Неточные совпадения
Последняя смелость и решительность оставили меня
в то время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя дошла до последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне
в голову, как одна краска на
лице сменялась другою и как на лбу и на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался с ноги на ногу и не трогался с места.
Дядя Хрисанф имел вид сугубо парадный; шлифованная лысина его торжественно сияла, и так же сияли ярко начищенные сапоги с лакированными голенищами. На плоском
лице его улыбки восторга
сменялись улыбками смущения; глазки тоже казались начищенными, они теплились, точно огоньки двух лампад, зажженных
в емкой душе дяди.
Люди слушали Маракуева подаваясь, подтягиваясь к нему; белобрысый юноша сидел открыв рот, и
в светлых глазах его изумление
сменялось страхом. Павел Одинцов смешно сползал со стула, наклоняя тело, но подняв голову, и каким-то пьяным или сонным взглядом прикованно следил за игрою
лица оратора. Фомин, зажав руки
в коленях, смотрел под ноги себе,
в лужу растаявшего снега.
Мир и тишина покоятся над Выборгской стороной, над ее немощеными улицами, деревянными тротуарами, над тощими садами, над заросшими крапивой канавами, где под забором какая-нибудь коза, с оборванной веревкой на шее, прилежно щиплет траву или дремлет тупо, да
в полдень простучат щегольские, высокие каблуки прошедшего по тротуару писаря, зашевелится кисейная занавеска
в окошке и из-за ерани выглянет чиновница, или вдруг над забором,
в саду, мгновенно выскочит и
в ту ж минуту спрячется свежее
лицо девушки, вслед за ним выскочит другое такое же
лицо и также исчезнет, потом явится опять первое и
сменится вторым; раздается визг и хохот качающихся на качелях девушек.
Она вскочила — и никогда не забуду этого восторга, этого счастья
в лице ее, и вдруг это все
сменилось быстрой краской, и глаза ее сверкнули.
Дело было
в том, что каторжный Карманов подговорил похожего на себя
лицом малого, ссылаемого на поселение,
смениться с ним так, чтобы каторжный шел
в ссылку, а малый
в каторгу, на его место.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо
сменяясь, протекали они по душе и оставили
в ней, наконец, одно общее чувство,
в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал
в эти три дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты
в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные
лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Молодое
лицо, едва тронутое первым пухом волос, дышало завидным здоровьем, а недавняя мертвенная бледность
сменилась горячим молодым румянцем. Петр Елисеич невольно залюбовался этим русским молодцом и даже вздохнул, припомнив беспутную жизнь Васи.
В последнее время он очень кутил и вообще держал себя настоящим саврасом.
В то время как на его
лице сменялся целый калейдоскоп гримас, эти глаза сохраняли постоянно одно выражение, отчего мне всегда бывало как-то безотчетно-жутко смотреть на гаерство этого странного человека.
В первые минуты на забрызганном грязью
лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку
в таком положении; но
в то время, как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это
сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше, и
в то время, как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «простите, братцы!», еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы!»
В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию.
Мысли и разнородные ощущения до крайности впечатлительной и раздражительной души ее беспрестанно
сменялись одни другими, и оттенки этих ощущений сливались
в удивительной игре, придавая
лицу ее ежеминутно новое и неожиданное выражение.
Его вечная легкость и разметанность
сменились тяжеловесностью неотвязчивой мысли и глубокою погруженностью
в себя. Ахилла не побледнел
в лице и не потух во взоре, а напротив, смуглая кожа его озарилась розовым, матовым подцветом. Он видел все с режущею глаз ясностью; слышал каждый звук так, как будто этот звук раздавался
в нем самом, и понимал многое такое, о чем доселе никогда не думал.
Передонов стоял у самой калитки и смотрел
в щель меж калиткою и приворотным столбом.
Лицо его было угрюмо и почти испуганно, и всякие мечты и думы погасли
в его голове и
сменились тяжелым, беспредметным вожделением.
— «Он был среднего роста, с тонкой талией, обличавшей серьезную силу и ловкость»… Есть!.. «Но
в усталых глазах (почему
в усталых?) преждевременно светился недобрый огонек…» Невредно сказано: огонек! «Меланхолическое выражение этих глаз
сменялось неопределенно-жесткой улыбкой, эти удивительные глаза улыбались, когда все
лицо оставалось спокойным». Вот учись, как пишут…
Прохладный, утренний воздух, врываясь
в разбитое окно и форточку, мало-помалу освежил больную голову Долинского. Он приподнял
лицо и медленно оглянулся. На дворе серело, между крыш на востоке неба прорезалась бледно-розовая полоска и на узенькой дощечке, под низеньким фронтоном плоской крыши, гулко ворковал проснувшийся голубь. Сильная нервная возбужденность Долинского
сменилась необычайной слабостью, выражавшейся во всей его распускавшейся фигуре и совершенно угасающем взоре.
Выражение ужаса
в его
лице тотчас же
сменилось выражением вопроса: можно лгать или нет?
Лица открытые с высокими лбами и прямым взглядом
в то время все чаще стали
сменяться низкими лбами, с завитыми чолками, слегка подведенными глазами.
Писали, какая была ночь, как вечер быстро
сменился тьмою, как осторожно наши шли обрывом взорванной скалы, как сшиблись
в свалке и крикнул женский голос
в толпе чеченцев; что на этот голос из-за наших рядов вынесся находившийся
в экспедиции художник И… что он рубил своих за бусурманку, с которой был знаком и считался кунаком ее брату, и что храбрейший офицер, какой-то N или Z ему
в лицо стрелял
в упор и если не убил его, так как пистолет случайно был лишь с холостым зарядом, то, верно, ослепил.
Впрочем, тотчас же после припадка веселости смех
сменился каким-то странным озабоченным выражением
в лице господина Голядкина.
«У человека под пазухами или на шее садится болячка червена, и
в теле колотье почюет, и внутри негасимое горячество или во удесех некая студеность и тяжкое воздыхание и не может воздыхати — дух
в себя тянет и паки воспускает; сон найдет, что не может перестать спать; явится горесть, кислость и блевание;
в лице человек
сменится, станет образом глиностен и борзо помирает».
Сотни мужчин, от древних старцев, клавших на ночь свои зубы
в стакан с водой, до мальчишек, у которых
в голосе бас мешается с дискантом, штатские, военные, люди плешивые и обросшие, как обезьяны, с ног до головы шерстью, взволнованные и бессильные, морфинисты, не скрывавшие перед ней своего порока, красавцы, калеки, развратники, от которых ее иногда тошнило, юноши, плакавшие от тоски первого падения, — все они обнимали ее с бесстыдными словами, с долгими поцелуями, дышали ей
в лицо, стонали от пароксизма собачьей страсти, которая — она уже заранее знала — сию минуту
сменится у них нескрываемым, непреодолимым отвращением.
И чтение продолжалось. И по мере того, как продолжалось оно, оказывалось и достодолжное воздействие его на либерала и патриота славнобубенского. Брови его супились,
лицо хмурилось, губы подергивало нервическою гримаскою. Он то бледнел, то наливался пунцовым пионом и дышал тяжело, с каким-то сопеньем; на лбу проступали капли крупного поту, а
в глазах выражение злобы и негодования
сменялось порою выражением ужаса и боязни.
Этот человек огромного роста, широкий
в плечах, с кудлатою, тронутой ранней проседью головою, казавшийся атлетом, давно уже следил за приютками, с самого начала их появления
в зале, и на его подвижном, выразительном
лице поминутно
сменялось выражение досады, жалости, сочувствия и какой-то почти женственной грусти.
В сумерках по панели проспекта двигалась праздничная толпа, конки, звеня и лязгая, черными громадами катились к мосту. Проходили мужчины —
в картузах, фуражках, шляпах. У всех были животные, скрыто похотливые и беспощадные
в своей похотливости
лица. Толпа двигалась, одни
лица сменялись другими, и за всеми ими таилась та же прячущаяся до случая, не знающая пощады мысль о женском мясе.
И они шли, шли,
лица сменялись, и на всех была та же ушедшая
в себя, как будто застывшая под холодным ветром, дума.
О, это
лицо! Я никогда не видела его таким. Сотни разнородных ощущений
сменились одно за другим
в этих, обычно как бы застывших чертах,
в этих, постоянно полных юмора и веселых огоньков глазах. Как он лелеял
в душе свою грезу об Образцовой сцене, бедненький Боб! И неужели же уступить, уступить
в пользу другого то, чего он так добивался, так горячо и так пламенно желал.
На заплаканном красивом
лице ее быстро
сменялись разнообразные выражения. Видно было, что
в душе ее происходит жестокая борьба.
На
лице его удовольствие любопытства
сменилось умилением; он не дремлет, но, кажется, забылся
в сладких грезах; старцу мечтается милый, незабвенный сын, которого он ласкает.