Неточные совпадения
В то время как Степан Аркадьич приехал
в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности
служить, — напомнить о себе
в министерстве, — и при исполнении этой обязанности, взяв почти все деньги из
дому, весело и приятно проводил время и на скачках и на дачах, Долли с детьми переехала
в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого
в порядочный
дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены
в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и
служил в военной службе: знаю, что
в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Когда maman вышла замуж, желая чем-нибудь отблагодарить Наталью Савишну за ее двадцатилетние труды и привязанность, она позвала ее к себе и, выразив
в самых лестных словах всю свою к ней признательность и любовь, вручила ей лист гербовой бумаги, на котором была написана вольная Наталье Савишне, и сказала, что, несмотря на то, будет ли она или нет продолжать
служить в нашем
доме, она всегда будет получать ежегодную пенсию
в триста рублей.
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще раз
послужили бы им верно быстрые кони, как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся старый атаман и стал отыскивать
в траве свою люльку с табаком, неотлучную сопутницу на морях, и на суше, и
в походах, и
дома.
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь
послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но главное, был припасен с тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического
дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось
в последнее время».
— Это был Свидригайлов, тот самый помещик,
в доме которого была обижена сестра, когда
служила у них гувернанткой.
Я не старалась, бог нас свел.
Смотрите, дружбу всех он
в доме приобрел:
При батюшке три года
служит,
Тот часто бе́з толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит,
От доброты души простит.
И между прочим,
Веселостей искать бы мог;
Ничуть: от старичков не ступит за порог;
Мы ре́звимся, хохочем,
Он с ними целый день засядет, рад не рад,
Играет…
Нестерпимо длинен был путь Варавки от новенького вокзала, выстроенного им, до кладбища. Отпевали
в соборе,
служили панихиды пред клубом, техническим училищем, пред
домом Самгиных. У ворот
дома стояла миловидная, рыжеватая девушка, держа за плечо голоногого,
в сандалиях, человечка лет шести; девушка крестилась, а человечек, нахмуря черные брови, держал руки
в карманах штанишек. Спивак подошла к нему, наклонилась, что-то сказала, мальчик, вздернув плечи, вынул из карманов руки, сложил их на груди.
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я был простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас
в полицию? Это — раз. Опять же и то: живет человек на глазах ваших два года, нигде не
служит, все будто бы места ищет, а — на что живет, на какие средства? И ночей
дома не ночует. Простодушные люди вы с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное, вором считает меня…
— Ты опять «другие»? Смотри! — сказал он, погрозив пальцем. — Другие
в двух, много
в трех комнатах живут: и столовая и гостиная — все тут; а иные и спят тут же; дети рядом; одна девка на весь
дом служит. Сама барыня на рынок ходит! А Ольга Сергеевна пойдет на рынок?
И после такой жизни на него вдруг навалили тяжелую обузу выносить на плечах службу целого
дома! Он и
служи барину, и мети, и чисть, он и на побегушках! От всего этого
в душу его залегла угрюмость, а
в нраве проявилась грубость и жесткость; от этого он ворчал всякий раз, когда голос барина заставлял его покидать лежанку.
Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он
служил, вышел
в отставку, занялся своими делами и
в самом деле нажил
дом и деньги. Он участвует
в какой-то компании, отправляющей товары за границу.
Васин временно
служил в одном акционерном обществе, и я знал, что он брал себе занятия на
дом.
Он
служил на Кавказе, где он получил этот особенно лестный для него крест за то, что под его предводительством тогда русскими мужиками, обстриженными и одетыми
в мундиры и вооруженными ружьями со штыками, было убито более тысячи людей, защищавших свою свободу и свои
дома и семьи.
В окружном же суде он
служил со времени открытия судов и очень гордился тем, что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек, и что
в своих преклонных годах он продолжал трудиться на благо церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме
дома, капитал не менее тридцати тысяч
в процентных бумагах.
Вечером
в субботу, накануне Светло-Христова Воскресения, священник с дьяконом и дьячком, как они рассказывали, насилу проехав на санях по лужам и земле те три версты, которые отделяли церковь от тетушкиного
дома, приехали
служить заутреню.
Половодов
служил коноводом и был неистощим
в изобретении маленьких летних удовольствий: то устраивал ночное катанье на лодках по Узловке, то маленький пикник куда-нибудь
в окрестности, то иллюминовал старый приваловский сад, то садился за рояль и начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь
в высоких залах приваловского
дома.
Полугодовой медведь Шайтан жил
в комнатах и
служил божеским наказанием для всего
дома: он грыз и рвал все, что только попадалось ему под руку, бил собак, производил неожиданные ночные экскурсии по кладовым и чердакам и кончил тем, что бросился на проходившую по улице девочку-торговку и чуть-чуть не задавил ее.
С утра погода стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять
в облаках. Вслед за тем пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться
дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку
служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро пошли вперед. Часа через 2 снег перестал идти, мгла рассеялась, и день выдался на славу — теплый и тихий.
Павел Константиныч, кроме того, что управлял
домом,
служил помощником столоначальника
в каком-то департаменте.
Восточная Сибирь управляется еще больше спустя рукава. Это уж так далеко, что и вести едва доходят до Петербурга.
В Иркутске генерал-губернатор Броневский любил палить
в городе из пушек, когда «гулял». А другой
служил пьяный у себя
в доме обедню
в полном облачении и
в присутствии архиерея. По крайней мере, шум одного и набожность другого не были так вредны, как осадное положение Пестеля и неусыпная деятельность Капцевича.
Отец мой почти совсем не
служил; воспитанный французским гувернером
в доме набожной и благочестивой тетки, он лет шестнадцати поступил
в Измайловский полк сержантом,
послужил до павловского воцарения и вышел
в отставку гвардии капитаном;
в 1801 он уехал за границу и прожил, скитаясь из страны
в страну, до конца 1811 года.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть
в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными вопросами, сюжетом для которых
служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую играет
в доме отец.
В особенности неприятна
в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая девочка, которую все боятся за ее злой язык.
Конон
служил в нашем
доме с двадцатилетнего возраста (матушка уже застала его лакеем), изо дня
в день делая одно и то же лакейское дело и не изменяясь ни внутренне, ни наружно.
Но так как он
служит в канцелярии московского главнокомандующего (так назывался нынешний генерал-губернатор), то это открывает ему доступ
в семейные
дома.
Так до 1917 года и
служил этот
дом, переходя из рук
в руки, от кондитера к кондитеру: от Завьялова к Бурдину, Феоктистову и другим.
Его сестра, О. П. Киреева, — оба они были народники —
служила акушеркой
в Мясницкой части, была любимицей соседних трущоб Хитрова рынка, где ее все звали по имени и отчеству; много восприняла она
в этих грязных ночлежках будущих нищих и воров, особенно, если, по несчастью, дети родились от матерей замужних, считались законными, а потому и не принимались
в воспитательный
дом, выстроенный исключительно для незаконнорожденных и подкидышей.
В апреле 1876 года я встретил моего товарища по сцене — певца Петрушу Молодцова (пел Торопку
в Большом театре, а потом
служил со мной
в Тамбове). Он затащил меня
в гости к своему дяде
в этот серый
дом с палисадником,
в котором бродила коза и играли два гимназистика-приготовишки.
Вася, еще когда
служил со мной у Бренко, рассказывал, что
в шестидесятых годах
в Питере действительно существовал такой клуб, что он сам бывал
в нем и что он жил
в доме в Эртелевом переулке, где бывали заседания этого клуба.
Вообще
в новом
доме всем жилось хорошо, хотя и было тесновато. Две комнаты занимали молодые,
в одной жили Емельян и Симон,
в четвертой — Михей Зотыч, а пятая носила громкое название конторы, и пока
в ней поселился Вахрушка. Стряпка Матрена поступила к молодым, что
послужило предметом серьезной ссоры между сестрами.
Этот день наступил
в субботу,
в начале зимы; было морозно и ветрено, с крыш сыпался снег. Все из
дома вышли на двор, дед и бабушка с тремя внучатами еще раньше уехали на кладбище
служить панихиду; меня оставили
дома в наказание за какие-то грехи.
А вот и любовь. Ссыльнокаторжный Артем, — фамилии его не помню, — молодой человек лет 20,
служил в Найбучи сторожем при казенном
доме. Он был влюблен
в аинку, жившую
в одной из юрт на реке Найбе, и, говорят, пользовался взаимностью. Его заподозрили как-то
в краже и
в наказание перевели
в Корсаковскую тюрьму, то есть за 90 верст от аинки. Тогда он стал бегать из поста
в Найбучи для свидания с возлюбленной и бегал до тех пор, пока его не подстрелили
в ногу.
Это высокий, худощавый человек, благообразный, с большою бородой. Он
служит писарем
в полицейском управлении и потому ходит
в вольном платье. Трудолюбив и очень вежлив, и, судя по выражению, весь ушел
в себя и замкнулся. Я был у него на квартире, но не застал его
дома. Занимает он
в избе небольшую комнату; у него аккуратная чистая постель, покрытая красным шерстяным одеялом, а около постели на стене
в рамочке портрет какой-то дамы, вероятно, жены.
— А тем скорее, Анюта, если ему случится
служить в дворянском
доме.
Один только Тишка не обнаруживает еще никаких стремлений к преобладанию, а, напротив,
служит мишенью,
в которую направляются самодурные замашки целого
дома.
Господский
дом на Низах был построен еще
в казенное время, по общему типу построек времен Аракчеева: с фронтоном, белыми колоннами, мезонином, галереей и подъездом во дворе. Кругом шли пристройки: кухня, людская, кучерская и т. д. Построек было много, а еще больше неудобств, хотя главный управляющий Балчуговских золотых промыслов Станислав Раймундович Карачунский и жил старым холостяком. Рабочие перекрестили его
в Степана Романыча. Он
служил на промыслах уже лет двенадцать и давно был своим человеком.
Старший сын, Федор, был смирный и забитый мужик, не могший
служить опорой
дому в качестве большака.
Любезный друг, вот тебе поручение — прошу тебя со свойственною тебе осторожностию приложенную при сем записку вручить своеручно коллежскому асессору Казимиру Казимировичу Рачинскому, который живет у Каменного театра,
в доме Гаевского, и
служит в иностранкой коллегии.
— Ты того, Петруха… ты не этого… не падай духом. Все, брат, надо переносить. У нас
в полку тоже это случилось. У нас раз этого ротмистра разжаловали
в солдаты. Разжаловали, пять лет был
в солдатах, а потом отличился и опять пошел: теперь полицеймейстером
служит на Волге; женился на немке и два
дома собственные купил. Ты не огорчайся: мало ли что
в молодости бывает!
Он у жены под башмаком; был швейцаром
в этом же.
доме еще
в ту пору, когда Анна Марковна
служила здесь экономкой.
В доме нас встретили неожиданные гости, которым мать очень обрадовалась: это были ее родные братья, Сергей Николаич и Александр Николаич; они
служили в военной службе,
в каком-то драгунском полку, и приехали
в домовой отпуск на несколько месяцев.
У нас
в доме была огромная зала, из которой две двери вели
в две небольшие горницы, довольно темные, потому что окна из них выходили
в длинные сени, служившие коридором;
в одной из них помещался буфет, а другая была заперта; она некогда
служила рабочим кабинетом покойному отцу моей матери; там были собраны все его вещи: письменный стол, кресло, шкаф с книгами и проч.
Из столовой был коридор
в девичью, и потому столовая
служила единственным сообщением
в доме; на лаковом желтом ее полу была протоптана дорожка из коридора
в лакейскую.
— Да, — говорит один из них, — нынче надо держать ухо востро! Нынче чуть ты отвернулся, ан у тебя тысяча, а пожалуй, и целый десяток из кармана вылетел. Вы Маркова-то Александра знавали? Вот что у Бакулина
в магазине
в приказчиках
служил? Бывало, все Сашка да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри, какой
дом на Волхонке взбодрил! Вот ты и думай с ними!
Прасковья Семеновна с годами приобретала разные смешные странности, которые вели ее к тихому помешательству;
в господском
доме она
служила общим посмешищем и проводила все свое время
в том, что по целым дням смотрела
в окно, точно поджидая возвращения дорогих, давно погибших людей.
Так и сделали. Она ушла
в родильный
дом; он исподволь подыскивал квартиру. Две комнаты; одна будет
служить общею спальней,
в другой — его кабинет, приемная и столовая. И прислугу он нанял, пожилую женщину, не ветрогонку и добрую; сумеет и суп сварить, и кусок говядины изжарить, и за малюткой углядит, покуда матери
дома не будет.
И послали, но только ходила, ходила бумага и назад пришла с неверностью. Объяснено, что никогда, говорят, у нас такого происшествия ни с какою цыганкою не было, а Иван-де Северьянов хотя и был и у князя
служил, только он через заочный выкуп на волю вышел и опосля того у казенных крестьян Сердюковых
в доме помер.
«
Служить надобно!» — решил он мысленно и прошел
в театр, чтоб не быть только
дома, где угрожала ему Амальхен.
Не зная, как провести вечер, он решился съездить еще к одному своему знакомому, который, бог его знает, где
служил,
в думе ли,
в сенате ли секретарем, но только имел свой
дом, жену, очень добрую женщину, которая сама всегда разливала чай, и разливала его очень вкусно, всегда сама делала ботвинью и салат, тоже очень вкусно.
Но там дорого
служить, нужна хорошая поддержка из
дома, на подпоручичье жалованье — сорок три рубля двадцать семь с половиной копейки
в месяц — совсем невозможно прожить.