Неточные совпадения
На минуту она опомнилась и поняла, что вошедший худой мужик, в длинном нанковом пальто,
на котором не доставало
пуговицы, был истопник, что он
смотрел на термометр, что ветер и снег ворвались за ним в дверь; но потом опять всё смешалось…
Я
посмотрел вокруг себя и, к крайнему моему удивлению, увидел, что мы с пузатым купцом стоим, действительно, только вдвоем, а вокруг нас ровно никого нет. Бабушки тоже не было, да я о ней и забыл, а вся ярмарка отвалила в сторону и окружила какого-то длинного, сухого человека, у которого поверх полушубка был надет длинный полосатый жилет, а
на нем нашиты стекловидные
пуговицы, от которых, когда он поворачивался из стороны в сторону, исходило слабое, тусклое блистание.
Но где Уленьке было заметить такую красоту? Она заметила только, что у него то
на вицмундире
пуговицы нет, то панталоны разорваны или худые сапоги. Да еще странно казалось ей, что он ни разу не
посмотрел на нее пристально, а глядел как
на стену,
на скатерть.
Опять увижу я министерских чиновников, квартальных и всяких других надзирателей, городовых с двумя блестящими
пуговицами на спине, которыми они
смотрят назад… и прежде всего увижу опять небольшого сморщившегося солдата в тяжелом кивере,
на котором написано таинственное «4», обмерзлую казацкую лошадь.
Он в щегольском коричневом фраке с светлыми
пуговицами;
на руках безукоризненно чистые перчатки beurre frais. [цвета свежего масла (фр.).] Подает сестре руку — в то время это считалось недозволенною фамильярностью — и расшаркивается перед матушкой. Последняя тупо
смотрит в пространство, точно перед нею проходит сонное видение.
Идет неуклюжий Валей, ступая по грязи тяжело, как старая лошадь; скуластое лицо его надуто, он
смотрит, прищурясь, в небо, а оттуда прямо
на грудь ему падает белый осенний луч, — медная
пуговица на куртке Валея горит, татарин остановился и трогает ее кривыми пальцами.
Нюрочка все
смотрела на светлые
пуговицы исправника,
на трясущуюся голову дьячка Евгеньича с двумя смешными косичками, вылезавшими из-под засаленного ворота старого нанкового подрясника,
на молившийся со слезами
на глазах народ и казачьи нагайки. Вот о. Сергей начал читать прерывавшимся голосом евангелие о трехдневном Лазаре, потом дьячок Евгеньич уныло запел: «Тебе бога хвалим…» Потом все затихло.
В такое время, когда прелестнейшие женщины в мире забывают предания de la vieille courtoisie franГaise, pour fraterniser avec la soldatesque, [старинной французской учтивости ради братания с солдатней (франц.)] когда весь мир звучит любезными, но отнюдь не запечатленными добродетелью мотивами из «La fille de m-me Angot», [«Дочери мадам Анго» (франц.)] когда в наиболее высокопоставленных салонах танцуют кадрили под звуки «ah, j'ai un pied qui r'mue», когда все «моды и робы», турнюры и пуфы, всякий бант, всякая лента, всякая
пуговица на платье, все направлено к тому, чтобы мужчина, не теряя времени
на праздные изыскания,
смотрел прямо туда, куда нужно
смотреть, — в такое время, говорю я, некогда думать об aperГus, [отвлеченностях (франц.)] а нужно откровенно, franchement, [чистосердечно (франц.)] сказать себе: «хватай, лови, пей, ешь и веселись!»
Глядит и глазам не верит. В комнате накурено, нагажено; в сторонке,
на столе, закуска и водка стоит;
на нас человеческого образа нет: с трудом с мест поднялись,
смотрим в упор и губами жуем. И в довершение всего — мужчина необыкновенный какой-то сидит: в подержанном фраке, с светлыми
пуговицами, в отрепанных клетчатых штанах, в коленкоровой манишке, которая горбом выбилась из-под жилета. Глаза у него наперекоски бегают, в усах объедки балыка застряли, и капли водки, словно роса, блестят…
Да, это он! — говорил я сам себе, — но кто он? Тот был тщедушный, мизерный,
на лице его была написана загнанность, забитость, и фрак у него… ах, какой это был фрак! зеленый, с потертыми локтями, с светлыми
пуговицами, очевидно, перешитый из вицмундира, оставшегося после умершего от геморроя титулярного советника! А этот — вон он какой! Сыт, одет, обут — чего еще нужно! И все-таки это — он, несомненно, он, несмотря
на то, что
смотрит как только сейчас отчеканенный медный пятак!
Через четверть часа стихло. Внизу потух свет. Я остался наверху один. Почему-то судорожно усмехнулся, расстегнул
пуговицы на блузе, потом их застегнул, пошел к книжной полке, вынул том хирургии, хотел
посмотреть что-то о переломах основания черепа, бросил книгу.
— Чего ты? Экой, право, глупенькой! Чего испугался?.. Разденься, батюшка, разденься… Ничего…
Смотри ты, глупый какой! — повторяла прачка, стараясь раскрыть пальцы мальчика и в то же время спешно расстегивая
пуговицы на его панталонах.
Начальнику это рвение не понравилось, и он сразу же
посмотрел на него как
на человека мало дисциплинированного и «с чем-то особенным в характере». А все сколько-нибудь и в каком-нибудь отношении «особенное» тогда не нравилось и казалось подозрительным, или во всяком случае особенность не располагала к доверию и даже внушала беспокойство. Желательны были люди «стереотипного издания», которые походили бы один
на другого, «как одноформенные
пуговицы».
А Титов всё зорче
смотрел на меня маленькими, тусклыми, как
пуговицы, глазками. Все они обращались со мной осторожно, словно я стеклянный был, а Ольгунька не раз тихонько спрашивала меня...
Челюсть у него дрожала, говорил он тихо, невнятно. Стоял неподвижно и
смотрел в лицо женщины исподлобья, взглядом робкого нищего. А она, сдвинув брови, отмечала меру стиха легкими кивками головы, ее правая рука лежала
на камнях стены, левая теребила
пуговицу кофты.
Он весело оборотился назад и с сатирическим видом
посмотрел, несколько прищуря глаз,
на двух военных, у одного из которых был нос никак не больше жилетной
пуговицы.
И вот еще шаг, и еще шаг, и, наконец, оно близко, оно подошло к гробу, но прежде, чем подняться
на ступени катафалка, оно остановилось, взяло К-дина за ту руку, у которой, отвечая лихорадочной дрожи его тела, трепетал край волновавшейся гробовой кисеи, и своими тонкими, сухими пальцами отцепило эту кисею от обшлажной
пуговицы шалуна; потом
посмотрело на него с неизъяснимой грустью, тихо ему погрозило и… перекрестило его…
Смотрю, и точно, у ворот есть другая вывеска,
на которой нарисованы армяк и поддевка и два черные жилета с серебряными
пуговицами, сияющими, как звезды во мраке, а внизу подпись...
Артур увидел возле себя
на траве две валявшиеся бутылки и газетную бумагу, оставшуюся после свертка. Старого толстяка и хорошенькой белокурой девочки возле него уже не было. Он вспомнил их, свою беседу с ними — и улыбнулся, даже засмеялся, когда,
посмотрев себе
на грудь, увидел прицепленную к одной из
пуговиц бумажку.
На этой бумажке карандашом было написано следующее...
Быстро оглядел его Теркин. Такого студента он никогда и нигде еще не встречал: в поношенном форменном сюртуке из выцветшего темно-зеленого сукна, расстегнутом
на нижние
пуговицы, русые волосы
на лбу разметались, глубокие глаза затуманены,
смотрят, будто ничего не видят, бледный, идет волоча ноги.
В это время приносят известие, что Эдмунд умер, и Лир, продолжая безумствовать, просит расстегнуть ему
пуговицу, то самое, о чем он просил еще бегая по степи, благодарит за это, велит всем
смотреть куда-то и
на этих словах умирает.
Екатерина Ивановна подходит к нему и, перебирая рукой
пуговицы на его пиджаке,
смотрит ему в лицо слегка расширенными глазами; брови ее мучительно приподняты.
Ему попадались студентики-новички. И он, улыбаясь,
смотрел на их форму с иголочки и ярко блестевшие
на солнце козырьки и позолоченные
пуговицы. Их безусые и безбородые юные лица со свежими щеками, особенной ясностью глаз и немного забавной серьезностью всей повадки — тешили и трогали его.
— Померяемся носами, ваше превосходительство, и чей окажется меньше, тот и упадет под бритвою
на пол. Да что и мерить?
Посмотри, какая у тебя гладенькая
пуговица, просто тьфу.
Великолепный Вицман, мастер из… из… ну хоть из Парижа, упадет передо мною
на колени, когда снимать будет с меня мерку… а я себе важно, по-графски, обопруся
на него и говорю ему: «
Смотри, любезный Вицман, в рюмочку, да чтоб не лопнули ушки у
пуговиц… и в двое суток, минута в минуту по моим часам» (показывает, что он вынимает часы из кармана).
— Боно, — проронили они еще тише и робче и, смаргивая слезы, напряженно
смотрели с раздирающей детской тоскою
на ту же глупо блестящую
пуговицу.
— И боно, — проронили они еще тише и робче и, смаргивая слезки, напряженно
смотрели с раздирающей детской тоскою
на пуговицу.