Неточные совпадения
В выражении Христа должно быть и выражение
жалости, потому что в нем есть выражение любви, неземного спокойствия, готовности к смерти и сознания тщеты
слов.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической
жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой
жалости и от мучавших его в последнее время сомнений и страданий ревности.
Нельзя, однако же, сказать, чтобы природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были до того притуплены, чтобы он не знал ни
жалости, ни сострадания; он чувствовал и то и другое, он бы даже хотел помочь, но только, чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже тех денег, которых положено было не трогать;
словом, отцовское наставление: береги и копи копейку — пошло впрок.
Володя ущипнул меня очень больно за ногу; но я даже не оглянулся: потер только рукой то место и продолжал с чувством детского удивления,
жалости и благоговения следить за всеми движениями и
словами Гриши.
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое
жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя
слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
Потом, она так доступна чувству сострадания,
жалости! У ней нетрудно вызвать слезы; к сердцу ее доступ легок. В любви она так нежна; во всех ее отношениях ко всем столько мягкости, ласкового внимания —
словом, она женщина!
Увы, Мите и в голову не пришло рассказать, хотя он и помнил это, что соскочил он из
жалости и, став над убитым, произнес даже несколько жалких
слов: «Попался старик, нечего делать, ну и лежи».
— Слепо-ой? — протянула она нараспев, и голос ее дрогнул, как будто это грустное
слово, тихо произнесенное мальчиком, нанесло неизгладимый удар в ее маленькое женственное сердце. — Слепо-ой? — повторила она еще более дрогнувшим голосом, и, как будто ища защиты от охватившего всю ее неодолимого чувства
жалости, она вдруг обвила шею мальчика руками и прислонилась к нему лицом.
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его
словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но
слова его долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему
жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Райнера нимало не оскорбили эти обидные
слова: сердце его было полно
жалости к несчастной девушке и презрения к людям, желавшим сунуть ее куда попало для того только, чтобы спустить с глаз.
— О том, что если вы намерены коснуться в ваших
словах известного вам скандального события, то, умоляю вас, имейте ко мне
жалость — оставьте это намерение.
Я убеждал ее горячо и сам не знаю, чем влекла она меня так к себе. В чувстве моем было еще что-то другое, кроме одной
жалости. Таинственность ли всей обстановки, впечатление ли, произведенное Смитом, фантастичность ли моего собственного настроения, — не знаю, но что-то непреодолимо влекло меня к ней. Мои
слова, казалось, ее тронули; она как-то странно поглядела на меня, но уж не сурово, а мягко и долго; потом опять потупилась как бы в раздумье.
Речь ее будила в сердце матери сложное чувство — ей почему-то было жалко Софью необидной дружеской
жалостью и хотелось слышать от нее другие
слова, более простые.
Она молча похлопала его по руке. Ей хотелось сказать ему много ласковых
слов, но сердце ее было стиснуто
жалостью, и
слова не шли с языка.
— Такую трагедию, чтоб все сердца… ну, буквально, чтоб все сердца истерзались от
жалости и негодования… Подлецы, льстецы, предатели — чтоб все тут было! Одним
словом, чтоб зритель сказал себе: понеже он был окружен льстецами, подлецами и предателями, того ради он ничего полезного и не мог совершить!
Он говорит без
жалости, без злобы, а как бы наслаждаясь своим знанием жалоб на жизнь, и, хотя
слова его согласно вторят моим мыслям, — мне неприятно слушать их.
Но я плохо преуспевал в заманивании покупателей и в торговле; эти угрюмые мужики, скупые на
слова, старухи, похожие на крыс, всегда чем-то испуганные, поникшие, вызывали у меня
жалость к ним, хотелось сказать тихонько покупателю настоящую цену иконы, не запрашивая лишнего двугривенного.
— Матвей Савельич, примите честное моё
слово, от души: я говорю всё, и спорю, и прочее, а — ведь я ничего не понимаю и не вижу! Вижу — одни волнения и сцепления бунтующих сил, вижу русский народ в подъёме духа, собранный в огромные толпы, а — что к чему и где настоящий путь правды, — это никто мне не мог сказать! Так мельтешит что-то иногда, а что и где — не понимаю! Исполнен
жалости и по горло налит кипящей слезой — тут и всё! И — боюсь: Россия может погибнуть!
Матвей встал. Ему хотелось что-то сказать, какие-то резкие, суровые
слова, вызвать у людей стыд,
жалость друг к другу.
Слов таких не нашлось, он перешагнул через скамью и пошёл вон из кухни, сказав...
Она подняла на меня свои кроткие большие глаза с опухшими от слез веками. Меня охватила какая-то невыразимая
жалость. Мне вдруг захотелось ее обнять, приласкать, наговорить тех
слов, от которых делается тепло на душе. Помню, что больше всего меня подкупала в ней эта детская покорность и беззащитность.
Эти простые
слова тронули Боброва. Хотя его и связывали с доктором почти дружеские отношения, однако ни один из них до сих пор ни
словом не подтвердил этого вслух: оба были люди чуткие и боялись колючего стыда взаимных признаний. Доктор первый открыл свое сердце. Ночная темнота и
жалость к Андрею Ильичу помогли этому.
Он вскочил со скамейки и проворно удалился, прежде чем Литвинов успел промолвить
слово… Досада сменила в нем
жалость, досада, разумеется, на самого себя. Всякого рода нескромность была ему несвойственна, он хотел выразить свое участие Потугину, а вышло нечто подобное неловкому намеку. С тайным неудовольствием на сердце вернулся он в свою гостиницу.
— Я желаю выразить вам мои
слова, — начал Прокофий. — Это событие не может существовать, потому что, сами понимаете, за такую юдоль люди не похвалят ни нас, ни вас. Мамаша, конечно, из
жалости не может говорить вам неприятности, чтобы ваша сестрица перебралась на другую квартиру по причине своего положения, а я больше не желаю, потому что ихнего поведения не могу одобрить.
Я попятился назад в переднюю, и тут он схватил свой зонтик и несколько раз ударил меня по голове и по плечам; в это время сестра отворила из гостиной дверь, чтобы узнать, что за шум, но тотчас же с выражением ужаса и
жалости отвернулась, не сказав в мою защиту ни одного
слова.
При этих
словах Домны Осиповны Грохов опять как будто бы усмехнулся: он никак себя не воображал заступником и спасителем женщин; но как бы то ни было, к Домне Осиповне почувствовал некоторую
жалость, припомня, сколько денег он перебрал с нее.
Никите послышалось в его
словах чувство дружеской
жалости; это было ново, неведомо для него и горьковато щипало в горле, но в то же время казалось, что Тихон раздевает, обнажает его.
Последний эпизод ее истории наполнил меня ужасом и
жалостью:
слова ее в тот вечер, когда ее привел Гельфрейх и с нею сделался припадок, были не пустые
слова.
Я заметил, это часто случается с плачущим; точно будто одним известным
словам, большею частью незначительным, — но именно этим
словам, а не другим, — дано раскрыть источник слез в человеке, потрясти его, возбудить в нем чувство
жалости к другому и к самому себе…
Уходя из будки, я твердо сказал себе, что уже никогда больше не приду в «гости» к Никифорычу, — отталкивал меня старик, хотя и был интересен. Его
слова о вреде
жалости очень взволновали и крепко въелись мне в память. Я чувствовал в них какую-то правду, но было досадно, что источник ее — полицейский.
Трудно перечислить и определить те чувствования, которые породили эти слезы; это были ревность, злоба,
жалость, раскаяние, одним
словом все то, что может составить для человека нравственный ад.
Говорит просто, и
жалости к себе не слышно в её
словах.
Но — поймите — не от
жалости к себе али к людям мучился я и зубами скрипел, а от великой той обиды, что не мог Титова одолеть и предал себя воле его. Вспомню, бывало,
слова его о праведниках — оледенею весь. А он, видимо, всё это понимал.
Во всяком
слове, во всяком взгляде мне чудилось это презрение и оскорбительная
жалость.
Оно дает Полиции священные права Римской Ценсуры; оно предписывает ей не только устрашать злодейство, но и способствовать благонравию народа, питать в сердцах любовь к добру общему, чувство
жалости к несчастному — сие первое движение существ нравственных, слабых в уединении и сильных только взаимным между собою вспоможением; оно предписывает ей утверждать мир в семействах, основанный на добродетели супругов, на любви родительской и неограниченном повиновении детей [См.: «Зерцало Благочиния».] — ибо мир в семействах есть мир во граде, по
словам древнего Философа.
— Гм… — сказал Коновалов, почесав голову, — а пишешь ты неважно.
Жалости нет в письме у тебя, слезы нет. И опять же — я просил тебя ругать меня разными
словами, а ты этого не написал…
Владимир. Подумайте хорошенько. Клянусь богом, я теперь не в состоянии принимать такие шутки. В вас есть
жалость! Послушайте: я потерял мать, ангела, отвергнут отцом, — я потерял всё кроме одной искры надежды! Одно
слово, и она погаснет! вот какая у вас власть… Я пришел сюда, чтобы провести одну спокойную, счастливую минуту… Что пользы вам лишить меня из шутки такой минуты?
Афоня. Вот, брат Лёв, на кого ты нас променял! погляди, полюбуйся! Кто тебя любит-то душою, так ты на того зверем смотришь; я сохну, как свечка; таю все из любви да из
жалости к тебе, а еще ни разу от тебя доброго
слова не слыхал. В жене ты души не чаял, а она, злодейка наша, вот что делает! Нет на свете правды, нет! (Уходит.)
Мне иногда бывает его жаль. Жаль хорошего человека, у которого вся жизнь ушла на изучение тоненькой книжки устава и на мелочные заботы об антабках и трынчиках. Жаль мне бедности его мысли, никогда даже не интересовавшейся тем, что делается за этим узеньким кругозором. Жаль мне его, одним
словом, той
жалостью, что невольно охватывает душу, если долго и пристально глядишь в глаза очень умной собаки…
Каким-то новым чувством смущена,
Его
слова еврейка поглощала.
Сначала показалась ей смешна
Жизнь городских красавиц, но… сначала.
Потом пришло ей в мысль, что и она
Могла б кружиться ловко пред толпою,
Терзать мужчин надменной красотою,
В высокие смотреться зеркала
И уязвлять, но не желая зла,
Соперниц гордой
жалостью, и в свете
Блистать, и ездить четверней в карете.
Куницын(выходя прямо на авансцену). Вот уже именно
словами Шекспира могу сказать: «Сердце мое никогда не знало
жалости, но, рассказывая эту грустную повесть, я буду рыдать и плакать, как черноликий Клиффорд!»
«Шел Лойко нога за ногу, повеся голову и опустив руки, как плети, и, придя в балку к ручью, сел на камень и охнул. Так охнул, что у меня сердце кровью облилось от
жалости, но всё ж не подошел к нему.
Словом горю не поможешь — верно?! То-то! Час он сидит, другой сидит и третий не шелохнется — сидит.
Такое
слово существовало и имело смысл, но он был до того чудовищен и горек, что Яков Иванович снова упал в кресло и беспомощно заплакал от
жалости к тому, кто никогда не узнает, и от
жалости к себе, ко всем, так как то же страшное и бессмысленно-жестокое будет и с ним, и со всеми.
Острая
жалость пронзила сердце. Стоя у изголовья неподвижно лежащего отца, испытывая непосильную муку
жалости, сострадания и раскаяния, я шептала мысленно те самые
слова, которые не сумела сказать накануне нашей разлуки...
— Была несчастлива превыше всяких
слов… А вон и гости жалуют. Пойду навстречу. Прошу же тебя, пожалуйста, веселое лицо и чтобы не очень с нею… Не стоит она ничьей
жалости!..
— Нет! не из
жалости! — с живостью возразил он. — Цельный человек!.. Русская культура вот такая и должна быть… А точно, — он как бы искал
слово, — судьба ваша…
Это впечатление мною формулировалось
словом:
жалость.
— Что ты, варвар, старый, что
слово, то обух у тебя! Батюшки-светы! Сразил, как ножом зарезал детище свое… Разве она тебе не люба! — кричала и металась во все стороны Лукерья Савишна, как помешанная, между тем как девушки спрыскивали лицо Насти богоявленской водою, а отец, подавляя в себе чувство
жалости к дочери, смотрел на все происходящее, как истукан.
Его сердце томила
жалость к брату, утешить которого он не находил
слов; в минуту общего несчастья разность воззрений и резкая отчужденность их друг от друга выделялась рельефнее, и те
слова утешения, которые он, князь Василий, мог сказать брату, не были бы им поняты.
— Мы понимаем тебя! — продолжил он. — У нас тут кроется и любовь, и отвага, и
жалость, и сердоболие, а кто не чувствует в себе того, тот пусть идет шататься по диким дебрям и лесам со злыми зверьми. Ты наш! Мы освобождаем тебя от битвы с твоими кормильцами и даже запрещаем тебе мощным заклятием. Пойдем с нами, но обнажай меч только тогда, когда твою девицу обидит кто
словом или делом.
У Ивана Корнильевича сердце кровью обливалось от
жалости, но
слова графа Стоцкого и мысль об Елизавете Петровне пересилили эту
жалость.