Неточные совпадения
Ходи улицей потише,
Носи голову пониже,
Коли весело — не
смейся,
Не поплачь
с тоски!.. //………………………………….
Иду домой, опять
Смеюсь, играю
с Демушкой…
—
Пошел Ермил; подьячие
С купцом переглянулися,
Смеются, подлецы!
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают хорошо,
засмеялись и
с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
— Вот это верно, —
засмеявшись даже от удовольствия, подтвердил помещик
с седыми усами.
Когда Левин со Степаном Аркадьичем пришли в избу мужика, у которого всегда останавливался Левин, Весловский уже был там. Он сидел в средине избы и, держась обеими руками зa лавку,
с которой его стаскивал солдат, брат хозяйки, за облитые тиной сапоги,
смеялся своим заразительно-веселым смехом.
Бетси неожиданно весело и неудержимо
засмеялась, что редко случалось
с ней.
— Вот оно! Вот оно! —
смеясь сказал Серпуховской. — Я же начал
с того, что я слышал про тебя, про твой отказ… Разумеется, я тебя одобрил. Но на всё есть манера. И я думаю, что самый поступок хорош, но ты его сделал не так, как надо.
— Что ж, там нужны люди, — сказал он,
смеясь глазами. И они заговорили о последней военной новости, и оба друг перед другом скрыли свое недоумение о том,
с кем назавтра ожидается сражение, когда Турки, по последнему известию, разбиты на всех пунктах. И так, оба не высказав своего мнения, они разошлись.
Сергей Иванович
засмеялся веселым смехом, что
с ним редко бывало.
Левин помнил, как в то время, когда Николай был в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам,
смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все
с ужасом и омерзением отвернулись.
«Если б они знали, — думал он,
с значительным видом склонив голову при слушании доклада, — каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был их председатель!» — И глаза его
смеялись при чтении доклада. До двух часов занятия должны были итти не прерываясь, а в два часа — перерыв и завтрак.
Дама, уродливая,
с турнюром (Анна мысленно раздела эту женщину и ужаснулась на ее безобразие) и девочка, ненатурально
смеясь, пробежали внизу.
При пилюлях Сергея Ивановича все
засмеялись, и в особенности громко и весело Туровцын, дождавшийся наконец того смешного, чего он только и ждал, слушая разговор. Степан Аркадьич не ошибся, пригласив Песцова.
С Песцовым разговор умный не мог умолкнуть ни на минуту. Только что Сергей Иванович заключил разговор своей шуткой, Песцов тотчас поднял новый.
Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом, они стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть девушки, сравнивая ее
с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский,
смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
— Скверная история, но уморительная. Не может же Кедров драться
с этим господином! Так ужасно горячился? —
смеясь переспросил он. — А какова нынче Клер? Чудо! — сказал он про новую французскую актрису. — Сколько ни смотри, каждый день новая. Только одни французы могут это.
Она вытянула лицо и, полузакрыв глаза, быстро изменила выражение лица, сложила руки, и Вронский в ее красивом лице вдруг увидал то самое выражение лица,
с которым поклонился ему Алексей Александрович. Он улыбнулся, а она весело
засмеялась тем милым грудным смехом, который был одною из главных ее прелестей.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он
с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы
смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
— Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала
с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого человека и, покраснев, звучно
засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
— Что ты,
с ума сошел? —
с ужасом вскрикнула Долли. — Что ты, Костя, опомнись! —
смеясь сказала она. — Ну, можешь итти теперь к Фанни, — сказала она Маше. — Нет, уж если хочешь ты, то я скажу Стиве. Он увезет его. Можно сказать, что ты ждешь гостей. Вообще он нам не к дому.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему ребенку и
с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уже не был вполне частью ее, а иногда жил и своею независимою от нее жизнью. Часто ей бывало больно от этого, но вместе
с тем хотелось
смеяться от странной новой радости.
Связь ее
с этим кругом держалась чрез княгиню Бетси Тверскую, жену ее двоюродного брата, у которой было сто двадцать тысяч дохода и которая
с самого появления Анны в свет особенно полюбила ее, ухаживала зa ней и втягивала в свой круг,
смеясь над кругом графини Лидии Ивановны.
Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она пристально всматривалась в даль, то
смеялась и рассуждала сама
с собой, то запевала снова песню.
— Ах ты окаянный! — кричал есаул, — что ты, над нами
смеешься, что ли? али думаешь, что мы
с тобой не совладаем?
Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет Бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут
смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, — Бог
с ними!
Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и, как только замечал, что они были готовы усмехнуться, в ту же минуту открывал рот и
смеялся с усердием.
Я ему в глаза это говорил: «Вы, говорю,
с нашим откупщиком первые мошенники!»
Смеется, бестия, поглаживая бороду.
С соболезнованием рассказывал он, как велика необразованность соседей помещиков; как мало думают они о своих подвластных; как они даже
смеялись, когда он старался изъяснить, как необходимо для хозяйства устроенье письменной конторы, контор комиссии и даже комитетов, чтобы тем предохранить всякие кражи и всякая вещь была бы известна, чтобы писарь, управитель и бухгалтер образовались бы не как-нибудь, но оканчивали бы университетское воспитанье; как, несмотря на все убеждения, он не мог убедить помещиков в том, что какая бы выгода была их имениям, если бы каждый крестьянин был воспитан так, чтобы, идя за плугом, мог читать в то же время книгу о громовых отводах.
Если же этого не случится, то все-таки что-нибудь да будет такое, чего
с другим никак не будет: или нарежется в буфете таким образом, что только
смеется, или проврется самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно.
Купцы первые его очень любили, именно за то, что не горд; и точно, он крестил у них детей, кумился
с ними и хоть драл подчас
с них сильно, но как-то чрезвычайно ловко: и по плечу потреплет, и
засмеется, и чаем напоит, пообещается и сам прийти поиграть в шашки, расспросит обо всем: как делишки, что и как.
Приходит муж. Он прерывает
Сей неприятный tête-а-tête;
С Онегиным он вспоминает
Проказы, шутки прежних лет.
Они
смеются. Входят гости.
Вот крупной солью светской злости
Стал оживляться разговор;
Перед хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
И прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем,
Без вечных истин, без педантства,
И не пугал ничьих ушей
Свободной живостью своей.
На миг умолкли разговоры;
Уста жуют. Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы,
Да рюмок раздается звон.
Но вскоре гости понемногу
Подъемлют общую тревогу.
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат.
Вдруг двери настежь. Ленский входит,
И
с ним Онегин. «Ах, творец! —
Кричит хозяйка: — наконец!»
Теснятся гости, всяк отводит
Приборы, стулья поскорей;
Зовут, сажают двух друзей.
И княгиня, наклонившись к папа, начала ему рассказывать что-то
с большим одушевлением. Окончив рассказ, которого я не слыхал, она тотчас
засмеялась и, вопросительно глядя в лицо папа, сказала...
Иногда, сидя одна в комнате, на своем кресле, она вдруг начинала
смеяться, потом рыдать без слез,
с ней делались конвульсии, и она кричала неистовым голосом бессмысленные или ужасные слова.
При нем мне было бы совестно плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая Марью Ивановну (гувернантку сестры), так весело и звучно
смеялся, стоя над умывальником, что даже серьезный Николай,
с полотенцем на плече,
с мылом в одной руке и
с рукомойником в другой, улыбаясь, говорил...
Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев на старика. Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы рук между колен, на которые оперся локтями. Чувствуя взгляд, он поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую руку под кожаный рукав его куртки,
смеясь и заглядывая отцу снизу в лицо, продолжала
с деланым оживлением...
Чтобы
с легким сердцем напиться из такой бочки и
смеяться, мой мальчик, хорошо
смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе.
«И
с чего взял я, — думал он, сходя под ворота, —
с чего взял я, что ее непременно в эту минуту не будет дома? Почему, почему, почему я так наверно это решил?» Он был раздавлен, даже как-то унижен. Ему хотелось
смеяться над собою со злости… Тупая, зверская злоба закипела в нем.
Аркадий Иванович встал,
засмеялся, поцеловал невесту, потрепал ее по щечке, подтвердил, что скоро приедет, и, заметив в ее глазах хотя и детское любопытство, но вместе
с тем и какой-то очень серьезный, немой вопрос, подумал, поцеловал ее в другой раз и тут же искренно подосадовал в душе, что подарок пойдет немедленно на сохранение под замок благоразумнейшей из матерей.
Тот
засмеялся было сам, несколько принудив себя; но когда Порфирий, увидя, что и он тоже
смеется, закатился уже таким смехом, что почти побагровел, то отвращение Раскольникова вдруг перешло всю осторожность: он перестал
смеяться, нахмурился и долго и ненавистно смотрел на Порфирия, не спуская
с него глаз, во все время его длинного и как бы
с намерением непрекращавшегося смеха.
— Вы у Капернаумова стоите! — сказал он, смотря на Соню и
смеясь. — Он мне жилет вчера перешивал. А я здесь, рядом
с вами, у мадам Ресслих, Гертруды Карловны. Как пришлось-то!
Неподвижное и серьезное лицо Раскольникова преобразилось в одно мгновение, и вдруг он залился опять тем же нервным хохотом, как давеча, как будто сам совершенно не в силах был сдержать себя. И в один миг припомнилось ему до чрезвычайной ясности ощущения одно недавнее мгновение, когда он стоял за дверью,
с топором, запор прыгал, они за дверью ругались и ломились, а ему вдруг захотелось закричать им, ругаться
с ними, высунуть им язык, дразнить их,
смеяться, хохотать, хохотать, хохотать!
— Порфирий Петрович! — проговорил он громко и отчетливо, хотя едва стоял на дрожавших ногах, — я, наконец, вижу ясно, что вы положительно подозреваете меня в убийстве этой старухи и ее сестры Лизаветы.
С своей стороны, объявляю вам, что все это мне давно уже надоело. Если находите, что имеете право меня законно преследовать, то преследуйте; арестовать, то арестуйте. Но
смеяться себе в глаза и мучить себя я не позволю.
Неосторожность была, впрочем, явная
с обеих сторон: выходило, что Порфирий Петрович как будто
смеется в глаза над своим гостем, принимающим этот смех
с ненавистью, и очень мало конфузится от этого обстоятельства.
— А я думал, вы опять закричите: «Ах, не говорите, перестаньте!» —
засмеялся Раскольников, но как-то
с натугой.
— Да ведь я ничьим мнением особенно не интересуюсь, — сухо и как бы даже
с оттенком высокомерия ответил Свидригайлов, — а потому отчего же и не побывать пошляком, когда это платье в нашем климате так удобно носить и… и особенно, если к тому и натуральную склонность имеешь, — прибавил он, опять
засмеявшись.
Раскольников не мог не
засмеяться. Но в ту же минуту странными показались ему его собственное одушевление и охота,
с которыми он проговорил последнее объяснение, тогда как весь предыдущий разговор он поддерживал
с угрюмым отвращением, видимо из целей, по необходимости.
— Вы все лжете, — проговорил он медленно и слабо,
с искривившимися в болезненную улыбку губами, — вы мне опять хотите показать, что всю игру мою знаете, все ответы мои заранее знаете, — говорил он, сам почти чувствуя, что уже не взвешивает как должно слов, — запугать меня хотите… или просто
смеетесь надо мной…
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал,
смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам
с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
— Да, может, и бога-то совсем нет, —
с каким-то даже злорадством ответил Раскольников,
засмеялся и посмотрел на нее.