Неточные совпадения
— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то поднял он,
Да в
землю сам ушел по грудь
С натуги! По лицу его
Не
слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я
на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам ушла!
Многие присели
на землю и дали волю
слезам.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья
земли, налипавшей
на каждой ноге,
слез с лошади, взял у Василья севалку и пошел рассевать.
Иленька молчал и, стараясь вырваться, кидал ногами в разные стороны. Одним из таких отчаянных движений он ударил каблуком по глазу Сережу так больно, что Сережа тотчас же оставил его ноги, схватился за глаз, из которого потекли невольные
слезы, и из всех сил толкнул Иленьку. Иленька, не будучи более поддерживаем нами, как что-то безжизненное, грохнулся
на землю и от
слез мог только выговорить...
О великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, что ты чувствовал близость бога, твоя любовь так велика, что слова сами собою лились из уст твоих — ты их не поверял рассудком… И какую высокую хвалу ты принес его величию, когда, не находя слов, в
слезах повалился
на землю!..
— Да, — повторила Катя, и в этот раз он ее понял. Он схватил ее большие прекрасные руки и, задыхаясь от восторга, прижал их к своему сердцу. Он едва стоял
на ногах и только твердил: «Катя, Катя…», а она как-то невинно заплакала, сама тихо смеясь своим
слезам. Кто не видал таких
слез в глазах любимого существа, тот еще не испытал, до какой степени, замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив
на земле человек.
Глаза Клима, жадно поглотив царя, все еще видели его голубовато-серую фигуру и
на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин чувствовал, что эта улыбка лишила его надежды и опечалила до
слез.
Слезы явились у него раньше, но это были
слезы радости, которая охватила и подняла над
землею всех людей. А теперь вслед царю и затихавшему вдали крику Клим плакал
слезами печали и обиды.
И унимала его супруга со многими
слезами: «Ты мне един теперь
на земле,
на кого же останусь?
Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади
на землю и целуй ее, омочи ее
слезами твоими, и даст плод от
слез твоих
земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем.
— Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и, пав лицом ниц
на землю, зарыдал в голос как малое дитя, весь сотрясаясь от
слез своих и распростирая по
земле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все
на небе и под
землею сольется в один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет: «Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои!» Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со
слезами: «Прав ты, Господи», то уж, конечно, настанет венец познания и все объяснится.
У меня мелькнула мысль, что я причина его страха. Мне стало неловко. В это время Аринин принес мне кружку чая и два куска сахара. Я встал, подошел к китайцу и все это подал ему. Старик до того растерялся, что уронил кружку
на землю и разлил чай. Руки у него затряслись,
на глазах показались
слезы. Он опустился
на колени и вскрикнул сдавленным голосом...
Мы нашли бедного Максима
на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы
слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Погляди
на белые ноги мои: они много ходили; не по коврам только, по песку горячему, по
земле сырой, по колючему терновнику они ходили; а
на очи мои, посмотри
на очи: они не глядят от
слез…
Осторожно вынув раму, дед понес ее вон, бабушка распахнула окно — в саду кричал скворец, чирикали воробьи; пьяный запах оттаявшей
земли налился в комнату, синеватые изразцы печи сконфуженно побелели, смотреть
на них стало холодно. Я
слез на пол с постели.
И вдруг, согнувшись, над лопатой, он замолчал, замер; я присмотрелся к нему — из его маленьких, умных, как у собаки, глаз часто падали
на землю мелкие
слезы.
Например, тетерева сторожки, беспрестанно слетают, не допуская в меру… подъезжать так, чтоб они, следуя уже принятому направлению, заранее замеченному, должны были лететь мимо вас или через вас: вы можете сделать, не
слезая с дрожек, два славных удара из обоих стволов и спустить иногда пару тетеревов
на землю!
Слезая с коня, он в последний раз оглянулся с невольной благодарной улыбкой. Ночь, безмолвная, ласковая ночь, лежала
на холмах и
на долинах; издали, из ее благовонной глубины, бог знает откуда — с неба ли, с
земли, — тянуло тихим и мягким теплом. Лаврецкий послал последний поклон Лизе и взбежал
на крыльцо.
На границе Марья Михайловна с сыном стали
на колени, поклонились до
земли востоку и заплакали; а старый Райнер сжал губы и сделал нетерпеливое движение. Он стыдился уронить
слезу.
Но до чтения ли, до письма ли было тут, когда душистые черемухи зацветают, когда пучок
на березах лопается, когда черные кусты смородины опушаются беловатым пухом распускающихся сморщенных листочков, когда все скаты гор покрываются подснежными тюльпанами, называемыми сон, лилового, голубого, желтоватого и белого цвета, когда полезут везде из
земли свернутые в трубочки травы и завернутые в них головки цветов; когда жаворонки с утра до вечера висят в воздухе над самым двором, рассыпаясь в своих журчащих, однообразных, замирающих в небе песнях, которые хватали меня за сердце, которых я заслушивался до
слез; когда божьи коровки и все букашки выползают
на божий свет, крапивные и желтые бабочки замелькают, шмели и пчелы зажужжат; когда в воде движенье,
на земле шум, в воздухе трепет, когда и луч солнца дрожит, пробиваясь сквозь влажную атмосферу, полную жизненных начал…
Так и пал купец
на сыру
землю, горючьми
слезами обливается; а и взглянет он
на зверя лесного,
на чудо морское, а и вспомнит он своих дочерей, хорошиих, пригожиих, а и пуще того завопит источным голосом: больно страшен был лесной зверь, чудо морское.
Выйдут
на берег покатый
К русской великой реке —
Свищет кулик вороватый,
Тысячи лап
на песке;
Барку ведут бечевою,
Чу, бурлаков голоса!
Ровная гладь за рекою —
Нивы, покосы, леса.
Легкой прохладою дует
С медленных, дремлющих вод…
Дедушка
землю целует,
Плачет — и тихо поет…
«Дедушка! что ты роняешь
Крупные
слезы, как град?..»
— Вырастешь, Саша, узнаешь!
Ты не печалься — я рад…
Наконец, в изнурении от ран и усталости, я падаю
на землю и кричу: «Победа!» Генерал подъезжает ко мне и спрашивает: «Где он — наш спаситель?» Ему указывают
на меня, он бросается мне
на шею и с радостными
слезами кричит: «Победа!» Я выздоравливаю и, с подвязанной черным платком рукою, гуляю по Тверскому бульвару.
Старик Захаревский весь молебен стоял
на коленях и беспрестанно кланялся в
землю, складывая руки, и несколько раз даже
слезы появлялись
на его глазах...
— Совсем нынче Марья Петровна бога забыла, — сказал мне Лукьяныч, — прежде хоть
землей торговала, все не так было зазорно, а нынче уж кабаками торговать начала. Восемь кабаков
на округе под чужими именами держит; а сколько она через это крестьянам обиды делает — кажется, никакими
слезами ей того не замолить!
Пришел он в лес дремучий, темный, неисходимый, пал
на землю и возрыдал многими
слезами:"О прекрасная мати-пустыня! прими мя грешного, прелестью плотскою яко проказою пораженного!
И всякая тоска земная и всякая
слеза земная — радость нам есть; а как напоишь
слезами своими под собой
землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься.
Я долго, чуть не со
слезами, смотрел
на эти непоправимые чудеса, пытаясь понять, как они совершились. И, не поняв, решил исправить дело помощью фантазии: нарисовал по фасаду дома
на всех карнизах и
на гребне крыши ворон, голубей, воробьев, а
на земле перед окном — кривоногих людей, под зонтиками, не совсем прикрывшими их уродства. Затем исчертил все это наискось полосками и отнес работу учителю.
Григорий, измятый, растерзанный, сполз с пролетки, сел
на землю и со
слезами объявил нам, зрителям...
Весь облитый
слезами, Ахилла обтер бумажным платком покрытый красными пятнами лоб и судорожно пролепетал дрожащими устами: «В мире бе и мир его не позна»… и вдруг, не находя более соответствующих слов, дьякон побагровел и, как бы ловя высохшими глазами звуки, начертанные для него в воздухе, грозно воскликнул: «Но возрят нань его же прободоша», — и с этим он бросил горсть
земли на гроб, снял торопливо стихарь и пошел с кладбища.
«Высохнет
земля на могиле моей — и забудешь ты меня, моя родная мать! Порастет кладбище могильной травой — заглушит трава твое горе, мой старый отец.
Слезы высохнут
на глазах сестры моей, улетит и горе из сердца ее.
Кожемякин всматривался в лица людей, исчерченные морщинами тяжких дум, отупевшие от страданий, видел тусклые, безнадёжно остановившиеся или безумно горящие глаза, дрожь искривлённых губ, судороги щёк, неверные, лишённые смысла движения, ничем не вызванные, странные улыбки, безмолвные
слёзы, — порою ему казалось, что перед ним одно исстрадавшееся тело, судорожно бьётся оно
на земле, разорванное скорбью
на куски, одна изболевшаяся душа; он смотрел
на людей и думал...
— Нельзя без радостных
слез видеть ваше рвение
на защиту
земли русской!
Егорушка
слез с передка. Несколько рук подхватило его, подняло высоко вверх, и он очутился
на чем-то большом, мягком и слегка влажном от росы. Теперь ему казалось, что небо было близко к нему, а
земля далеко.
Уже с первых минут стало ясно, что дочь уступит матери в легкости и силе, — Нунча бежала так свободно и красиво, точно сама
земля несла ее, как мать ребенка, — люди стали бросать из окон и с тротуаров цветы под ноги ей и рукоплескали, одобряя ее криками; в два конца она опередила дочь
на четыре минуты с лишком, и Нина, разбитая, обиженная неудачей, в
слезах и задыхаясь, упала
на ступени паперти, — не могла уже бежать третий раз.
Низко наклонив голову и глядя в
землю, он ходил со двора
на двор и, постукивая палкой с железным концом, утирал
слёзы рукавом своих лохмотьев или концом грязного мешка и, не умолкая, певуче, однотонно рассказывал своему помощнику...
— Поговори! — зарычал он. — Набрался храбрости под мягкой-то рукой…
На всякое слово ответ находишь. Смотри — рука моя хоть и мягкая была, но еще так сжать может, что у тебя из пяток
слезы брызнут!.. Скоро ты вырос — как гриб-поганка, чуть от
земли поднялся, а уж воняешь…
И, заплакав
слезами бессилия, обиды, лёг
на землю спиной. Сквозь
слёзы видел однотонное мутное небо, исчерченное сухими узорами чёрных сучьев.
В бреду шли дни, наполненные страшными рассказами о яростном истреблении людей. Евсею казалось, что дни эти ползут по
земле, как чёрные, безглазые чудовища, разбухшие от крови, поглощённой ими, ползут, широко открыв огромные пасти, отравляя воздух душным, солёным запахом. Люди бегут и падают, кричат и плачут, мешая
слёзы с кровью своей, а слепые чудовища уничтожают их, давят старых и молодых, женщин и детей. Их толкает вперёд
на истребление жизни владыка её — страх, сильный, как течение широкой реки.
То был номерной Гаврило. Очевидно, он наблюдал в какую-нибудь щель и имел настолько верное понятие насчет ценности Прокоповых
слез, что, когда Прокоп, всхлипывая и указывая
на мое бездыханное тело, сказал:"Вот, брат Гаврилушко (прежде он никогда не называл его иначе, как Гаврюшкой), единственный друг был
на земле — и тот помер!" — то Гаврило до такой степени иронически взглянул
на него, что Прокоп сразу все понял.
Осень в этом году была поздняя. Листья совсем обвалились, а
земля все еще дышала теплой сыростью. Последние, самые упорные дачники давно разъехались, оставив за собой все еще довольно теплые дни. Парк опустел, поредел и посветлел. Вся его листва лежала теперь красноватым ковром
на земле, а между стволами носился сизоватый пар, пресыщенный пряным запахом прелых листьев и
земли. С ветвей капли росы падали
на землю, как
слезы.
Я ходил до утомления, до темноты, вслушиваясь, как где-то каплют
слезы с деревьев, как шуршат, расправляясь, отсыревшие
на земле ветки, вглядываясь, как сумерки закутывают все кругом, как ночь покрывает всю эту печаль умирающей или дремлющей природы своей целомудренной темнотой.
Она стояла теперь над ним, убитая горем, сложив руки, без
слез, глядела
на него и не нагляделась и все-таки не могла понять, хоть и знала это, что чрез несколько дней ее ненаглядного Васю закроет мерзлая
земля там, под сугробами снегу,
на бедном кладбище.
— Смотри, вот твоя
земля, плачет она в темноте. Брось гордых, смирись, как я смирился, Саша, ее горьким хлебом покормись, ее грехом согреши, ее
слезами, того-этого, омойся! Что ум! С умом надо ждать, да рассчитывать, да выгадывать, а разве мы можем ждать? Заставь меня ждать, так я завтра же, того-этого, сбешусь и
на людей кидаться начну. В палачи пойду!
Игуменья Досифея была худая, как сушеная рыба, старуха, с пожелтевшими от старости волосами. Ей было восемьдесят лет, из которых она провела в своей обители шестьдесят. Строгое восковое лицо глядело мутными глазами. Черное монашеское одеяние резко выделяло и эту седину и эту старость: казалось, в игуменье не оставалось ни одной капли крови. Она встретила воеводшу со
слезами на глазах и благословила ее своею высохшею, дрожавшею рукой, а воеводша поклонилась ей до
земли.
Вадим круто повернул в сторону, отъехал прочь,
слез, привязал коня к толстой березе и сел
на землю; прислонясь к березе, сложа руки
на груди, он смотрел
на приготовления казаков,
на их беззаботную веселость; вдруг его взор упал
на одну из кибиток: рогожа была откинута, и он увидел… о если б вы знали, что он увидал?
Борис Петрович упал
на колена; и
слезы рекой полились из глаз его; малодушный старик! он ожидал, что целый хор ангелов спустится к нему
на луче месяца и унесет его
на серебряных крыльях за тридевять
земель.
Как пробужденная от сна, вскочила Ольга, не веруя глазам своим; с минуту пристально вглядывалась в лицо седого ловчего и наконец воскликнула с внезапным восторгом: «так он меня не забыл? так он меня любит? любит! он хочет бежать со мною, далеко, далеко…» — и она прыгала и едва не целовала шершавые руки охотника, — и смеялась и плакала… «нет, — продолжала она, немного успокоившись, — нет! бог не потерпит, чтоб люди нас разлучили, нет, он мой, мой
на земле и в могиле, везде мой, я купила его
слезами кровавыми, мольбами, тоскою, — он создан для меня, — нет, он не мог забыть свои клятвы, свои ласки…»
— Теперь? теперь… — он опустил глаза в
землю и замолк; глубокое страданье было видно в следующих словах: — теперь, убить тебя! — теперь, когда у меня есть
слезы, когда я могу плакать
на твоих коленах… плакать! о! это величайшее наслажденье для того, чей смех мучительнее всякой пытки!.. нет, я еще не так дурен как ты полагаешь; — человек, для которого видеть тебя есть блаженство, не может быть совершенным злодеем.
Он не отвечал; была минута, в которую он так сильно вздрогнул, что Ольга вскрикнула, думая, что он сорвется; но рука Юрия как бы машинально впилась в бесчувственное дерево; наконец он
слез, молча сел
на траву близ дороги и в закрыл лицо руками; «что видел ты, — говорила девушка, — отчего твои руки так холодны; и лицо так влажно…» Это роса, — отвечал Юрий, отирая хладный пот с чела и вставая с
земли.