Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла! Зато ее и ценил почти один Штольц, зато не одну мазурку просидела она одна, не
скрывая скуки; зато, глядя на нее, самые любезные из молодых людей были неразговорчивы, не зная, что и как сказать ей…
Неточные совпадения
Одет он был в суконный, домашнего шитья, сюртучок и в новые, но нанковые брючки; он был довольно уже высоконек и чрезвычайно, должно быть, нервен, потому что
скука и нетерпение, против воли его, высказывались во всей его фигуре, и чтобы
скрыть это хоть сколько-нибудь, он постоянно держал свои умненькие глазенки опущенными в землю.
Калинович слушал Петра Михайлыча полувнимательно, но зато очень пристально взглядывал на Настеньку, которая сидела с выражением
скуки и досады в лице. Петр Михайлыч по крайней мере в миллионный раз рассказывал при ней о Мерзлякове и о своем желании побывать в Москве. Стараясь, впрочем,
скрыть это, она то начинала смотреть в окно, то опускала черные глаза на развернутые перед ней «Отечественные записки» и, надобно сказать, в эти минуты была прехорошенькая.
Володя все это лето, видимо, очень скучал;
скука его происходила от презрения к нам, которое, как я говорил, он и не старался
скрывать.
— Точно я птицей была в тот вечер, поймали вы меня и выщипывали
крылья мне, так, знаете, не торопясь, по пёрышку, беззлобно…
скуки ради…
Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая
крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, точно задумавшись о
скуке жизни, потом встряхивает
крыльями и стрелою несется над степью, и непонятно, зачем он летает и что ему нужно. А вдали машет
крыльями мельница…
Иногда, уставая от забот о деле, он чувствовал себя в холодном облаке какой-то особенной, тревожной
скуки, и в эти часы фабрика казалась ему каменным, но живым зверем, зверь приник, прижался к земле, бросив на неё тени, точно
крылья, подняв хвост трубою, морда у него тупая, страшная, днём окна светятся, как ледяные зубы, зимними вечерами они железные и докрасна раскалены от ярости.
У нее, как думала она, от
скуки, досады, от напряженной улыбки и от неудобства, какое чувствовалось во всем теле, началась дрожь в руках и ногах. И чтобы
скрыть от гостей эту дрожь, она старалась громче говорить, смеяться, двигаться…
— Скучно, — сказал Лаврентий Петрович. И сказал он это таким голосом, как говорят страдающие дети, и закрыл глаза, чтобы
скрыть слезы. А в его «дневнике», среди заметок о том, каковы у больного пульс и дыхание и сколько раз его слабило, появилась новая отметка: «Больной жалуется на
скуку».
Он нисколько не
скрывал, что мое американское лицо, казавшееся ему еврейским, и необходимость просить у меня денег наводили на него непроходимую
скуку: он слегка зевнул, усевшись в кресло, и сказал...