Неточные совпадения
— Иду, иду,
Варвара Андреевна, —
сказал Сергей Иванович, допивая из чашки кофей и разбирая по карманам платок и сигарочницу.
«Да нынче что? Четвертый абонемент… Егор с женою там и мать, вероятно. Это значит — весь Петербург там. Теперь она вошла, сняла шубку и вышла на свет. Тушкевич, Яшвин, княжна
Варвара… — представлял он себе — Что ж я-то? Или я боюсь или передал покровительство над ней Тушкевичу? Как ни смотри — глупо, глупо… И зачем она ставит меня в это положение?»
сказал он, махнув рукой.
— Ну вот вам и Долли, княжна, вы так хотели ее видеть, —
сказала Анна, вместе с Дарьей Александровной выходя на большую каменную террасу, на которой в тени, за пяльцами, вышивая кресло для графа Алексея Кирилловича, сидела княжна
Варвара. — Она говорит, что ничего не хочет до обеда, но вы велите подать завтракать, а я пойду сыщу Алексея и приведу их всех.
Именно, когда представитель всех полковников-брандеров, наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всем,
Варвар Николаич Вишнепокромов приехал к нему затем именно, чтобы наговориться вдоволь, коснувшись и политики, и философии, и литературы, и морали, и даже состоянья финансов в Англии, он выслал
сказать, что его нет дома, и в то же время имел неосторожность показаться перед окошком.
Он уверил ее, что детей нужно везти в Москву, а ей одной, с глупой гувернанткой, оставаться в деревне, — она поверила;
скажи он ей, что детей нужно сечь, так же как сечет своих княгиня
Варвара Ильинична, она и тут, кажется бы, согласилась, —
сказала бабушка, поворачиваясь в своем кресле с видом совершенного презрения.
Варвара. Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы
скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно! Того гляди в беду попадешь.
Кабанов. Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это
скажет. Так, братец, Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то что родные, а точно вороги друг другу.
Варвару маменька точила-точила; а та не стерпела, да и была такова — взяла да и ушла.
Варвара (покрывает голову платком перед зеркалом). Я теперь гулять пойду; а ужо нам Глаша постелет постели в саду, маменька позволила. В саду, за малиной, есть калитка, ее маменька запирает на замок, а ключ прячет. Я его унесла, а ей подложила другой, чтоб не заметила. На вот, может быть, понадобится. (Подает ключ.) Если увижу, так
скажу, чтоб приходил к калитке.
Варвара. Нет, не любишь. Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду
сказать. И напрасно ты от меня скрываешься! Давно уж я заметила, что ты любишь одного человека.
Затем он очень обрадовался, когда
Варвара сказала, что она не хочет ребенка и вообще ничем не хочет стеснять его; она
сказала это очень просто и решительно.
Явился писатель Никодим Иванович, тепло одетый в толстый, коричневый пиджак, обмотавший шею клетчатым кашне; покашливая в рукав, он ходил среди людей, каждому уступая дорогу и поэтому всех толкал. Обмахиваясь веером, вошла
Варвара под руку с Татьяной; спросив чаю, она села почти рядом с Климом, вытянув чешуйчатые ноги под стол. Тагильский торопливо надел измятую маску с облупившимся носом, а Татьяна, кусая бутерброд,
сказала...
Варвара сказала, что Лидия Варавка ничем еще не знаменита, тогда он заявил...
— Сколько раз я говорила тебе это, — отозвалась
Варвара; вышло так, как будто она окончила его фразу. Самгин посмотрел на нее, хотел что-то
сказать, но не
сказал ничего, отметил только, что жена пополнела и, должно быть, от этого шея стала короче у нее.
Варвара нашла уже, что Митрофанов не так забавен, каким показался в первый его визит; Клим
сказал ей...
Варвара как-то тяжело, неумело улеглась спиною к нему; он погасил свечу и тоже лег, ожидая, что еще
скажет она, и готовясь наговорить ей очень много обидной правды. В темноте под потолком медленно вращались какие-то дымные пятна, круги. Ждать пришлось долго, прежде чем в тишине прозвучали тихие слова...
Он справился о температуре, о докторе,
сказал несколько обычных в таких случаях — утешающих слов, присмотрелся к лицу
Варвары и решил...
Самгин посадил ее на колени себе, тихонько посмеиваясь. Он был уверен, что
Варвара немножко играет, ведь ничего обидного он ей не
сказал, и нет причин для этих слез, вздохов, для пылких ласк.
— Наоборот, —
сказал он. —
Варвары Кирилловны — нет? Наоборот, — вздохнул он. — Я вообще удачлив. Я на добродушие воров ловил, они на это идут. Мечтал даже французские уроки брать, потому что крупный вор после хорошего дела обязательно в Париж едет. Нет, тут какой-то… каприз судьбы.
Сказал он это лишь потому, что хотел охладить неиссякаемые восторги
Варвары, они раздражали его, он даже спросил иронически...
— Этих бесноватых следовало бы полить водою из пожарного брандспойта, — довольно громко
сказал он;
Варвара, стоя, бормотала...
Устав рассказывать, она ушла к себе.
Варвара закурила папиросу, посидела, закрыв глаза, потом
сказала, вздыхая...
— Кажется, скоро место получу, вторым помощником смотрителя буду в сумасшедшем доме, —
сказал Митрофанов
Варваре, но, когда она вышла из столовой, он торопливым шепотом объявил Самгину...
Он уже понимал, что говорит не те слова, какие надо бы
сказать.
Варвара схватила его руку, прижалась к ней горячей щекой.
Казалось, что он тает, сокращается и сейчас исчезнет, как тень. Алина, склонясь к Любаше, тихо говорила ей что-то и смеялась. Подскочила
Варвара, дергая за руки Татьяну Гогину, рядом с Климом очутился Кутузов и
сказал, вздохнув...
Эти люди, бегавшие по раскаленным улицам, как тараканы, восхищали
Варвару, она их находила красивыми, добрыми, а Самгин
сказал, что он предпочел бы видеть на границе государства не грузин, армян и вообще каких-то незнакомцев с физиономиями разбойников, а — русских мужиков.
— Ну, — живо! — вполголоса
сказала Сомова, толкая его в столовую; там сидела
Варвара, непричесанная, в широком пестром балахоне. Вскричав «Ай!» — она хотела убежать, но Сомова строго прикрикнула...
Через трое суток он был дома, кончив деловой день, лежал на диване в кабинете, дожидаясь, когда стемнеет и он пойдет к Никоновой.
Варвара уехала на дачу, к знакомым. Пришла горничная и
сказала, что его спрашивает Гогин.
— Нет, —
сказал Самгин и тоже спросил: не знает ли Гогин чего-нибудь о
Варваре?
Толкнув
Варвару и не извинясь пред нею, Лютов подскочил к нему, открыл рот, но тотчас судорожно чмокнул губами и выговорил явно не те слова, какие хотел
сказать.
Запрокинув голову, некрасиво выгнув кадык,
Варвара сказала тоном вызова...
Поднялись на Гудаур, молча ели шашлык, пили густое лиловое вино. Потом в комнате, отведенной им,
Варвара, полураздевшись, устало села на постель и
сказала, глядя в черное окно...
Она исчезла, заставив Самгина мельком подумать, что суматоха нравится ей.
Варвара, высунув из двери улыбающееся, но сконфуженное лицо,
сказала...
Самгин молча отстранил его. На подоконнике сидел, покуривая, большой человек в полумаске, с широкой, фальшивой бородой; на нем костюм средневекового цехового мастера, кожаный передник; это делало его очень заметным среди пестрых фигур. Когда кончили танцевать и китаец бережно усадил
Варвару на стул, человек этот нагнулся к ней и, придерживая бороду,
сказал...
За три недели, одиноко прожитых им в квартире
Варвары, он убедился, что Любаша играет роль более значительную, чем он приписывал ей. Приходила нарядная дама под вуалью, с кружевным зонтиком в руках, она очень расстроилась и, кажется, даже испугалась, узнав, что Сомова арестована. Ковыряя зонтиком пол, она нервно
сказала...
И вдруг Самгин почувствовал, что его обожгло возмущение: вот это испорченное тело Лидия будет обнимать, может быть, уже обнимала? Эта мысль тотчас же вытолкнула его из кухни. Он быстро прошел в комнату
Варвары, готовясь
сказать Лидии какие-то сокрушительные слова.
— А — кровью пахнет? — шевеля ноздрями,
сказала Анфимьевна, и прежде, чем он успел остановить ее, мягко, как перина, ввалилась в дверь к
Варваре. Она вышла оттуда тотчас же и так же бесшумно, до локтей ее руки были прижаты к бокам, а от локтей подняты, как на иконе Знамения Абалацкой богоматери, короткие, железные пальцы шевелились, губы ее дрожали, и она шипела...
Тревожила мысль о возможном разноречии между тем, что рассказал
Варваре он и что
скажет постоялец. И, конечно, сыщики заметили его, так что эта история, наверное, будет иметь продолжение.
Нет, говорилось все не то, что нужно было
сказать для
Варвары.
Ему даже захотелось разбудить
Варвару,
сказать в лицо ей жесткие слова, избить ее словами, заставить плакать.
Варвара утомленно закрыла глаза, а когда она закрывала их, ее бескровное лицо становилось жутким. Самгин тихонько дотронулся до руки Татьяны и, мигнув ей на дверь, встал. В столовой девушка начала расспрашивать, как это и откуда упала
Варвара, был ли доктор и что
сказал. Вопросы ее следовали один за другим, и прежде, чем Самгин мог ответить,
Варвара окрикнула его. Он вошел, затворив за собою дверь, тогда она, взяв руку его, улыбаясь обескровленными губами, спросила тихонько...
— Он был человек не талантливый, но знающий, —
сказала Самгина
Варваре.
«Начнется пересмотр прошлого», — неприязненно подумал Самгин и, не спросив разрешения, закурил папиросу, а
Варвара, протянув руку,
сказала...
— Не знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая гостя к двери, поспешно думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет тому назад. Он пошел в спальню, зажег огонь, постоял у постели жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на кровать свою, Самгин вспомнил, что, когда он сообщил ей о смерти Маракуева,
Варвара спокойно
сказала...
— Если успею, —
сказал Самгин и, решив не завтракать в «Московской», поехал прямо с вокзала к нотариусу знакомиться с завещанием
Варвары. Там его ожидала неприятность: дом был заложен в двадцать тысяч частному лицу по первой закладной. Тощий, плоский нотариус, с желтым лицом, острым клочком седых волос на остром подбородке и красненькими глазами окуня, сообщил, что залогодатель готов приобрести дом в собственность, доплатив тысяч десять — двенадцать.
Болезненно охнув,
Варвара приподнялась, схватила его руку и, прижав ее ко груди своей,
сказала...
Но Самгин уже не слушал его замечаний, не возражал на них, продолжая говорить все более возбужденно. Он до того увлекся, что не заметил, как вошла жена, и оборвал речь свою лишь тогда, когда она зажгла лампу. Опираясь рукою о стол,
Варвара смотрела на него странными глазами, а Суслов, встав на ноги, оправляя куртку,
сказал, явно довольный чем-то...
Она взвизгивала все более пронзительно. Самгин, не
сказав ни слова, круто повернулся спиною к ней и ушел в кабинет, заперев за собою дверь. Зажигая свечу на столе, он взвешивал, насколько тяжело оскорбил его бешеный натиск
Варвары. Сел к столу и, крепко растирая щеки ладонями, думал...
Варвара,
сказав, что она устала, скрылась в комнату, отведенную ей; Самгин тоже ушел к себе и долго стоял у окна, ни о чем не думая, глядя, как черные клочья облаков нерешительно гасят звезды.
— За-амечательно, — изумленно протянула
Варвара, закрыв глаза, качая головою. — Как это… замечательно! Разоблачающая минута, а? Что ты
скажешь?
Народились какие-то «вундеркинды», один из них, крепенький мальчик лет двадцати, гладкий и ловкий, как налим, высоколобый, с дерзкими глазами вертелся около
Варвары в качестве ее секретаря и учителя английского языка. Как-то при нем Самгин
сказал...