Неточные совпадения
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси села за стол, написала несколько
строк, вложила в конверт. — Я пишу, чтоб он приехал обедать. У меня одна дама к обеду остается без мужчины.
Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я
на минутку вас оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она от двери, — а мне надо сделать распоряжения.
У Леонтия, напротив, билась в знаниях своя жизнь, хотя прошлая, но живая. Он открытыми глазами
смотрел в минувшее. За
строкой он видел другую
строку. К древнему кубку приделывал и пир,
на котором из него пили, к монете — карман, в котором она лежала.
— Нет, гладкой, чистой,
на которой пишут. Вот так. — И Митя, схватив со стола перо, быстро написал
на бумажке две
строки, сложил вчетверо бумажку и сунул в жилетный карман. Пистолеты вложил в ящик, запер ключиком и взял ящик в руки. Затем
посмотрел на Петра Ильича и длинно, вдумчиво улыбнулся.
Но в этот второй раз ее глаза долго, неподвижно
смотрели на немногие
строки письма, и эти светлые глаза тускнели, тускнели, письмо выпало из ослабевших рук
на швейный столик, она закрыла лицо руками, зарыдала.
Рука новой гостьи дотрагивается до страницы; под рукою выступают новые
строки, которых не было прежде. «Читай», говорит гостья. У Веры Павловны сжимается сердце, она еще не
смотрела на эти
строки, не знает, что тут написано; но у ней сжимается сердце. Она не хочет читать новых
строк.
Влияние Грановского
на университет и
на все молодое поколение было огромно и пережило его; длинную светлую полосу оставил он по себе. Я с особенным умилением
смотрю на книги, посвященные его памяти бывшими его студентами,
на горячие, восторженные
строки об нем в их предисловиях, в журнальных статьях,
на это юношески прекрасное желание новый труд свой примкнуть к дружеской тени, коснуться, начиная речь, до его гроба, считать от него свою умственную генеалогию.
Между теми записками и этими
строками прошла и совершилась целая жизнь, — две жизни, с ужасным богатством счастья и бедствий. Тогда все дышало надеждой, все рвалось вперед, теперь одни воспоминания, один взгляд назад, — взгляд вперед переходит пределы жизни, он обращен
на детей. Я иду спиной, как эти дантовские тени, со свернутой головой, которым il veder dinanziera tolto. [не дано было
смотреть вперед (ит.).]
Да и довольно. Когда я дойду до этих
строк, то, наверно, уж взойдет солнце и «зазвучит
на небе», и польется громадная, неисчислимая сила по всей подсолнечной. Пусть! Я умру, прямо
смотря на источник силы и жизни, и не захочу этой жизни! Если б я имел власть не родиться, то наверно не принял бы существования
на таких насмешливых условиях. Но я еще имею власть умереть, хотя отдаю уже сочтенное. Не великая власть, не великий и бунт.
Мы с ним постоянно были в дружбе, хотя в иных случаях розно
смотрели на людей и вещи; откровенно сообщая друг другу противоречащие наши воззрения, [В рукописи после этого густо зачеркнуто несколько
строк; в этом абзаце зачеркнуто еще несколько отдельных
строк.] мы все-таки умели их сгармонировать и оставались в постоянном согласии.
Подписи не было, но тотчас же под последнею
строкою начиналась приписка бойкою мужскою рукою: «Так как вследствие особенностей женского организма каждая женщина имеет право иногда быть пошлою и надоедливою, то я
смотрю на ваше письмо как
на проявление патологического состояния вашего организма и не придаю ему никакого значения; но если вы и через несколько дней будете рассуждать точно так же, то придется думать, что у вас есть та двойственность в принципах, встречая которую в человеке от него нужно удаляться.
На плоскости бумаги, в двухмерном мире — эти
строки рядом, но в другом мире… Я теряю цифроощущение: 20 минут — это может быть 200 или 200 000. И это так дико: спокойно, размеренно, обдумывая каждое слово, записывать то, что было у меня с R. Все равно как если бы вы, положив нога
на ногу, сели в кресло у собственной своей кровати — и с любопытством
смотрели, как вы, вы же — корчитесь
на этой кровати.
Как только вспомню эти
строки, так сейчас же приходит
на ум солидный, чистенький-чистенький немец с брюшком, в цветном жилете с золотой цепью, блондин, с вьющейся бородой, гладко причесанный, с большими серыми глазами, которыми как-то особо убедительно он всегда
смотрел в глаза собеседника.
В буфете театра Корша я увидел Пятницкого, который с молодым Гамбринусом пил пиво, и тут при первом взгляде
на новоиспеченного редактора вспомнились мне пушкинские
строки, а
на другой день я полюбопытствовал
посмотреть и открытый им «васисдас», в котором я и прочитал рассказ о немце и щенке в отделе хозяйственных сведений.
— Ни один народ, — начал он, как бы читая по
строкам и в то же время продолжая грозно
смотреть на Ставрогина, — ни один народ еще не устраивался
на началах науки и разума; не было ни разу такого примера, разве
на одну минуту, по глупости.
И нюхаю, нюхаю свежую типографскую краску, и
смотрю не насмотрюсь
на мои, мои ведь, напечатанные
строки…
Узнаю. Влетаю в одну дверь, и в тот же момент входит в другую дверь другой наш репортер, Н.С. Иогансон. Ну, одновременно вошли,
смотрим друг
на друга и молчим… Между нами лежат два трупа. Заметка
строк на полтораста.
В своем письме Истомин, между прочими
строками делового характера, лаконически извещал, что намерен изучать природу Кавказа, а там, может быть, проедет
посмотреть на берега Сырдарьи.
Пробежав первые
строки рукописи, доктор внимательно
посмотрел на автора «Опыта» и опять погрузил свой длинный нос в бумаги.
Учился он усердно, довольно успешно и — очень хорошо удивлялся; бывало, во время урока, вдруг встанет, возьмет с полки книгу, высоко подняв брови, с натугой прочитает две-три
строки и, покраснев,
смотрит на меня, изумленно говоря...
— Ничего нет ужасного!.. «Я мертвецу святыней слова обречена!» [«Я мертвецу святыней слова обречена!» — искаженные
строки из стихотворения М.Ю.Лермонтова «Любовь мертвеца».] — произнесла с полунасмешкою Клеопатра Николаевна и хотела еще что-то продолжать, но в это время вошел хозяин с озабоченным и сконфуженным лицом. Он значительно
посмотрел на Клеопатру Николаевну и подошел к графу.
Мне ясно видно его задумчивое лицо, я слежу, как он водит пальцем по
строкам, качает головою, перевертывает страницу, снова пристально
смотрит на нее, а потом переводит глаза
на меня.
Нет, слишком мрачно
смотрел любимец Его с Патмоса, когда, увлеченный своим восторгом, он писал огненные
строки Откровения. Сион божий, весь Христова еще здесь,
на сем мире, осуществится, она уже началась и вспять идти не может.
Его пример подействовал; два журналиста, в качестве литераторов, почли обязанностию написать каждый по теме; секретарь неаполитанского посольства и молодой <человек>, недавно возвратившихся из путешествия, бредя о Флоренции, положили в урну свои свернутые бумажки; наконец, одна некрасивая девица, по приказанию своей матери, со слезами
на глазах написала несколько
строк по-италиянски, и покраснев по уши, отдала их импровизатору, между тем как дамы
смотрели на нее молча, с едва заметной усмешкою.
— Мошенник народ, — сказал он. — Много уменья, много терпенья надобно с ними иметь! С одной стороны — народ плут, только и норовит обмануть хозяина, с другой стороны — урезный пьяница. Страхом да строгостью только и можно его в руках держать. И не бей ты астраханского вора дубьем, бей его лучше рублем — вычеты постанови, да после того не спускай ему самой последней копейки; всяко лыко в
строку пускай. И
на того не гляди, что смиренником
смотрит. Как только зазнался который, прижми его при расчете.
Это «Сам», этот великий разум человека, — вот тот основной раствор, из которого кристаллизуются оценки человеком мира и жизни, мысли человеческие и суждения. Поэтому ценны и интересны не столько человеческие мысли сами по себе, сколько та душевная стихия, которая их произвела. И даже у философов. Изучая философов, нужно
смотреть «
на их пальцы и между
строк».
Он пытался, значит, две ночи подряд! Я
смотрел на ровные, четкие
строки,
на эти два сероватых листика с школьною голубою линовкою… А вчера вечером он со мною пел, дурачился. Это, — имея позади одну ночь и в ожидании другой. У меня захолонуло в душе.
Пока Фебуфис
смотрел удивленными глазами
на эти
строки, значение которых ему казалось и невероятно, и непонятно, и, наконец, даже щекотливо и обидно, директор поправлял свой нос и, наконец, спросил...
Фаддеев
посмотрел на первые
строки светского романа, и ему стало весело.