Неточные совпадения
Клим пошел домой. Ему не верилось, что эта
скромная швейка могла охотно
целовать Дронова, вероятнее, он
целовал ее насильно. И — с жадностью, конечно. Клим даже вздрогнул, представив, как Дронов,
целуя, чавкает, чмокает.
Привалов шел за Василием Назарычем через
целый ряд небольших комнат, убранных согласно указаниям моды последних дней. Дорогая мягкая мебель, ковры, бронза, шелковые драпировки на окнах и дверях — все дышало роскошью, которая невольно бросалась в глаза после
скромной обстановки кабинета. В небольшой голубой гостиной стояла новенькая рояль Беккера; это было новинкой для Привалова, и он с любопытством взглянул на кучку нот, лежавших на пюпитре.
Тут были ирисы самых разнообразных оттенков от бледно-голубого до темно-фиолетового,
целый ряд орхидей разных окрасок, желтый курослеп, темно-фиолетовые колокольчики, душистый ландыш, лесная фиалка,
скромный цветочек земляники, розовый василек, яркая гвоздика и красные, оранжевые и желтые лилии.
Но он такой
скромный, только
поцеловал мое плечо».
Как тяжело думать, что вот „может быть“ в эту самую минуту в Москве поет великий певец-артист, в Париже обсуждается доклад замечательного ученого, в Германии талантливые вожаки грандиозных политических партий ведут агитацию в пользу идей, мощно затрагивающих существенные интересы общественной жизни всех народов, в Италии, в этом краю, „где сладостный ветер под небом лазоревым веет, где
скромная мирта и лавр горделивый растут“, где-нибудь в Венеции в чудную лунную ночь
целая флотилия гондол собралась вокруг красавцев-певцов и музыкантов, исполняющих так гармонирующие с этой обстановкой серенады, или, наконец, где-нибудь на Кавказе „Терек воет, дик и злобен, меж утесистых громад, буре плач его подобен, слезы брызгами летят“, и все это живет и движется без меня, я не могу слиться со всей этой бесконечной жизнью.
Обыкновенно наказывают плетями или розгами всех бегунов без разбора, но уж одно то, что часто побеги от начала до конца поражают своею несообразностью, бессмыслицей, что часто благоразумные,
скромные и семейные люди убегают без одёжи, без хлеба, без
цели, без плана, с уверенностью, что их непременно поймают, с риском потерять здоровье, доверие начальства, свою относительную свободу и иногда даже жалованье, с риском замерзнуть или быть застреленным, — уже одна эта несообразность должна бы подсказывать сахалинским врачам, от которых зависит наказать или не наказать, что во многих случаях они имеют дело не с преступлением, а с болезнью.
Люберцев не держит дома обеда, а обедает или у своих (два раза в неделю), или в
скромном отельчике за рубль серебром. Дома ему было бы приятнее обедать, но он не хочет баловать себя и боится утратить хоть частичку той выдержки, которую поставил
целью всей своей жизни. Два раза в неделю — это, конечно, даже необходимо; в эти дни его нетерпеливо поджидает мать и заказывает его любимые блюда — совестно и огорчить отсутствием. За обедом он сообщает отцу о своих делах.
Когда он очутился вновь в Петербурге, ему было уже за пятьдесят лет, и он с честью носил чин штатского генерала. Важного поста он в виду не имел и только жаждал прожить легко и беспечально. И когда он осмотрелся и вынул из чемодана
целую кипу рекомендательных писем, то душою его овладела твердая уверенность, что
скромные его мечты могут быть осуществлены вполне беспрепятственно.
— Мне… две тысячи, — краснея, отвечает товарищ, прибавляя
целую половину или, по малой мере, четверть против
скромной действительности.
Это означает, что народилась
целая уйма солидных людей, которые уже не довольствуются
скромным казанским мылом, но, ввиду обуявшей их жажды почестей и оживления надежд, начинают ощущать потребность в более тонких мылах, с запахом вроде Violette de Parme или Foin coupe.
В ближайшую субботу он идет в отпуск к замужней сестре Соне, живущей за Москвой-рекой, в Мамонтовском подворье. В пустой аптекарский пузырек выжимает он сок от
целого лимона и новым пером номер 86 пишет довольно
скромное послание, за которым, однако, кажется юнкеру, нельзя не прочитать пламенной и преданной любви...
Но, вместо этого, внезапно
целая куча домов опять выступала из-за зелени, и Матвей опять попадал как будто в новый город; порой даже среди
скромных коттеджей опять подымались гордые дома в шесть и семь этажей, а через несколько минут опять маленькие домики и такая же дорога, как будто этот город не может кончиться, как будто он занял уже весь свет…
Эти
скромные, но полезные для человечества деяния до такой степени выгодно выделялись из
целой цепи деяний легкомысленных и бесплодно-возмутительных, что не обратить на них внимания было невозможно.
В общежитии это был очень
скромный молодой человек, по
целым дням корпевший над своими лекциями.
— Ей хорошо, — злобствовал Пепко, — водки она не пьет, пива тоже… Этак и я прожил бы отлично. Да… Наконец, женский организм гораздо
скромнее относительно питания. И это дьявольское терпение: сидит по
целым неделям, как кикимора. Никаких общественных чувств, а еще Аристотель сказал, что человек — общественное животное. Одним словом, женский вопрос… Кстати, почему нет мужского вопроса? Если равноправность, так должен быть и мужской вопрос…
Пепко волновался
целый день и с горя напился жесточайшим образом. Его
скромное исчезновение из Петербурга уже не было тайной…
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли в другую комнату и, не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления ног на службе верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький
скромный бал, несмотря на издержки; как для сей
цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты в числе
целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
— Вы хотите знать, Настенька, что такое делал в своем углу наш герой, или, лучше сказать, я, потому что герой всего дела — я, своей собственной
скромной особой; вы хотите знать, отчего я так переполошился и потерялся на
целый день от неожиданного визита приятеля? Вы хотите знать, отчего я так вспорхнулся, так покраснел, когда отворили дверь в мою комнату, почему я не умел принять гостя и так постыдно погиб под тяжестью собственного гостеприимства?
Бывали
целые периоды, когда наше
скромное жилье положительно превращалось в лечебницу.
Веселая сельская жизнь Степана Степановича стала скоро известной в околотке; явились соседи, одни с
целью его женить на дочери, другие обыграть, третьи, более
скромные, познакомились потому, что им казалось пить чужой пунш приятнее своего.
Фон Ранкен. Я очень люблю
скромных. Но… конечно, не во всех случаях жизни. Впрочем, и в ваших глазках я вижу, хотя и скрытый, но столь живой огонек, — не так ли, Оля? (
Целуя руку.) А ноготки-то у нас не совсем чистые, это нехорошо, ноготки нужно чистить…
И потому весьма естественно, что пренеприятно был изумлен непривычный к компании герой нашей повести, когда, ровно год тому назад, очутился он, солидный и
скромный, вдруг посреди шумливой и беспокойной ватаги
целого десятка молодых ребят, своих новых сожителей и товарищей.
Из жильцов особенно замечательны были: Марк Иванович, умный и начитанный человек; потом еще Оплеваниев-жилец; потом еще Преполовенко-жилец, тоже
скромный и хороший человек; потом еще был один Зиновий Прокофьевич, имевший непременною
целью попасть в высшее общество; наконец, писарь Океанов, в свое время едва не отбивший пальму первенства и фаворитства у Семена Ивановича; потом еще другой писарь Судьбин; Кантарев-разночинец; были еще и другие.
Испросив покровительства, господин Зимовейкин оказался весельчаком, стал очень рад,
целовал у Устиньи Федоровны ручки, несмотря на
скромные уверения ее, что рука у ней подлая, не дворянская, а к вечеру обещал всему обществу показать свой талант в одном замечательном характерном танце.
И так-то изо дня в день в душе его беспрестанно подымался
целый ряд роковых вопросов, сомнений, мучений совести, укоризн, а тихая семейная жизнь текла между тем для него своею ровною и
скромною чередою.
Их много, даже можно бы сказать их слишком много, если бы число их пришлось сравнивать с короткими письмами Бодростина, но довольно многочисленные письма Горданова исчезали среди
целого вороха высыпанных Глафирой на колени
скромных листков синеватой клетчатой бумаги, исписанных мелким бисерным почерком Ропшина.
Тот ощутил в этом пожатии
целую скромную просьбу и в молчаливом поклоне умел выразить готовность ее исполнить.
Минут за пять до встречи с Облонским, уныло бродя по залам ресторана, он лелеял
скромную, но сладкую мечту перехватить у кого-нибудь хоть сотняжку рублей, и вдруг теперь ему предлагают
целый капитал — пятьдесят тысяч.
В самом деле, если разобрать его житье бытье, какие у него личные утехи? Никаких.
Целый день с утра он работает, читает, пишет, готовится к своей"
скромной доле"и будет еще готовиться
целыми годами трудов. Ему тридцать один год, и ни единой души, связанной с ним живой связью. Так он ведь и промается. Ему, положим, и не нужен pot au feu [буквально: горшок с супом; здесь: семейный очаг (фр.).], но я верить не хочу, чтобы в иные минуты такое одиночество не давило его!
«Помни, что дозволение свободно обращаться с собой порождает пренебрежение; берегись этого. Приучайся к естественной вежливости, избегая людей, любящих блистать остроумием, по большей части это люди извращенных нравов. Будь сурова с мужчинами и говори с ними немного, а когда они станут с тобой заговаривать, отвечай на похвалы их
скромным молчанием… Когда будешь в придворных собраниях и если случится, что тебя обступят старики, показывай вид, что хочешь
поцеловать у них руку, но своей не давай».
И единственная
цель, какою руководился я при составлении моих
скромных «Записок», это показать моему благосклонному читателю, как при самых тягостных условиях, где не остается, казалось бы, места ни надежде, ни жизни, — человек, существо высшего порядка, обладающее и разумом и волею, находит то и другое.