Скрытая за стеною в глубине двора жизнь «Фелицатина раишка» была недоступна наблюдениям заречных людей. Летом горожане являлись с реки, подъезжая в лодках к парку или крадучись берегом по кустам, зимою они проезжали
слободской улицей, кутаясь в башлыках или скрывая лица воротниками шуб.
Вдруг мы заметили около середины длинной
слободской улицы какое-то оживление. Лаяли собаки, выбегали люди, стайка татарчат бежала за всадником, ехавшим по самой середине улицы почти шагом.
Неточные совпадения
Весною, в горячее время перед ярмаркой, по вечерам
улицы слободы были обильно засеяны упившимися мастеровыми, извозчиками и всяким рабочим людом —
слободские ребятишки всегда ошаривали их карманы, это был промысел узаконенный, им занимались безбоязненно, на глазах старших.
На
улице с нею здоровались
слободские знакомые, она молча кланялась, пробираясь сквозь угрюмую толпу. В коридорах суда и в зале ее встретили родственники подсудимых и тоже что-то говорили пониженными голосами. Слова казались ей ненужными, она не понимала их. Все люди были охвачены одним и тем же скорбным чувством — это передавалось матери и еще более угнетало ее.
Он умер утром, в те минуты, когда гудок звал на работу. В гробу лежал с открытым ртом, но брови у него были сердито нахмурены. Хоронили его жена, сын, собака, старый пьяница и вор Данила Весовщиков, прогнанный с фабрики, и несколько
слободских нищих. Жена плакала тихо и немного, Павел — не плакал. Слобожане, встречая на
улице гроб, останавливались и, крестясь, говорили друг другу...
На масленице у своего дворца, против церкви Рождества, она собирала
слободских девушек и парней кататься на салазках, связанных ремнями, с горы, названной по дворцу царевниному — Царевною, с которыми и сама каталась первая. Той же широкой масленицей вдруг вихрем мчится по
улицам ликующей слободы тройка удалая; левая кольцом, правая еле дух переводит, а коренная на всех рысях с пеной у рта. Это тешится, бывало, она, царевна, покрикивая удалому гвардейцу-вознице русскую охотничью присказку...