное уменье, но — в какой-то степени — оно необходимо для защиты против насилия враждебных идей, — думал он. — Трудно понять, что он признает, что отрицает. И — почему, признавая одно, отрицает
другое? Какие люди
собираются у него? И как ведет себя
с ними эта странная женщина?»
Гости ресторана вели себя так размашисто и бесцеремонно шумно, как будто все они были близко знакомы
друг с другом и
собрались на юбилейный или поминальный обед.
Через несколько минут Самгин оказался в комнате, где
собралось несколько десятков людей, человек тридцать сидели на стульях и скамьях, на подоконниках трех окон, остальные стояли плечо в плечо
друг другу настолько тесно, что Фроленков
с трудом протискался вперед, нашептывая строго, как человек власть имущий...
Людей в ресторане становилось все меньше, исчезали одна за
другой женщины, но шум возрастал. Он сосредоточивался в отдаленном от Самгина углу, где
собрались солидные штатские люди, три офицера и высокий, лысый человек в форме интенданта,
с сигарой в зубах и
с крестообразной черной наклейкой на левой щеке.
Там нашли однажды собаку, признанную бешеною потому только, что она бросилась от людей прочь, когда на нее
собрались с вилами и топорами, исчезла где-то за горой; в овраг свозили падаль; в овраге предполагались и разбойники, и волки, и разные
другие существа, которых или в том краю, или совсем на свете не было.
«Прошу покорно! —
с изумлением говорил про себя Райский, провожая ее глазами, — а я
собирался развивать ее, тревожить ее ум и сердце новыми идеями о независимости, о любви, о
другой, неведомой ей жизни… А она уж эмансипирована! Да кто же это!..»
Вон баба катит бочонок по двору, кучер рубит дрова,
другой, какой-то, садится в телегу,
собирается ехать со двора: всё незнакомые ему люди. А вон Яков сонно смотрит
с крыльца по сторонам. Это знакомый: как постарел!
Все встали, окружили ее, и разговор принял
другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он
собирался уже уйти, но
с приходом Веры у него заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу.
Райский почти не спал целую ночь и на
другой день явился в кабинет бабушки
с сухими и горячими глазами. День был ясный. Все
собрались к чаю. Вера весело поздоровалась
с ним. Он лихорадочно пожал ей руку и пристально поглядел ей в глаза. Она — ничего, ясна и покойна…
—
Друг мой, если б я только знал… — протянул Версилов
с небрежной улыбкой несколько утомленного человека, — каков, однако, негодяй этот Тушар! Впрочем, я все еще не теряю надежды, что ты как-нибудь
соберешься с силами и все это нам наконец простишь, и мы опять заживем как нельзя лучше.
— Нынче безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек
с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?»
С другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра
собираются вон из России; все живут только бы
с них достало…
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру. На ней тоже купеческие домы,
с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики
с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все
собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать,
другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Между тем нас окружило множество малайцев и индийцев. Коричневые, красноватые, полуголые, без шляп и в конических тростниковых или черепаховых шляпах,
собрались они в лодках около фрегата. Все они кричали, показывая — один обезьяну,
другой — корзинку
с кораллами и раковинами, третий — кучу ананасов и бананов, четвертый — живую черепаху или попугаев.
На
другой день, 2-го февраля, мы только
собрались было на берег, как явился к нам английский миссионер Беттельгейм, худощавый человек,
с еврейской физиономией, не
с бледным, а
с выцветшим лицом,
с руками, похожими немного на птичьи когти; большой говорун.
Старичок
с белыми волосами прошел в шкап и скрылся там. В это время Фанарин, увидав товарища, такого же, как и он, адвоката, в белом галстуке и фраке, тотчас же вступил
с ним в оживленный разговор; Нехлюдов же разглядывал бывших в комнате. Было человек 15 публики, из которых две дамы, одна в pince-nez молодая и
другая седая. Слушавшееся нынче дело было о клевете в печати, и потому
собралось более, чем обыкновенно, публики — всё люди преимущественно из журнального мира.
Управляющий, налитой, мускулистый, сильный молодой человек, в коротком пиджаке
с зеленым стоячим воротником и огромными пуговицами, пришел сказать Нехлюдову, что все
собрались, но что они подождут, — пускай прежде Нехлюдов напьется кофею или чаю, и то и
другое готово.
—
Собрались две каторжные, — вдруг хриплым голосом заговорила рыжая
с другого конца нар, сопровождая каждое слово до странности изощренными ругательствами.
На
другой день, только что Нехлюдов оделся и
собирался спуститься вниз, как лакей принес ему карточку московского адвоката. Адвокат приехал по своим делам и вместе
с тем для того, чтобы присутствовать при разборе дела Масловой в Сенате, если оно скоро будет слушаться. Телеграмма, посланная Нехлюдовым, разъехалась
с ним. Узнав от Нехлюдова, когда будет слушаться дело Масловой и кто сенаторы, он улыбнулся.
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками
с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане,
собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик
с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный,
другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко
с длинными казацкими усами и
с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер
с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
— За французского известного писателя, Пирона-с. Мы тогда все вино пили в большом обществе, в трактире, на этой самой ярмарке. Они меня и пригласили, а я перво-наперво стал эпиграммы говорить: «Ты ль это, Буало, какой смешной наряд». А Буало-то отвечает, что он в маскарад
собирается, то есть в баню-с, хи-хи, они и приняли на свой счет. А я поскорее
другую сказал, очень известную всем образованным людям, едкую-с...
Вследствие этого-то простодушия своего он, между прочим, был серьезно убежден, что старый Кузьма,
собираясь отходить в
другой мир, чувствует искреннее раскаяние за свое прошлое
с Грушенькой, и что нет теперь у нее покровителя и
друга более преданного, как этот безвредный уже старик.
Утром 25 сентября мы распрощались
с Такемой и пошли далее на север. Я звал Чан Лина
с собой, но он отказался. Приближалось время соболевания; ему надо было приготовить сетку, инструменты и вообще
собраться на охоту на всю зиму. Я подарил ему маленькую берданку, и мы расстались
друзьями [В 1925 году Чан Лин трагически погиб там же, на реке Такеме, в местности Илимо.].
Казалось, что все злые духи
собрались в одно место и
с воем и плачем носились по тайге
друг за
другом, точно они хотели разрушить порядок, данный природе, и создать снова хаос на земле. Слышались то исступленный плач и стенания, то дикий хохот и вой; вдруг на мгновение наступала тишина, и тогда можно было разобрать, что происходит поблизости. Но уже по этим перерывам было видно, что ветер скоро станет стихать.
Приехали мы в Хабаровск 7 января вечером. Стрелки пошли в свои роты, а я вместе
с Дерсу отправился к себе на квартиру, где
собрались близкие мне
друзья.
Ермолай не возвращался более часу. Этот час нам показался вечностью. Сперва мы перекликивались
с ним очень усердно; потом он стал реже отвечать на наши возгласы, наконец умолк совершенно. В селе зазвонили к вечерне. Меж собой мы не разговаривали, даже старались не глядеть
друг на
друга. Утки носились над нашими головами; иные
собирались сесть подле нас, но вдруг поднимались кверху, как говорится, «колом», и
с криком улетали. Мы начинали костенеть. Сучок хлопал глазами, словно спать располагался.
Пока люди собирали имущество и вьючили лошадей, мы
с Дерсу, наскоро напившись чаю и захватив в карман по сухарю, пошли вперед. Обыкновенно по утрам я всегда уходил
с бивака раньше
других. Производя маршрутные съемки, я подвигался настолько медленно, что через 2 часа отряд меня обгонял и на большой привал я приходил уже тогда, когда люди успевали поесть и снова
собирались в дорогу. То же самое было и после полудня: уходил я раньше, а на бивак приходил лишь к обеду.
Вот, например, это было через неделю после визита, за который «очень благодарил» Бьюмонт Катерину Васильевну, месяца через два после начала их знакомства; продажа завода была покончена, мистер Лотер
собирался уехать на
другой день (и уехал; не ждите, что он произведет какую-нибудь катастрофу; он, как следует негоцианту, сделал коммерческую операцию, объявил Бьюмонту, что фирма назначает его управляющим завода
с жалованьем в 1000 фунтов, чего и следовало ожидать, и больше ничего: какая ж ему надобность вмешиваться во что-нибудь, кроме коммерции, сами рассудите), акционеры, в том числе и Полозов, завтра же должны были получить (и получили, опять не ждите никакой катастрофы: фирма Ходчсона, Лотера и К очень солидная) половину денег наличными, а
другую половину — векселями на З — х месячный срок.
Недурен был эффект выдумки, которая повторялась довольно часто в прошлую зиму в домашнем кругу, когда
собиралась только одна молодежь и самые близкие знакомые: оба рояля
с обеих половин сдвигались вместе; молодежь бросала жребий и разделялась на два хора, заставляла своих покровительниц сесть одну за один,
другую за
другой рояль, лицом одна прямо против
другой; каждый хор становился за своею примадонною, и в одно время пели: Вера Павловна
с своим хором: «La donna е mobile», а Катерина Васильевна
с своим хором «Давно отвергнутый тобою», или Вера Павловна
с своим хором какую-нибудь песню Лизетты из Беранже, а Катерина Васильевна
с своим хором «Песню о Еремушке».
— Пойдемте домой, мой
друг, я вас провожу. Поговорим. Я через несколько минут скажу, в чем неудача. А теперь дайте подумать. Я все еще не
собрался с мыслями. Надобно придумать что-нибудь новое. Не будем унывать, придумаем. — Он уже прибодрился на последних словах, но очень плохо.
— Так и началось. Папенька-то ваш, знаете, какой, — все в долгий ящик откладывает;
собирался,
собирался, да вот и
собрался! Все говорили, пора ехать, чего ждать, почитай, в городе никого не оставалось. Нет, все
с Павлом Ивановичем переговаривают, как вместе ехать, то тот не готов, то
другой.
Наш небольшой кружок
собирался часто то у того, то у
другого, всего чаще у меня. Рядом
с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочтенное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех. Ни в одной области ведения, ни в одной литературе, ни в одном искусстве не было значительного явления, которое не попалось бы кому-нибудь из нас и не было бы тотчас сообщено всем.
Небольшое село из каких-нибудь двадцати или двадцати пяти дворов стояло в некотором расстоянии от довольно большого господского дома.
С одной стороны был расчищенный и обнесенный решеткой полукруглый луг,
с другой — вид на запруженную речку для предполагаемой лет за пятнадцать тому назад мельницы и на покосившуюся, ветхую деревянную церковь, которую ежегодно
собирались поправить, тоже лет пятнадцать, Сенатор и мой отец, владевшие этим имением сообща.
Княжна была живою и чуть ли не единственною связью множества родственников во всех семи восходящих и нисходящих коленах. Около нее
собирались в большие праздники все ближние; она мирила ссорившихся, сближала отдалявшихся, ее все уважали, и она заслуживала это.
С ее смертью родственные семьи распались, потеряли свое средоточие, забыли
друг друга.
Я
собирался на
другой день продать лошадь и всякую дрянь, как вдруг явился полицмейстер
с приказом выехать в продолжение двадцати четырех часов. Я объяснил ему, что губернатор дал мне отсрочку. Полицмейстер показал бумагу, в которой действительно было ему предписано выпроводить меня в двадцать четыре часа. Бумага была подписана в самый тот день, следовательно, после разговора со мною.
На этом и кончились матримониальные поползновения Конона. Но семья наша не успела еще
собраться в Москву, как в девичьей случилось происшествие, которое всех заставило смотреть на «олуха» совсем
другими глазами. Катюшка оказалась
с прибылью, и когда об этом произведено было исследование, то выяснилось, что соучастником в Катюшкином прегрешении был… Конон!
— Ступай делай свое дело, — повторила она,
собравшись с духом, своему супругу, видя, что у него страх отнял ноги и зубы колотились один об
другой.
С моим
другом, актером Васей Григорьевым, мы были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи
собрались уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало
с вешалки его летнее пальто. По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.
У Галактиона сильно билось сердце, когда «Первинка» начала подходить к пристани, и он скомандовал: «Стоп, машина!» На пристани уже
собралась кучка любопытных. Впереди
других стоял Стабровский
с Устенькой. Они первые вошли на пароход, и Устенька, заалевшись, подала Галактиону букет из живых цветов!
Если принять рано утром вечерний малик русака, только что вставшего
с логова, то в мелкую и легкую порошу за ним, без сноровки, проходишь до полдён: русак сначала бегает, играет и греется, потом ест, потом опять резвится, жирует, снова ест и уже на заре отправляется на логово, которое у него бывает по большей части в разных местах, кроме особенных исключений;
сбираясь лечь, заяц мечет петли (от двух До четырех), то есть делает круг, возвращается на свой малик, вздваивает его, встраивает и даже четверит, прыгает в сторону, снова немного походит, наконец после последней петли иногда опять встраивает малик и, сделав несколько самых больших прыжков, окончательно ложится на логово; случается иногда, что место ему не понравится, и он выбирает
другое.
У меня был обед, и множество так называемых
друзей,
собравшись, насыщали праздный свой голод на мой счет. Один из бывших тут, который внутренне меня не любил, начал говорить
с сидевшим подле него, хотя вполголоса, но довольно громко, чтобы говоренное жене моей и многим
другим слышно было.
Около нашего барона в штиблетах, приударившего было за одною известною красавицей содержанкой,
собралась вдруг целая толпа
друзей и приятелей, нашлись даже родственники, а пуще всего целые толпы благородных дев, алчущих и жаждущих законного брака, и чего же лучше: аристократ, миллионер, идиот — все качества разом, такого мужа и
с фонарем не отыщешь, и на заказ не сделаешь!..»
Эта скромная и не поднимавшая голоса женщина молча
собралась и отправилась прямо на Ульянов кряж, где и накрыла мужа на самом месте преступления: он сидел около дудки и пил водку вместе
с другими.
Третьего дня был у меня брат Михайло. Я рад был его видеть — это само собой разумеется, но рад был тоже и об тебе услышать, любезный
друг Нарышкин. Решительно не понимаю, что
с тобой сделалось. Вот скоро два месяца, как мы виделись, и от тебя ни слова. Между тем ты мне обещал, проездом через Тулу, известить об Настеньке, которая теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Признаюсь, я думал, что ты захворал, и несколько раз
собирался писать, но
с каждой почтой поджидал от тебя инисиативы, чтоб потом откликнуться…
Только что
собирался по отъезде молодых новобрачных (я говорю молодых, потому что бывают у нас подчас и старые новобрачные) отвечать вам, добрый мой Гаврило Степанович, на письмо ваше
с Лизой, как 1-го числа получил
другое ваше письмо, писанное благодетельной рукой Лучшего Секретаря.
Прощай, добрый
друг!
Собирается наша артель — от меня поедет Евгений Якушкин. Будем в последний раз
с ним вечеровать.
После разрыва
с Лизою Розанову некуда стало ходить, кроме Полиньки Калистратовой; а лето хотя уже и пришло к концу, но дни стояли прекрасные, теплые, и дачники еще не
собирались в пыльный город. Даже Помада стал избегать Розанова. На
другой день после описанного в предшедшей главе объяснения он рано прибежал к Розанову, взволнованным, обиженным тоном выговаривал ему за желание поссорить его
с Лизою. Никакого средства не было урезонить его и доказать, что такого желания вовсе не существовало.