Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаный был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У
снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола глаза!
Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет
снег с
полей…
Не стала я тревожиться,
Что ни велят — работаю,
Как ни бранят — молчу.
Пришла зима бессменная,
Поля, луга зеленые
Попрятались под
снег.
Но надежды их не сбылись, и когда
поля весной освободились от
снега, то глуповцы не без изумления увидели, что они стоят совсем голые.
Чем дальше он ехал, тем веселее ему становилось, и хозяйственные планы один лучше другого представлялись ему: обсадить все
поля лозинами по полуденным линиям, так чтобы не залеживался
снег под ними; перерезать на шесть
полей навозных и три запасных с травосеянием, выстроить скотный двор на дальнем конце
поля и вырыть пруд, а для удобрения устроить переносные загороды для скота.
Пришла, рассыпалась; клоками
Повисла на суках дубов;
Легла волнистыми коврами
Среди
полей, вокруг холмов;
Брега с недвижною рекою
Сравняла пухлой пеленою;
Блеснул мороз. И рады мы
Проказам матушки зимы.
Не радо ей лишь сердце Тани.
Нейдет она зиму встречать,
Морозной пылью подышать
И первым
снегом с кровли бани
Умыть лицо, плеча и грудь:
Татьяне страшен зимний путь.
И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь
полей…
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей!)
Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед;
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лед,
Скользит и падает; веселый
Мелькает, вьется первый
снег,
Звездами падая на брег.
Иногда выходила в
поле и наша голодная пехота; но глубина
снега мешала ей действовать удачно противу рассеянных наездников.
День собрания у патрона был неприятен, холодный ветер врывался в город с Ходынского
поля, сеял запоздавшие клейкие снежинки, а вечером разыгралась вьюга. Клим чувствовал себя уставшим, нездоровым, знал, что опаздывает, и сердито погонял извозчика, а тот, ослепляемый
снегом, подпрыгивая на козлах, философски отмалчиваясь от понуканий седока, уговаривал лошадь...
Блестела золотая парча, как ржаное
поле в июльский вечер на закате солнца; полосы глазета напоминали о голубоватом
снеге лунных ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он побывал в отделе живописи, где «объясняющий господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными рукою величайшего из художников — божьей рукой».
Самгин глубоко вдыхал сыроватый и даже как будто теплый воздух, прислушиваясь к шороху
снега, различая в нем десятки и сотни разноголосых, разноречивых слов. Сзади зашумело; это Лютов, вставая, задел рукою тарелку с яблоками, и два или три из них шлепнулись на
пол.
Поцеловав его в лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на
пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись; в комнате стало тесней, теплей. За окном влажно вздыхал ветер, падал густой
снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов, по
снегу на крышах ползли тени дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей, по белому
полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Он долго сидел в этой тишине, сидел неподвижно, опасаясь спугнуть дремоту разума, осторожно наблюдая, как погружаются в нее все впечатления дня; она тихонько покрывала день, как покрывает
снег вспаханное
поле, кочковатую дорогу.
Неловко было сидеть дома, поглядывая в окна на баррикаду; обыватели привыкли к ней, помогали обкладывать ее
снегом,
поливать водой.
Не возвращаются внезапные вьюги весной, не засыпают
полей и не ломают
снегом деревьев.
— Видела что-то, постойте… Да:
поле видела, на нем будто лежит…
снег.
Где я, о, где я, друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез и елей, от
снегов и льдов, от злой зимы и бесхарактерного лета? Я под экватором, под отвесными лучами солнца, на меже Индии и Китая, в царстве вечного, беспощадно-знойного лета. Глаз, привыкший к необозримым
полям ржи, видит плантации сахара и риса; вечнозеленая сосна сменилась неизменно зеленым бананом, кокосом; клюква и морошка уступили место ананасам и мангу.
По сторонам видны были юрты; на
полях свозили ячмень в снопы и сено на волах, запряженных в длинные сани, — да, сани, нужды нет, что без
снегу.
Начиналась уже весна: последний
снег белел только по оврагам, и на
полях зеленели озими.
Русская душа подавлена необъятными русскими
полями и необъятными русскими
снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности.
Неясные, почти неуловимые ухом звуки наполняли сонный воздух; шум от
полета ночной птицы, падения
снега с ветки на ветку, шелест колеблемой легким дуновением слабого ветерка засохшей былинки — все это вместе не могло нарушить тишины, царившей в природе.
— Слава богу, как всегда; он вам кланяется… Родственник, не меняя нисколько лица, одними зрачками телеграфировал мне упрек, совет, предостережение; зрачки его, косясь, заставили меня обернуться — истопник клал дрова в печь; когда он затопил ее, причем сам отправлял должность раздувальных мехов, и сделал на
полу лужу
снегом, оттаявшим с его сапог, он взял кочергу длиною с казацкую пику и вышел.
Снег загорелся широким серебряным
полем и весь обсыпался хрустальными звездами.
Чище других был дом Бунина, куда вход был не с площади, а с переулка. Здесь жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной работой вроде колки дров и очистки
снега, а женщины ходили на мытье
полов, уборку, стирку как поденщицы.
В горах было особенно много
снега, и ключевские мельники со страхом ждали
полой воды, которая рвала и разносила по веснам их плотины.
Впоследствии времени они кормятся хлебными зернами и, наконец, когда хлеба уберут в гумно, а
поля покроются
снегом, древесные почки, дубовые желуди, [Дубовые желуди глотают тетерева вместе с чашечками и даже маленькими веточками в изумительном количестве] березовые сережки, ольховые шишечки, можжевеловые ягоды, сосновые и еловые погонцы доставляют им обильный и питательный корм.
Тут он так крепко иногда лежит, что мне самому случалось взминать
снег ногами, чтоб взбудить русака… и что за красота, когда он вылетит из удула, на все стороны рассыпав снежную пыль, матерой, цветной, красивый, и покатит по чистому
полю!..
Очевидно, как внимательно надобно смотреть — не подбит ли глухарь, не отстал ли от других? нет ли крови на
снегу по направлению его
полета? не сел ли он в полдерева? не пошел ли книзу? При каждом из сказанных мною признаков подбоя сейчас должно преследовать раненого и добить его: подстреленный будет смирнее и подпустит ближе.
Вот, наконец, и хлебные
поля, еще не совсем занесенные
снегом, куда тетерева повадились летать за лакомою, сытною пищею; вот и опушки леса, молодые осиновые и березовые зарости, в которых тетерева непременно ночуют, если большой ястреб или беркут не угнал их накануне куда-нибудь подальше.
Когда же наступит настоящая зима и сугробами
снегов завалит хлебные
поля и озими, то куропаткам нельзя будет бегать по глубокому
снегу, да и бесполезно, потому что никакого корму в
полях нет.
У куропаток есть три рода крика, или голоса: первый, когда они целою станицей найдут корм и начнут его клевать, разгребая
снег или землю своими лапками: тут они кудахчут, как куры, только гораздо тише и приятнее для уха; второй, когда, увидя или услыша какую-нибудь опасность, собираются улететь или окликаются между собою, этот крик тоже похож несколько на куриный, когда куры завидят ястреба или коршуна; и, наконец, третий, собственно им принадлежащий, когда вспуганная стая летит со всею силою своего быстрого
полета.
Зоб и часть головы серо-дымчатые; на верхней, первой половине красновато-пестрых крыльев виднеются белые дольные полоски, узенькие, как ниточки, которые не что иное, как белые стволинки перьев; вторая же, крайняя половина крыльев испещрена беловатыми поперечными крапинками по темно-сизоватому
полю, ножки рогового цвета, мохнатые только сверху, до первого сустава, как у птицы, назначенной для многого беганья по грязи и
снегу, Куропатка — настоящая наша туземка, не покидающая родимой стороны и зимой.
Весною стаи кряковных уток прилетают еще в исходе марта, ранее других утиных пород, кроме нырков; сначала летят огромными стаями,
полетом ровным и сильным, высоко над землею, покрытою еще тяжелою громадою
снегов, едва начинающих таять.
Пришла зима. Выпал глубокий
снег и покрыл дороги,
поля, деревни. Усадьба стояла вся белая, на деревьях лежали пушистые хлопья, точно сад опять распустился белыми листьями… В большом камине потрескивал огонь, каждый входящий со двора вносил с собою свежесть и запах мягкого
снега…
Там, слышишь, на какой-нибудь новооткрытой дороге столкнулись или провалились на мосту вагоны; там, пишут, чуть не зазимовал поезд среди снежного
поля: поехали на несколько часов, а пять дней простояли в
снегу.
Все там было свое как-то: нажгут дома, на происшествие поедешь, лошадки фыркают, обдавая тонким облаком взметенного
снега, ночь в избе, на соломе, спор с исправником, курьезные извороты прикосновенных к делу крестьян, или езда теплою вешнею ночью, проталины, жаворонки так и замирают, рея в воздухе, или, наконец, еще позже, едешь и думаешь… тарантасик подкидывает, а
поле как посеребренное, и по нем ходят то тяжелые драхвы, то стальнокрылые стрепеты…
— Ну, об этом будем рассуждать после, а теперь я за вами послала, чтобы вы как-нибудь достали мне хоть рюмку теплого вина, горячего чаю, хоть чего-нибудь, чего-нибудь. Я иззябла, совсем иззябла, я больна, я замерзала в
поле… и даже обморозилась… Я вам хотела написать об этом, да… да не могла… руки вот насилу оттерли
снегом… да и ни бумаги, ничего нет… а люди всё переврут…
Между тем, как переряженные дворовые слонялись по меревскому двору, а серые облачные столбы сухого
снега, вздымаясь, гуляли по
полям и дорогам, сквозь померзлое окно в комнате Юстина Помады постоянно мелькала взад и вперед одна и та же темная фигура.
Его пленяли
поля, то цветущие и колеблющиеся переливами зреющих хлебов, то блестящие девственною чистотою белого
снега, и он жил да поживал, любя эти
поля и читая получавшиеся в камергерском доме, по заведенному исстари порядку, журналы, которых тоже, по исстари заведенному порядку, никто в целом доме никогда не читал.
Я поставил им водопойку, а когда вода замерзала, то клал
снегу; поставил две небольшие березки, на которых птички сидели и ночевали, и навалил на
пол всякого корма.
Сначала отец не встревожился этим и говорил, что лошадям будет легче, потому что подмерзло, мы же с сестрицей радовались, глядя на опрятную белизну
полей; но
снег продолжал идти час от часу сильнее и к вечеру выпал с лишком в полторы четверти; езда сделалась ужасно тяжела, и мы едва тащились шагом, потому что мокрый
снег прилипал к колесам и даже тормозил их.
По низовым лугам усадьбы «Пустые
Поля» она шла наподобие черной ленты, а по сторонам ее лежал
снег, как каша, растворенный в воде.
А пуще того голова у меня словно онемела; вижу,
поля передо мной,
снег лежит (тогда первопутка была), лес кругом, с возами мужики едут — и все будто ничего не понимаю: что лес, что
снег, что мужик — даже различить не могу.
Идет-идет Аринушка, идет
полем чистыим, идет дорогой большою-торною, идет и проселочком, идет лесом дремучиим, идет топью глубокою, глубокою неисходною, идет и по
снегу рыхлому, и по льду звончатому, идет-идет не охает…
Начать с того, что он купил имение ранней весной (никто в это время не осматривает имений), когда
поля еще покрыты
снегом, дороги в лес завалены и дом стоит нетопленый; когда годовой запас зерна и сена подходит к концу, а скот, по самому ходу вещей, тощ ("увидите, как за лето он отгуляется!").
— Мы и сами в ту пору дивились, — сообщает, в свою очередь, староста (из местных мужичков), которого он на время своего отсутствия, по случаю совершения купчей и первых закупок, оставил присмотреть за усадьбой. — Видите — в
поле еще
снег не тронулся, в лес проезду нет, а вы осматривать приехали. Старый-то барин садовнику Петре цалковый-рупь посулил, чтоб вас в лес провез по меже: и направо и налево — все, дескать, его лес!
Однажды в самый жаркий и душный день лета он назначает батальонное учение. Батальон выходит на него в шинелях через плечо, с тринадцатифунтовыми винтовками Бердана, с шанцевым инструментом за поясом. Он выводит батальон на Ходынское
поле в двухвзводной колонне, а сам едет сбоку на белой, как
снег, Кабардинке, офицеры при своих ротах и взводах.
— Так, так, так! — басила богомолка. — Ой, я больно натоптала
снегом, вон какая лужа течет из-под меня! — добавила она, взглянув на
пол, по которому в самом деле тек целый поток от растаявшего
снега, принесенного ею на сапогах.
За сосунцовским
полем сейчас же начинался густой лес с очень узкою через него дорогою, и чем дальше наши путники ехали по этому лесу, тем все выше показывались сосны по сторонам, которые своими растопыренными ветвями, покрытыми
снегом, как бы напоминали собой привидения в саванах.
Все небо было покрыто сплошными темными облаками, из которых сыпалась весенняя изморозь — не то дождь, не то
снег; на почерневшей дороге поселка виднелись лужи, предвещавшие зажоры в
поле; сильный ветер дул с юга, обещая гнилую оттепель; деревья обнажились от
снега и беспорядочно покачивали из стороны в сторону своими намокшими голыми вершинами; господские службы почернели и словно ослизли.