Неточные совпадения
— А дело, по-настоящему, вздор. У него нет достаточно земли, — ну, он и захватил чужую пустошь, то есть он рассчитывал, что она не нужна, и о ней хозяева <забыли>, а у нас, как нарочно, уже испокон
века собираются крестьяне праздновать там Красную горку. По этому-то поводу я готов пожертвовать лучше другими лучшими землями, чем отдать ее. Обычай для меня — святыня.
Все сижу и уж так рад походить минут пять… геморрой-с… все гимнастикой
собираюсь лечиться; там, говорят, статские, действительные статские и даже тайные советники охотно через веревочку прыгают-с; вон оно как, наука-то, в нашем веке-с… так-с…
Но у нас она дает пир, как бедняк, отдающий все до копейки на пышный праздник, который в кои-то
веки собрался дать: после он обречет себя на долгую будничную жизнь, на лишения.
Нехлюдов посидел несколько времени с стариком, который рассказал ему про себя, что он печник, 53 года работает и склал на своем
веку печей что и счету нет, а теперь
собирается отдохнуть, да всё некогда. Был вот в городе, поставил ребят на дело, а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал и пошел на то место, которое берег для него Тарас.
В наш
век все это делается просто людьми, а не аллегориями; они
собираются в светлых залах, а не во «тьме ночной», без растрепанных фурий, а с пудреными лакеями; декорации и ужасы классических поэм и детских пантомим заменены простой мирной игрой — в крапленые карты, колдовство — обыденными коммерческими проделками, в которых честный лавочник клянется, продавая какую-то смородинную ваксу с водкой, что это «порт», и притом «олд-порт***», [старый портвейн, «Три звездочки» (англ.).] зная, что ему никто не верит, но и процесса не сделает, а если сделает, то сам же и будет в дураках.
— Все же надо себя к одному какому-нибудь месту определить. Положим, теперь ты у нас приютился, да ведь не станешь же ты здесь
век вековать. Вот мы по зимам в Москве
собираемся жить. Дом топить не будем, ставни заколотим — с кем ты тут останешься?
Весь
век собирается работать, противный байбак…
В девяностых годах минувшего
века собирались аккуратно литераторы, принимавшие участие в журнале «Детское чтение», у его издателя Дмитрия Ивановича Тихомирова в собственном его доме на Большой Молчановке.
— Ну вот, не хочешь, чудород! Что ж, ты
век бобылем жить станешь? — уверенно возразил Рутилов. — Или в монастырь
собираешься? Или еще Варя не опротивела? Нет, ты подумай только, какую она рожу скорчит, если ты молодую жену приведешь.
—
Собираюсь, давно
собираюсь, Вукол Логиныч, да вот все как-то не могу
собраться… Стара стала я, ведь на восьмой десяток. В чужой
век зажилась…
Дудукин. Помилуйте, Елена Ивановна, в кои-то
веки дождались такого счастья, что видим вас в нашем обществе; ведь я о вашем посещении на стенке запишу золотыми буквами, а вы нас покидать
собираетесь.
любят ли ее верно, да на целый ли
век? Ну, и тут слов! слов! слов! Со словами целая свора разных, разных прихвостней. Все она
собирается любить «жарче дня и огня», а годы все идут, и сберется она полюбить, когда ее любить никто не станет, или полюбит того, кто менее всего стоит любви. Выйдет ничего себе повесть, если хорошенько разыграть.
Разминая затекшие ноги, Персиков поднялся, вернулся в свой кабинет, зевнул, потер пальцами вечно воспаленные
веки и, присев на табурет, заглянул в микроскоп, пальцы он наложил на кремальеру и уже
собирался двинуть винт, но не двинул.
Собравшись на охоту, он сыскал себе предварительно довольно опытного руководителя в особе соседнего мужика Фаддея, перебившего на своем
веку бесчисленное множество пернатых и около полусотни медведей.
Патап Максимыч в губернский город
собрался. Это было не очень далеко от Осиповки: верст шестьдесят. С дороги своротил он в сторону, в деревню Ключово. Там жила сватья его и крестная мать Насти, Дарья Никитишна, знаменитая по всему краю повариха. Бойкая, проворная, всегда веселая, никогда ничем не возмутимая, доживала она свой
век в хорошеньком, чистеньком домике, на самом краю деревушки.
Тихо, мирно пообедали и весело провели остаток дня.
Сбирались было ехать на ярманку, но небо стало заволакивать, и свежий ветер потянул. Волга заволновалась, по оконным стеклам застучали крупные капли дождя. Остались, и рад был тому Дмитрий Петрович. Так легко, так отрадно было ему.
Век бы гостить у Дорониных.
Семья Виардо поселилась там надолго в собственной даче, и Тургенев стал около их виллы строить свою,
собираясь, вероятно, и скоротать свой
век около властительницы своих дум и чувств.
Три, четыре года такой жизни, какую я
сбираюсь вести, и забудешь совсем, который тебе год, застынешь и на
веки успокоишься.
— Послушай, Степа (перебила я его вдруг, боясь, что мой вопрос придется потом некстати). Ведь если ты так долго работал и еще
собираешься работать, то ведь тебя наконец и спросят: каким же делом ты займешься здесь, в России? Неужели весь свой
век будешь пребывать за границей?
— Заслужили, кажись, царю-батюшке… Надолго помнить будут нехристи. Да и себя не забыли, добычи на долгий
век хватит. Чего же еще тут сидеть?.. Не ровен час,
соберутся нехристи в кучу, костей не унесешь.
— Оставим эту заблудшуюся овцу. В лагере нет дома для сумасшедших; так надобно отпустить его туда, где больные одинакою с ним болезнию
собрались ватагой. Что делать? Заблуждение их есть одна из пестрот рода человеческого. Предоставим времени сгладить ее. Ум и сердце начинают быть пытливы сообразно
веку, в который мы живем: наступит, может быть, и то время, когда они присядутся на возвышенных истинах.