Неточные совпадения
— Нет, я не про
пожары. — Тут он загадочно
посмотрел на Заметова; насмешливая улыбка опять искривила его губы. — Нет, я не про
пожары, — продолжал он, подмигивая Заметову. — А сознайтесь, милый юноша, что вам ужасно хочется знать, про что я читал?
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил
на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и
смотрел во тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами
пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Какая-то сила вытолкнула из домов
на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин
смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах
пожаров, черные потоки крестьян.
Клим открыл в доме даже целую комнату, почти до потолка набитую поломанной мебелью и множеством вещей, былое назначение которых уже являлось непонятным, даже таинственным. Как будто все эти пыльные вещи вдруг, толпою вбежали в комнату, испуганные, может быть,
пожаром; в ужасе они нагромоздились одна
на другую, ломаясь, разбиваясь, переломали друг друга и умерли. Было грустно
смотреть на этот хаос, было жалко изломанных вещей.
«Осмелюсь доложить, — вдруг заговорил он, привстав с постели, что делал всякий раз, как начинал разговор, — я боюсь
пожара: здесь сена много, а огня тушить
на очаге нельзя, ночью студено будет, так не угодно ли, я велю двух якутов поставить у камина
смотреть за огнем!..» — «Как хотите, — сказал я, — зачем же двух?» — «Будут и друг за другом
смотреть».
Я остался
на террасе. Камердинер
смотрел с каким-то нервным удовольствием
на пожар, приговаривая: «Славно забирает, вот и этот дом направо загорится, непременно загорится».
В свободное от
пожаров время они ходили к ним в гости, угощались
на кухне, и хозяйки
на них
смотрели как
на своих людей, зная, что не прощелыга какой-нибудь, а казенный человек,
на которого положиться можно.
Я тот, который когда-то
смотрел на ночной
пожар, сидя
на руках у кормилицы, тот, который колотил палкой в лунный вечер воображаемого вора, тот, который обжег палец и плакал от одного воспоминания об этом, тот, который замер в лесу от первого впечатления лесного шума, тот, которого еще недавно водили за руку к Окрашевской…
— Что, мол,
пожар, что ли?» В окно так-то
смотрим, а он глядел, глядел
на нас, да разом как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «Как потонул? где?» — «К городничему, говорит, за реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, — придет, чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат
на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
Стан высокий, стройный и роскошный, античная грудь, античные плечи, прелестная ручка, волосы черные, черные как вороново крыло, и кроткие, умные голубые глаза, которые так и
смотрели в душу, так и западали в сердце, говоря, что мы
на все
смотрим и все видим, мы не боимся страстей, но от дерзкого взора они в нас не вспыхнут
пожаром.
Ночь была душная, растворили окна, ливень унялся, шел уже мелкий дождь; мы стали
смотреть в окна и увидели три
пожара, от которых, несмотря
на черные тучи, было довольно светло.
— Послушайте, братцы, — начал Вихров громко, — опекун показывает
на вас, что вы не платили оброков, потому что у вас были
пожары, хлеб градом выбивало, холерой главные недоимщики померли. Вы не
смотрите, что я у него остановился. Мне решительно все равно, он или вы; мне нужна только одна правда, и потому говорите мне совершенно откровенно: справедливо ли то, что он пишет про вас, или нет?
— То-то же!
смотри, чтоб у меня теперь лошади… ни-ни… никуда… понимаешь! даже
на пожар не сметь… слышишь? везде брать обывательских, даже для барышень!..
— Право, я думала —
пожар… Что вы так
смотрите на меня, не верите?..
Матвей выбежал за ворота, а Шакир и рабочие бросились кто куда, влезли
на крышу
смотреть, где
пожар, но зарева не было и дымом не пахло, город же был охвачен вихрем тревоги: отовсюду выскакивали люди, бросались друг ко другу, кричали, стремглав бежали куда-то, пропадая в густых хлопьях весеннего снега.
— Сейчас я получил сведение, что в Орехово-Зуеве,
на Морозовской фабрике, был вчера
пожар, сгорели в казарме люди, а хозяева и полиция заминают дело, чтоб не отвечать и не платить пострадавшим. Вали сейчас
на поезд, разузнай досконально все, перепиши поименно погибших и пострадавших… да
смотри, чтоб точно все. Ну да ты сделаешь… вот тебе деньги, и никому ни слова…
— А видите — сошёл
на землю и
смотрит, как люди исполнили его благие заветы. Идёт полем битвы, вокруг видит убитых людей, развалины домов,
пожар, грабежи…
— Они варвары? — возразил один офицер в огромной медвежьей шапке. — Вы слишком милостивы, генерал! Они не варвары, а дикие звери!.. Мы думали здесь отдохнуть, повеселиться… и что ж? Эти проклятые калмыки… О! их должно непременно загнать в Азию, надобно очистить Европу от этих татар!..
Посмотрите! вон стоят их двое… С каким скотским равнодушием
смотрят они
на этот ужасный
пожар!.. И этих двуногих животных называют людьми!..
Когда начался
пожар, я побежал скорей домой; подхожу,
смотрю — дом наш цел и невредим и вне опасности, но мои две девочки стоят у порога в одном белье, матери нет, суетится народ, бегают лошади, собаки, и у девочек
на лицах тревога, ужас, мольба, не знаю что; сердце у меня сжалось, когда я увидел эти лица. Боже мой, думаю, что придется пережить еще этим девочкам в течение долгой жизни! Я хватаю их, бегу и все думаю одно: что им придется еще пережить
на этом свете!
Он лег
на пол, повозился немного и замолчал. Сидя у окна, я
смотрел на Волгу. Отражения луны напоминали мне огни
пожара. Под луговым берегом тяжко шлепал плицами колес буксирный пароход, три мачтовых огня плыли во тьме, касаясь звезд и порою закрывая их.
С того дня нечисто зажил я; началась для меня какая-то тёмная и пьяная полоса, заметался парень, как голубь
на пожаре в туче дымной. И Ольгу мне жалко, и хочется её женой иметь, люблю девушку, а главное — вижу, что Титов в чём-то крепче и устойчивей меня, а это несносно для гордости моей. Презирал я воровские дела и всю тёмную душу его, а вдруг открылось, что живёт в этой душе некая сила и — властно
смотрит она
на меня!
Было великое возбуждение: толкали тележку, и голова девицы немощно, бессильно качалась, большие глаза её
смотрели со страхом. Десятки очей обливали больную лучами,
на расслабленном теле её скрестились сотни сил, вызванных к жизни повелительным желанием видеть больную восставшей с одра, и я тоже
смотрел в глубину её взгляда, и невыразимо хотелось мне вместе со всеми, чтобы встала она, — не себя ради и не для неё, но для чего-то иного, пред чем и она и я — только перья птицы в огне
пожара.
Семь
пожаров случилось в ту ночь,
Но
смотреть их нам было невмочь.
В сильный жар да в морозы трескучие
В Петербурге пожарные случаи
Беспрестанны —
на днях как-нибудь
И
пожары успеем взглянуть….
Вечером, в середине июля,
на берегу полесской речонки Зульни лежали в густом лозняке два человека: нищий из села Казимирки Онисим Козел и его внук, Василь, мальчишка лет тринадцати. Старик дремал, прикрыв лицо от мух рваной бараньей шапкой, а Василь, подперев подбородок ладонями и сощурив глаза, рассеянно
смотрел на реку,
на теплое, безоблачное небо,
на дальний сосновый лес, резко черневший среди
пожара зари.
Все пламя, весь
пожар, пламеневший в груди его, словно истлели и угасли в один миг и
на один миг; он с смущением опустил глаза и боялся
смотреть на нее.
Правеж чернобылью порос, от бани следов не осталось, после Нифонтова
пожара Миршень давно обстроилась и потом еще не один раз после
пожаров перестраивалась, но до сих пор кто из церкви ни пойдет, кто с базару ни
посмотрит, кто ни глянет из ворот, у всякого что бельмы
на глазах за речкой Орехово поле, под селом Рязановы пожни, а по краю небосклона Тимохин бор.
Я дико
смотрел на него, как разбуженный ночью огнем
пожара.
Если это называется искусство, то какой же ты, Вандергуд, осел! Конечно, ты культурен, ты почтительно
смотрел на искусство, но как
на чужую религию и понимал в ней не больше, чем тот осел,
на котором мессия вступал в Иерусалим. А вдруг
пожар? Вчера эта мысль весь день тревожила меня, и я пошел с нею к Магнусу. Но он слишком занят чем-то другим и долго не понимал меня.
Пьера с 13-ю другими отвели
на Крымский Брод в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись
пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом
смотрел на эти
пожары.
Тот
пожар,
на который так равнодушно
смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки
на Москве-реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Уже поздно ночью они вместе вышли
на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве,
на Петровке,
пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор
на непонятном друг для друга языке. Они
смотрели на зарево, видневшееся в городе.
На зарево первого занявшегося 2-го сентября
пожара, с разных дорог и с разными чувствами
смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Конечно, о несчастных погорельцах мало кто думал в эту минуту. Признаться, я и сейчас испытываю некоторое возбуждение и с огромным любопытством
смотрю на картину европейского
пожара, гадая о каждом новом дне. Хотя лично я предпочел бы мир, но утверждение наших конторских, что мы, современники и очевидцы этой необыкновенной войны, должны гордиться нашим положением, — несомненно, имеет некоторые основания. Гордиться не гордиться, а интересно.
И довольно долго все эти люди молча
смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового
пожара.