Неточные совпадения
Но когда настал час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных
слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о
камни головы, только
с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
«Мой долг, — продолжал он, — предупредить Марью Сергеевну. Но как? Какое право имею я вмешиваться в чужие дела, в чужую любовь? Почему я знаю, какого рода эта любовь? Может быть, и в самом Лучкове…» — Нет! нет! — говорил он вслух,
с досадой, почти со
слезами, поправляя подушки, — этот человек
камень…
Он обыкновенно ходил задами села, когда же ему случалось идти улицей, одни собаки обходились
с ним по-человечески; они, издали завидя его, виляли хвостом и бежали к нему навстречу, прыгали на шею, лизали в лицо и ласкались до того, что Левка, тронутый до
слез, садился середь дороги и целые часы занимал из благодарности своих приятелей, занимал их до тех пор, пока какой-нибудь крестьянский мальчик пускал
камень наудачу, в собак ли попадет или в бедного мальчика; тогда он вставал и убегал в лес.
Потащила она шест, а Жилин под гору пошел.
Слез под кручь, взял
камень вострый, стал замок
с колодки выворачивать. А замок крепкий, — никак не собьет, да и неловко. Слышит, бежит кто-то
с горы, легко попрыгивает. Думает: «верно, опять Дина». Прибежала Дина, взяла
камень и говорит...
Где светлый ключ, спускаясь вниз,
По серым
камням точит
слёзы,
Ползут на чёрный кипарис
Гроздами пурпурные розы.
Сюда когда-то, в жгучий зной,
Под тёмнолиственные лавры,
Бежали львы на водопой
И буро-пегие кентавры;
С козлом бодался здесь сатир;
Вакханки
с криками и смехом
Свершали виноградный пир,
И хор тимпанов, флейт и лир
Сливался шумно
с дальним эхом.
На той скале Дианы храм
Хранила девственная жрица,
А здесь над морем по ночам
Плыла богини колесница…
Припадем коленами на мать сыру землю,
Пролием мы
слезы, как быстрые реки,
Воздохнем в печали к создателю света:
«Боже ты наш, Боже, Боже отец наших,
Услыши ты, Боже, сию ти молитву,
Сию ти молитву, как блудного сына,
Приклони ты ухо к сердечному стону,
Прими ты к престолу текущие
слезы,
Пожалей, создатель, бедное созданье,
Предели нас, Боже, к избранному стаду,
Запиши, родитель, в животную книгу,
Огради нас, бедных, своею оградой,
Приди в наши души
с небесной отрадой,
Всех поставь нас, Боже,
Здесь на крепком
камне,
Чтоб мы были крепки во время печали...
Наташа все эти дни избегает меня. Мы сходимся только за обедом и ужином. Когда наши взгляды встречаются, в ее глазах мелькает жесткое презрение… Бог
с нею! Она шла ко мне, страстно прося хлеба, а я — я положил в ее руку
камень; что другое могла она ко мне почувствовать, видя, что сам я еще более нищий, чем она?… И кругом все так тоскливо! Холодный ветер дует не переставая, небо хмуро и своими
слезами орошает бессчастных людей.
И бледная, измученная Нелли, глотая
слезы и задыхаясь, начинает описывать доктору внезапную болезнь мужа и свой невыразимый страх. Страдания ее способны тронуть
камень, но доктор глядит на нее, дует себе на ладонь и — ни
с места.
Успокоившийся мужик не понимал, что к житейским драмам и трагедиям здесь так же привыкли и присмотрелись, как в больнице к смертям, и что именно в этом-то машинном бесстрастии и кроется весь ужас и вся безвыходность его положения. Кажется, не сиди он смирно, а встань и начни умолять, взывать со
слезами к милосердию, горько каяться, умри он
с отчаяния и — всё это разобьется о притупленные нервы и привычку, как волна о
камень.
Горько было Андрюше слышать безумную речь отца. Он сидел на
камне возле него, целовал его руки и обливал их
слезами. Желая хоть сколько-нибудь поправить и заставить извинить беспорядок его наружности, унижающий родного старика в глазах прохожих, он скинул, будто от жара, шапочку, чтобы подпариться ему, и поправил на нем цепь. Аристотель взглянул на него
с участием.