Неточные совпадения
И вот теперь,
отходя как будто в сторону от действительности, глядя на нее откуда-то, точно из потайного угла, из щелочки, Ромашов начинал понемногу понимать, что вся военная
служба с ее призрачной доблестью создана жестоким, позорным всечеловеческим недоразумением.
Частный пристав поклоном головы выразил, что исполнит все приказанное ему, после чего, пригласив Миропу Дмитриевну
отойти с ним в сторонку, стал ее расспрашивать. Миропа Дмитриевна очень точно и подробно все рассказала ему, умолчав, конечно, о своих сердечных отношениях к камергеру. Выслушав свою клиентку, частный пристав прежде всего довольно решительно объявил, что она ничего не взыщет с выгнанного из всех
служб камергера.
Через два года
службы вольноопределяющихся
отсылали в Москву и Казань в юнкерские училища, где снова им возвращали золотые басоны.
Когда
служба в монастыре
отошла, и приезжие богомольцы толкаясь, кучею повалили на крыльцо, то шум на время замолк, и потом вдруг пробежал зловещий ропот по толпе мятежной, как ропот листьев, пробужденных внезапным вихрем.
Служба уже
отошла: священники, — из коих один имел камилавку, а другой, помоложе, очень тщательно расчесал и примаслил волосы, — появились вместе с причтом на крыльце.
Так
отошли от жизни три страстно стремившиеся к праведности воспитанника русской инженерной школы. На
службе, к которой все они трое готовились, не годился из них ни один. Двое первые, которые держались правила «отыди от зла и сотвори благо», ушли в монастырь, где один из них опочил в архиерейской митре, а другой — в схиме. Тот же третий, который желал переведаться со злом и побороть его в жизни, сам похоронил себя в бездне моря.
Меня он, кажется, по-своему любит — я все-таки недурной фронтовик. В минуты денежного кризиса я свободно черпаю из его кошелька, и он никогда не торопит отдачей долга. В свободное от
службы время он называет меня прапорщиком и прапорам. Этот развеселый армейский чин давно уже
отошел в вечность, но старые служаки любят его употреблять в ласкательно-игривом смысле, в память дней своей юности.
В продолжение трех дней и трех ночей она не
отходила от тела, провожала его в церковь, выстояла всю
службу, хотя, конечно, видела и понимала, что была предметом неприличного любопытства.
У Львовых тоска, уныние. Кузьма очень плох, хотя рана его и очистилась: страшный жар, бред, стоны. Брат в сестра не
отходили от него все дни, пока я был занят поступлением на
службу и ученьями. Теперь, когда они знают, что я отправляюсь, сестра стала еще грустнее, а брат еще угрюмее.
Беспременно, говорит, накрою Чапурина в моленной на
службе, ноне-де староверам воля
отошла: поеду, говорит, в город и докажу, что у Чапуриных в деревне Осиповке моленна, посторонни люди в нее на богомолье сходятся.
— Узнавать-то нечего, не стоит того, — ответил Морковников. — Хоша ни попов, ни церкви Божьей они не чуждаются и, как
служба в церкви начнется, приходят первыми, а
отойдет — уйдут последними; хоша раза по три или по четыре в году к попу на дух ходят и причастье принимают, а все же ихняя вера не от Бога. От врага наваждение, потому что, ежели б ихняя вера была прямая, богоугодная, зачем бы таить ее? Опять же тут и волхвования, и пляска, и верченье, и скаканье. Божеско ли это дело, сам посуди…
Служба уже
отходила. Впустивший его уставщик вышел с ним на крыльцо.
Разливала Марфа Захаровна. Саня сидела немножко поодаль. Первач
отошел к перилам, присел на них, обкусывал стебелек какой-то травы и тревожно взглядывал на тот конец стола, где между Иваном Захарычем и его старшей сестрой помещался Теркин. Он уже почуял, что ему больше ходу не будет в этом доме, что „лесной воротила“ на
службу компании его не возьмет… Да и с барышней ничего путного не выйдет.
«Верно, князь вахлака упрячет на какую-нибудь
службу… да подальше
отошлет, деликатный и умный мужчина…» — думала она.
«Пора меня употребить, — писал он Хвостову, — я не спрашиваю ни выгод, ни малейших награждениев, — полно с меня, но отправления
службы… Сомнения я не заслужил. Разве мне оставить
службу, чтобы избежать разных постыдностей и
отойти с честью без всяких буйных требований».
— Мы все по очереди донага разденемся перед этим господином. Да, да, как мать родила — донага, чтобы нельзя было нигде ничего спрятать, и пусть он сам обыщет нас каждого. Я всех вас старше летами и
службою, и я первый подвергаю себя этому обыску, в котором не должно быть ничего унизительного для честных людей. Прошу
отойти от меня далее и стать всем в ряд, — я раздеваюсь.
— Иоанн не соглашается ни на что. Дал слово не выводить новгородцев в Низовскую землю, не судить их в Москве, не звать туда на
службу, но когда я потребовал от него клятвы и присяги с крестным целованием, он отшвырнул ваши грамоты и сказал: «Государь не присягает», и сам
отошел в сторону. Я просил бояр, чтобы они присягнули за него, но они не соглашались. Даже «опасных грамот» не дал мне великий князь, сказав: «Переговоры кончены». Теперь я окончил походы свои, делайте, что внушат вам благие мысли ваши.