Клейменая

Ярославна Долина, 2021

На войне нельзя быть мягкосердечной. На войне нельзя жалеть. На войне есть враг, которого положено ненавидеть. Она следовала этим истинам, пока мужчина из вражеского племени не заявил на нее свои права. Барс, высокий и наглый, разрушил ее жизнь до основания. Она должна была убить его. Но что, если вопреки всему полюбила?.. Тогда за ним в огонь и в воду, и в изгнание? Вечное недоверие селян до конца жизни терпеть и принимать не с молчаливым укором мужу-деспоту, взявшему в жены против воли, а с радостью и гордостью…

1

Ходячей стихией называла Кинни матушка. И ничуть не приукрашивала. Даже сегодня, в день совершеннолетия дочери, как ни старалась она держаться, как ни напоминала себе о том, что у девушки самый главный в жизни праздник, приближающий ее к знаковому дню замужества, пару раз все равно не вытерпела. Кинни и сама не была до конца уверена, что появлялась на свет не одновременно со смерчами, лавинами, метелями, грозой и прочими кошмарами, способными в своем зловещем танце привести к смерти не то что маленькое племя — целый народ. Так вот, Кинни была в своем роду чем-то вроде местного цунами, к которому все уже давно привыкли, хоть и держались настороже. Не проходило дня, чтобы она не сотворила случайно какую-нибудь беду — если не в своем небольшой глинобитном домике, так во дворике или в священном месте. Не то чтобы Кинни ничего не умела делать, уродилась неуклюжей или однорукой. Напротив — девушка была гордостью своего рода, высокая, с густыми каштановыми волосами, обвивающими шею во время бега. Ее глаза имели странный цвет — не голубой, не карий, но одновременно и то, и другое, что в сочетании давало необычный оттенок, который на солнце казался даже сиреневым. Кинни успешно училась в Школе племени антилоп на боевом богословском отделении и отлично умела не только прясть, шить, готовить, разбираться в травах и детских заболеваниях, но и владеть мечом. Последнее в ее племени считалось неукоснительной обязанностью хранительницы храма, в которые посвятили свою дочь мудрые Будика и Гейрт, когда ей было три дня и три часа от роду. В племени антилоп никто не волен был над своей судьбой. Считалось, что человек по глупости своей и невежеству не мог сам выбрать себе жизнь. Даже его родители не были на это способны. Когда в большой глинобитном доме на свет появилась девочка, в другом конце поселения в последний раз вздохнула старейшая, а потому самая уважаемая хранительница, уготовав тем самым судьбу новорожденной. С того самого дня большую часть своей жизни маленькая Кинни провела в просторном храме, вырезанном из огромного монолитного камня совершенно белого цвета из-за скелетов ракообразных, спрессованных в скалу миллионы лет назад.

Юноши в племени антилоп становились совершеннолетними в 25 лет. Объяснялось это легко. Мальчик с самого рождения воспитывался воином, защитником и не должен был думать о женщинах и семье преждевременно. Первостепенное дело для него — воинское искусство. Когда унэшу, как их звали в племени, исполнялось 25, он проходил через обряд инициации, посвящения в воины и по его окончании получал новое имя и объявлялся мужчиной. В этот день ежегодно закатывался грандиозный пир, на несколько дней объявлялся запрет на физический труд даже для женщин — единственный раз в году. А вот появление в племени новой девушки интересовало в основном мужчин и подросших унэшей — последним за год до посвящения разрешалось присутствовать на подобных мероприятиях. Девицы становились совершеннолетними в 17 лет, с того времени назывались газелями и почти сразу же выдавались замуж. Муж забирал жену в новый, возведенный как раз перед свадьбой глинобитный дом и обеспечивал себя наследником, а затем возвращался в войско. Дом, дети, равно как земля и хозяйство оставались на попечении жены. Это был тяжелый труд, поэтому женщины-антилопы редко доживали до старости.

В утро своего совершеннолетия Кинни проснулась от того, что солнце стояло уже высоко над горизонтом и раскалилось настолько, что казалось почти белым. Огромный пушистый кот, из-за широких длинных ушей больше похожий на кролика, лениво потянулся рядом и лизнул длинный горизонтальный шрам поперек бледной ладони хозяйки. Девушка добродушно поморщилась и взъерошила ему шерсть на загривке. Кот недовольно хлопнул хвостом по подушке и забрался под одеяло.

— Ну и лентяй же ты, Колосок, — засмеялась Кинни, откидывая одеяло. — Вставай, а то праздник проспим.

Кот и не думал выбираться. Кинни спустила ноги на деревянный пол, заправила за пояс кинжал, натянула домашние, плетеные из молодых побегов лозы, тапочки и подбежала к небольшой чаше с водой, которую предусмотрительные сестры приготовили для нее накануне. Дверь скрипнула, и в комнату заглянуло веснушчатое личико младшей сестренки. Увидев именинницу, малышка залилась краской и, подобрав юбку, скрылась в коридоре.

— Плоснулась! — услышала Кинни сосредоточенный шепот. В ту же секунду дверь отворилась снова, и в комнату поспешно засеменили сестры с лентами и тесемками в руках и мама с большим караваем на рушнике. Колосок нехотя вылез из-под одеяла, облизнулся и с любопытством дернул ухом. Девочки три раза обошли вокруг сестры и символически обвязали ее руки большой белой лентой в знак того, что с сегодняшнего дня Кинни потеряет свободу, станет газелью, а это значит, что ее беззаботная девическая жизнь закончится. Мама поднесла дочери только что испеченный каравай. Девушка преклонила голову и отведала белый хлеб из ее рук — совсем скоро и это удовольствие останется в прошлом. Сестры усадили Кинни на стул и, затянув протяжную песнь о прошедшем детстве, принялись впервые в жизни заплетать ей косы — девушки племени антилоп носили волосы распущенными до самого совершеннолетия. Проворные белые пальчики вплетали в каштановые локоны именинницы все новые и новые ленты, пока волосы не скрылись под ними полностью. Две тугие косы упали на спину девушки. Кинни встала со стула и подошла к зеркалу. Удивительно, как тотчас же изменилось ее отражение. Нет, лицо осталось таким же бледным и молодым, как всегда, темные кудри по-прежнему непослушно выбивались из-под горизонтальной повязки на лбу, которую носили все незамужние девушки племени, но глаза стали совершенно другими — серьезными и грустными. Девочки тем временем облачили сестру в праздничную красную рубаху с белой вышивкой и обвязали ее талию толстым шелковым поясом. Мама подошла к двери и распахнула ее настежь. В комнату шагнул отец, в праздничной одежде и красных сапогах, взял дочь за руку и вывел из дома на улицу. Крыльцо жилища было украшено такими же яркими лентами, что и голова Кинни, — в знак того, что сегодня в этом доме появилась новая газель. Отец с дочерью остановились перед собравшимися. Девушка достала из рукава несколько тесемок с подвязанными к ним деревянными фигурками котов, взмахнув ими в воздухе, низко поклонилась мужчинам в кольчугах и рослым унэшам пока еще в простой ребяческой одежде и, поднявшись по лестнице, повязала их на доставшуюся еще от прабабушки большую железную подкову, прибитую к высокому деревянному шесту во дворе. Если в племени найдется мужчина, который пожелает жениться на Кинни, ему придется снять эту тесьму, а вместо нее подвесить свою с деревянной фигурой животного его рода. И для этого он должен быть достаточно смел, высок и мускулист, чтобы забраться на столб самостоятельно, без лестницы. Через три месяца после посвящения родители снимут ленты парней и выберут из них самого достойного. А он в свою очередь должен будет подтвердить, что добыл ленту сам, без чьей бы ни было помощи, — залезть на столб уже прилюдно, сбросить оттуда ленты соперников и втоптать их в землю.

Повязав третью тесьму к подкове, Кинни ухватилась за столб и принялась спускаться. Перехватив руками свежее молодое дерево, срубленное накануне в лесу, который начинался сразу же за последним домом поселения, она испуганно поморщилась. На белоснежной древесине, еще источающей чудесный сладкий запах леса, под ладонью Кинни отпечаталась тонкая кровавая полоса. Этого еще не хватало! Скверна на священном белом дереве во время главной в жизни церемонии… Девушка подняла руку и тайком глянула на шрам. Он едва заметно кровоточил. Газель украдкой лизнула его языком и сжала кулак. Перехватывая лестницу одной рукой, она медленно спустилась и шагнула к отцу. Он хотел взять ее за правую руку, как было положено, но девушка протянула ему левую.

— Поранилась, — едва слышно шепнула она. Отец нахмурился и вознес глаза к небу — опять у дочери все не как у людей, и за что ж ему такое наказание — и повел ее по центральной дороге, которая, к слову сказать, была единственной в поселении. Желающие последовали за ними. Кинни оглянулась на столб. Три маленькие красные ленточки с деревянными кошками осиротело колыхались на ветру. Случалось, когда красивая девушка племени становилась газелью и отправлялась вместе с отцом в Большой поход по поселению, некоторые парни не выдерживали и бросались к столбу, едва невеста ступала на землю с лестницы, потому что лент было всего три, а охотников в пять раз больше. Женихами становились те, что оказывались самыми быстрыми и сильными. Кинни это не грозило. Ей была уготована судьба хранительницы, а это значило, что девушка освобождалась от трудовой обязанности и вместо мужа становилась защитницей племени и священного храма, а ему предоставлялся выбор — либо вести хозяйство самостоятельно, либо нанимать помощников и возвращаться в дружину. Ясно, что среди молодых горячих парней охотников вести такую жизнь не было.

— Зато ты сразу поймешь, что он тебя любит, — говорила Кинни мама, поглаживая каштановую головку дочери, оплакивающей свою судьбу, — если откажется от воинских почестей, службы в дружине, судьбы настоящего мужчины и пожелает взять тебя в жены. Для этого нужно иметь настоящую мужественность и любить тебя больше жизни.

— Или просто быть трусом и бояться потерять жизнь в жестоком сражении, — всегда добавляла Кинни. — Когда жена размахивает мечом и убивает врагов, а муж тем временем готовит еду, воспитывает детей и сажает кукурузу — это противоестественно. Судьба посмеялась надо мной!

— Не тебе роптать! — всегда гневалась мама и оставляла попытки успокоить дочь. Чем ближе подкрадывался день совершеннолетия Кинни, тем чаще происходили подобные разговоры. Но заканчивались они всегда одинаково.

Молодые мужчины строили глинобитные жилища по кругу, всегда оставляя проход для следующего дома. Таким образом, поселение антилоп представляло собой лабиринт в виде спирали, закручивающейся к центру, где на периферии оставались дома более молодых и сильных воинов, а ближе к центру жили пожилые мужчины, по большей части уже одинокие, слабые и нуждающиеся в защите и помощи. Когда глава рода умирал, его жилище занимал старший сын, а младший отправлялся строить себе дом самостоятельно. Молодки, селившиеся рядом, были приблизительно одного возраста и часто дружили, так что соседки поддерживали друг друга и помогали, а серьезных склок среди них никогда не было. Таким расположением племя антилоп жило издревле и считало его самым мудрым и удобным.

Дом Кинни находился где-то посреди поселения. Отец вел ее к внешнему кругу, где совсем скоро дочь найдет себе приют с молодым мужем в свежем доме на окраине. Мужчины и унэши выходили на улицу и кланялись новой газели. Она в ответ тоже опускала голову, а потом, как предписывал обычай, оборачивалась к своему столбу с лентами — самому высокому сооружению в поселении — и низко кланялась и ему. Заметив в толпе светловолосого и веснушчатого друга детства, который через год тоже перестанет быть мальчишкой, Кинни улыбнулась ему и подняла было руку, чтобы махнуть, но наткнулась на осуждающий взгляд отца и осеклась. Марри улыбнулся — наполовину печально, наполовину задорно. Газель двинулась дальше. Когда процессия дошла до последнего дома, Кинни с тоской посмотрела на лесную дорогу, которая уходила в чащу и, в конце концов заканчивалась возле белоснежного храма, спрятанного в глубине леса от врагов, чтобы завоеватели даже при самом печальном исходе не смогли найти и осквернить его. Как бы ей хотелось оставить всех этих людей прямо сейчас и броситься туда, умолить вернуть детство, избавить от необходимости выходить замуж. В племени, конечно, было много замечательных, сильных и красивых парней, настоящих воинов и защитников, но как назло для Кинни все они были на одно лицо. К тому же, кому из них нужна боевая жена с кинжалом за поясом… Девушка поклонилась лесу, и процессия двинулась обратно к дому Гейрта, где праздничный стол ломился от изысканных яств, а не вертеле жарился огромный баран.

2

— А что мы будем делать, если барсы все-таки нападут? — робко спросила Айна, самая младшая хранительница, совсем юная девушка, почти газель, ученица Школы племени, светленькая и хрупкая, но это не мешало ей носить за поясом острый изогнутый кинжал. Как научится пользоваться им, для нее выкуют боевой меч.

— Сражаться, — спокойно ответила Кинни, подбирая поводья покрепче. У нее за поясом тоже висел кинжал, тот самый, который ей торжественно вручили в большой день, когда девочке исполнилось пять лет, а из-за спины выглядывала серебряная рукоять длинного, смертельно опасного меча. И горе тому, кто осмелится заподозрить, что девушка не умеет им владеть. А прямо перед Кинни, на самом загривке коня сидел Колосок, крепко вцепившись когтями в гриву. Жеребец мужественно терпел. Кот никогда не покидал хозяйку, даже когда она попадала в рискованные ситуации, а иногда и сам становился их причиной. Он держался за Верда всеми четырьмя лапами, не обращая внимания на насмешливые взгляды газели. Отправляясь к женской горе, Кинни каждый раз закрывала его в комнате, чтобы избавить от сложного путешествия, но упрямому коту всегда удавалось откопать какую-нибудь лазейку. «Что ж, сам ввязался — теперь терпи», — говорил взгляд хозяйки. Вот кот и терпел.

На хранительниц храма возлагалась почетная обязанность раз в неделю привозить из далекого горного источника священную воду, а также привозить отцветшие лечебные травы, которые росли на склоне женской горы. С такой ответственной задачей могла справиться только хранительница, потому что мужчинам было запрещено ступать на женскую гору. У них была другая, мужская скала, где не росло почти никаких растений, так как юноши на протяжении сотен лет именно там учились убивать врагов, а потому давным-давно уж затоптали даже те ростки, что осмеливались показаться из-под земли. На этом же месте собирался на совет со своей дружиной вождь племени, и каждый воин по справедливости имел право высказать свое мнение и повлиять на принятое решение.

Обычно Кинни отправлялась на женскую гору одна, но Айна была еще слишком юной и слабой, чтобы в одиночку отбиться от нападающего, потому последние две поездки газель брала ее с собой, чтобы училась. Девушки скакали на гнедых лошадях по дну ущелья, поросшего мхом и большими ярко-красными цветами наподобие садовой лилии, что можно было увидеть почти у каждого дома в поселении антилоп. Но эти были дважды крупнее и жилистее, росли только здесь, на воле, в диких зарослях белого дерна, по берегу небольшого ручья, струящегося по дну ущелья, весело перемалывая, перекатывая и отшлифовывая опавшую горную породу. Позволив лошадям вдоволь напиться из источника, Кинни направила своего Верда вверх по горной дороге. Айна двинулась за ней мимо белоснежных эдельвейсов, серебристо-лиловой лаванды и нежно-голубого шалфея, полной грудью вдыхая их прохладный изысканный аромат. Когда дно ущелья осталось далеко позади, а лошадям стало трудно скакать по отвесному склону, из-за пушистой туи выплыла большая каменная чаша, наполненная святой водой до самых краев. Девушки спешились и привязали лошадей к низкой горной сосне. Колосок облегченно вздохнул и соскочил с ненавистного коня. Кинни сделала Айне знак оставаться на месте. Маленькая хранительница покорно кивнула. Газель бесшумно достала из-за пояса кинжал и, пригнувшись к земле, двинулась к источнику. Для недругов это место было как медом намазано — хранительницы казались легкой добычей. Кинни беззвучно скользнула за тую и осмотрелась. У чаши было тихо, если не считать веселого журчания воды да потрескивания бурого горного сокола — балобана.

— Заходи, Айна, — громко сказала Кинни, заправляя кинжал обратно за пояс. Светленькая хранительница поднесла к чаше две большие фляги и зачерпнула воды. Кинни перехватила первую и крепко закрыла пробку. Напарница ловко справилась со второй. Газель привязала флягу к поясу, опустила руки в студеную воду и плеснула в лицо. Айна сделала то же самое и, сжав зубы от холода, потерла щеки. Колосок поставил передние лапы на каменную чашу и требовательно рыкнул. Хозяйка сложила руки лодочкой и зачерпнула ему воды. Кот принялся жадно лакать. Раскрасневшись, Кинни запрокинула голову и с наслаждением потянулась. Как же хорошо! Легкий ветерок нежнейшим шелком погладил лицо и шею и унес цветочный запах кожи двух юных хранительниц далеко в горы. Кинни отошла в сторону к самой окраине, за которой отвесный склон падал глубоко в ущелье, и принялась собирать арнику, чабрец, иван-чай, рододендрон. Далеко за мужской горой и широким плато синело море, просторное и свободное. Его можно было разглядеть только отсюда. Иногда по морю плыли корабли с надутыми белыми парусами. Кинни тогда представляла себя на корме такого судна и, стоя на отвесной ветреной скале, закрывала глаза и раскидывала руки в стороны.

Наполнив сумки, девушки погрузили поклажу на лошадей и двинулись в обратный путь. Раскрасневшаяся после холодной воды ученица тайком растирала замерзшие руки. Кинни скакала впереди — мало ли что. Случись что с Айной — с газели три шкуры снимут, да еще потом всю жизнь попрекать будут, дескать, не умеешь оградить ученицу от опасности — не берись. Слушая ритмичные удары лошадиных копыт о твердую породу, девушки медленно спустились с горы и побрели вдоль поющего ручья.

— А как ты училась защищаться? — робко спросила Айна. — С тобой тоже кто-то отправлялся к источнику?

Кинни поежилась. Нет, ее детство было не таким мирным и благословенным, как у малышки Айны и нынешних продолжателей племени антилоп. Когда Кинни родилась, шла затяжная война с соседним племенем. «Барсы!» — мысленно выплюнула газель. Будь они трижды прокляты. Самое воинственное и беспощадное племя в скогских лесах. Городище барсов находилось на обширной равнине к западу от женской и мужской горы антилоп, по другую сторону от дремучей непроходимой чащи. Барсы так же сильно отличались от соседей, как хищники отличаются от травоядных. Это были сущие варвары, бездушные убийцы и завоеватели. Их жизнь проходила в войне. Барсы завоевали все близлежащие земли. Крошечное поселение антилоп стояло особняком и было со всех сторон окружено вражескими землями. Кинни с молоком матери усвоила, что барсы — не люди, а бездушные завоеватели. Легенды говорят, что однажды, не так уж давно, племя антилоп согласилось заключить мирный договор с врагами. Народы сошлись на большой скогской равнине, выстроившись на противоположных концах в прямые ряды. Вожди выбрали в своем племени по ребенку, полоснули кинжалом по ладоням новорожденных и соединили их так, чтобы кровь барсов смешалась с кровью антилоп. Это должно было положить конец кровной войне между племенами. Но оказалось, что барсам нельзя было доверять. Не успела обсохнуть кровь на ладонях несчастных младенцев, варвары напали на беззащитных антилоп. И была великая битва. Много новых братьев и сестер по крови погибло в ней. С того времени варвары еще не раз пытались захватить воинственное непокорное племя, но каждый раз получали серьезный отпор. Старейшины говорят, что только в последние времена барсы чуть смягчились, перестали совершать кровавые набеги. Может быть, растеряли свой пыл, может быть, просто притаились. Как бы то ни было, антилопы не желали надеяться на миролюбие соседей и всегда держались настороже. Тем более, что по слухам, варвары за эти годы сильно преуспели в воинском деле, изобрели доспехи, которые ослепляли врагов, сияя на солнце, носили на головах тяжелые шлемы, а в руках, помимо мечей, держали копья, создали хорошо организованное конное войско и ценили боевых лошадей едва ли не выше жизни человека. Чего же еще можно было ожидать от варваров?

— Нет, — спокойно сказала Кинни. — В мое детство приходилось выкручиваться самой. Если на тебя нападали, нужно было сражаться или умереть. Надеяться не на кого.

— А тебе приходилось сражаться?

Кинни хлопнула шенкелями по бокам Верда и отъехала вперед. Сама как-нибудь догадается, что кровь, безнадежно въевшаяся в кожаный ремень ножен, в которые был вдет сверкающий меч Кинни, не принадлежала ни одной антилопе. Подобные разговоры никогда ни к чему хорошему не приводили и заканчивались, как правило тем, что малышка Айна пугалась до смерти, и привести ее в чувства было совершенно невозможно. Когда ущелье осталось далеко позади, и девушки выехали на просторное поле, поросшее веселым желтым рапсом, впереди показался до боли знакомый хвойный лес. Айна пришпорила лошадь, но Кинни перехватила ее поводья и всмотрелась вдаль. Ошибиться было невозможно. К ним на всех парах несся гигантской черный волк, каких и в природе-то не бывает, с острыми, как лезвие, зубами, огромной мордой и пастью, в которую разом могли поместиться головы обеих хранительниц, замерших посреди обширного скогского поля. Кинни достала кинжал. Айна последовала ее примеру. Колосок выгнул спину и громко зашипел. Лошади беспокойно заржали. Верд попытался встать на дыбы, но хозяйка натянула поводья, охлаждая его пыл. Волк меж тем подскакал к девушкам совсем близко, и хранительницы с ужасом отметили, что ростом он был коню по самую шею. Колосок вцепился когтями в загривок Верда, повис вниз головой как можно ближе к монстру с раздувшимися от ярости ноздрями и громко рыкнул. Волк, по всей видимости, собиравшийся напасть на девушек, вдруг остановился и взглянул прямо в глаза Кинни. Если бы перед ней был человек, хранительница уверенно сказала бы, что он растерялся. Но перед девушками стоял волк, и они не знали, что он задумал. Кинни приготовилась отразить нападение. Монстр внезапно опустился на передние лапы и жалобно заскулил. Хранительница растерянно опустила кинжал. Животное подползло совсем близко к Верду, отчего конь громко испуганно задышал, и толкнул носом стремя. Кинни отдернула ногу и прищурилась.

— Чего ты хочешь? — спросила она грубым от волнения голосом. Волк поднялся, обернулся к лесу и громко завыл.

— Что там?

Волк достал мордой до поводьев, схватил их зубами и потянул в сторону леса.

— Но мы и так туда идем, — робко подала голос Айна. Монстр вздернул вверх морду и снова опустил. Кинни недоуменно моргнула — он кивнул что ли?

— Веди нас, — сосредоточенно сказала газель. Волк лизнул ее ногу в стремени и помчался вперед. Девушки настороженно переглянулись и отправились за ним, оставляя за собой длинную золотую дорожку измятой травы. Не добежав до леса, монстр остановился и пропал в море рапса. Хранительницы осторожно приблизились. На земле лежал воин, облаченный в сияющие на солнце доспехи, таких Кинни никогда еще не видела в своей жизни. Они заключали его тело в своеобразный металлический кокон, оставляя открытыми только кисти рук, локти и колени. Лицо закрывал большой шлем с остроконечной вершиной, увенчанной эмблемой скрещенных копий. Из правого ребра, в том месте, где тяжелая железная рубаха переходила в рукав, в броне было небольшое отверстие. Из него торчала стрела с символикой антилоп.

— Барс, — брезгливо выплюнула Кинни. Айна заметно задрожала. Волк опустил морду и лизнул холодный металл, закрывающий лицо хозяина. Газель усмехнулась. Глупый пес. Нашел спасителей.

— Оставайся в седле, — строго сказала Кинни, спешиваясь. Барс мог оказаться так близко к поселению антилоп только в одном случае — он следил за ними. Но ему не удастся донести сведения до сородичей. Он так и останется лежать на чужой земле, а глаза его выедят черные грифы. Этот варвар больше никого не убьет, не выпьет вина за одним столом с друзьями, не обнимет женщину. Кинни не позволит свершиться несправедливости. Враг должен умереть. И он умрет. Девушка присела и попыталась снять шлем. Тяжелый какой. Хочется же таскать на себе кусок железа…

— Вроде живой еще, — тихо сказала Айна, оказавшись рядом и обхватывая руками шлем. Кинни недовольно поджала губы. Что взять с хранительницы, которая и учителя-то своего не слушает. Девушки подналегли и стащили, наконец, шлем. Взору предстало лицо молодого воина чуть старше Кинни, но в поселении антилоп в мужчины его бы еще не посвятили, со смуглой кожей, чересчур бледной из-за ранения, темными каштановыми волосами, немного выгоревшими на летнем солнце, раскосыми черными бровями, благородным прямым носом и точеными скулами. Странно, что он оказался таким юнцом, потому что телосложением походил на самого опытного хранителя антилоп, не говоря уже о росте в два метра. Незнакомец тяжело и часто дышал. Изо рта сочилась крошечная струйка крови. Она вносила дисгармонию в это невероятно мужественное лицо. Кинни поняла, что таращится на барса слишком долго, глубоко вздохнула, прогоняя тяжесть в груди, ловким движением вытащила из-за пояса кинжал и подняла руку, метясь в сердце.

— Что ты делаешь?! — в ужасе воскликнула Айна.

— Он враг и должен умереть, — сказала Кинни. — Мы не можем позволить ему продолжать наслаждаться жизнью.

— Посмотри, как он хорош, — она слегка потрепала его волнистые темные волосы. — Тебе не жалко? Может быть, отпустим?..

Газель снисходительно посмотрела на Айну. Девка она и есть девка. Что с нее возьмешь? А вот она, Кинни, не будет поддаваться кусающей грудь жалости и выполнит свой долг во что бы то ни…

— Мамочки… — ледяным голосом выдохнула Айна и попятилась.

Кинни подняла глаза на застывшую над головой руку — темная густая кровь щедро капала с кинжала, обильно поливая грудь и шею незнакомца. Барс громко закашлялся и открыл глаза — темно серые, почти синие. В ту же секунду кинжал Кинни каким-то неведомым образом перекочевал к нему в ладонь и полетел далеко в выгоревшую на солнце высокую траву. Газель схватилась за меч и встала в оборонительную позицию. Незнакомец скривил губы в усмешке и снова закашлялся.

— Вставай и дерись, — громко сказала Кинни.

Барс заложил здоровую руку за голову и скрестил ноги, дескать, давай, начинай.

— Защищайся, если ты мужчина, — сквозь зубы пробормотала газель, — иначе я зарежу тебя как гусака на ужин.

Он даже не пошевелился, продолжая рассматривать воительницу как какое-то заморское чудо. Но Кинни была уже не малышка и кое-чему научилась в Школе хранительниц, так что теперешнее спокойствие дорого ему обойдется. Газель сделала выпад в сторону и размахнулась мечом. Барс даже с места не сдвинулся, не говоря уже о том, чтобы вытащить руку из-под головы. А ведь у него в плече еще торчала злосчастная стрела. Кинни прицелилась, сделала обманный взмах сторону и ударила по врагу. Это был смертельный прием, погубивший не одного проходимца, пытающегося напасть на хранительницу у источника. Нога незнакомца на одно короткое мгновение поднялась, и через пару секунд меч отправился следом за кинжалом. Кинни растерянно обернулась.

— Помоги теперь мне с раной, — спокойно сказал барс, сел и резким движением вырвал стрелу из плеча.

Часть нижней рубахи, проглядывающая через небольшое отверстие в броне, промокла и приобрела ярко-красный оттенок. Кинни отвернулась, отправилась за оружием. Айна испуганно съежилась, забравшись в высокий бурьян.

— Тоже мне хранительницы, — хмуро проворчал барс и снял с груди доспехи. Кинни притаилась в траве, поглядывая сквозь заросли рапса на раненого незнакомца. Как он понял, что они хранительницы? Нижняя рубаха барса была такой же, как и у всех воинов племени антилоп, — простая, льняная, выбеленная на солнце. Весь правый рукав и плечо расписаны буро-красными пятнами, темнеющими на месте ранения. Грудь и ворот же щедро залиты более светлой, ярко-алой кровью из ладони Кинни. Мужчина отложил железный кокон в сторону, оторвал с бедренной части рубахи большой лоскут и принялся перевязывать плечо, взяв один конец материи в зубы и проворно орудуя левой рукой, как будто попадал в подобные переделки каждый день. Кинни нашла свое оружие, заправила кинжал за пояс, меч вдела в ножны. Айна встала на ноги и встретилась с ее настороженным взглядом. Газель пристально посмотрела на ученицу и угрожающе покачала головой. Юная хранительница гордо вздернула подбородок, как бы говоря, что этого дела обязанности Кинни не касаются, подошла к незнакомцу и присела рядом. Барс удивленно поднял голову:

— У одной все же есть совесть?

Свободной рукой передал Айне ткань перевязи. Девушка осторожно вынула у него изо рта второй конец лоскута и, густо покраснев, принялась перевязывать. Кинни покачала головой, поражаясь наивности и глупости ученицы, отправилась к лошадям. Рядом с Вердом в золотистой траве сидел черный волк, а на его спине, к великому удивлению хозяйки, развалился Колосок, закрыв глаза и нежась на солнышке. Кинни подняла его за шкирку, посадила себе на плечо и взялась за поводья.

— Подожди, светлая горлица! — окликнул ее барс. Кинни вздрогнула и обернулась. По обычаю племени антилоп так ее мог называть только отец, брат и муж. Да и то далеко не всегда. Айна испуганно замерла.

— Подойди сюда, — громко сказал барс, не замечая девичьих ошарашенных взглядов. — Твоя рука тоже ранена. Я перевяжу ее.

— Обойдусь, — не глядя на него, ответила Кинни и запрыгнула в седло. Ее рана и без того уже давно затянулась. — Айна, долго ты еще будешь нянчиться с врагом? Может, еще отведем его в поселение и ужином накормим?

Юная хранительница опять густо покраснела и зашагала к лошади. И тут прямо из леса выехало конное войско антилоп, вооруженное до зубов. Увидев молодых хранительниц, мужчины пришпорили лошадей и помчались к ним напрямик через золотое поле. Кинни заметила в первых рядах седобородого Кирса, рядом с ним отца, позади — своего светловолосого друга Марри, брата Орада. Подняла правую руку в знак того, что опасности нет. Взметая в воздух коричневое облако пыли, дружина все ближе подбиралась к девушкам. Кинни объехала врага так, чтобы его не затоптали, и преклонила голову перед мужчинами. Черный волк насторожился, подошел к хозяину. Барс встал, невозмутимо отряхнулся и двинулся навстречу дружине.

— Нет! Не ходи! — крикнула Айна. — Они убьют тебя! Хоть доспехи надень!

Барс неторопливо обошел Кинни и, широко шагая через желтые соцветия, приблизился к воинам, не удосужившись даже вынуть меч из ножен. Газель дернулась было за ним, но в последний момент остановила себя. Какое ей-то дело до этого варвара? А вот Айна напротив — бросилась следом по протоптанной барсом узкой золотистой тропинке. Он даже не оглянулся на ее мольбы. Увидев барса, несколько парней подняли луки, но Кирс жестом остановил их и вынул меч из ножен. Незнакомец остановился и гордо поднял голову, глядя на неминуемую смерть. Кинни даже восхищалась его смелостью. До тех пор, пока Айна не добежала до барса. Споткнувшись, девушка упала в траву. Чужак поднял ее на ноги, обнял за талию, как показалось Кинни, нежно… и тут у горла Айны оказался холодный металл кинжала. Маленькая мышка выбежала из кожаной сумки на поясе и, жалобно пища, посмотрела в глаза хозяйке. Барс не обратил на нее внимания. Его лицо ничего не выражало, кроме мирового спокойствия и равнодушия. Воины остановили коней в нерешительности.

— Я не сделаю ей ничего дурного, — громким властным голосом сказал барс. — Мне нужно поговорить с вашим вождем.

— С чего ты, жалкий потный вшивый сын геенны, взял, что будем исполнять твои пожелания?! — крикнул раскрасневшийся Орад. Кирс строго взглянул на него и обратился к варвару, продолжающему смотреть на дружину как на сборище младенцев, впервые в жизни взявших в руки мечи.

— Почем мы знаем, что ты не убьешь нашего вождя, барс?

— А вы и не знаете, — все так же невозмутимо ответил незнакомец. — Но я могу дать вам слово. И если в вашем племени мужское слово еще способно отбросить тень на его честь, то вы поверите мне.

— В нашем-то племени мужчины еще способны блюсти свою честь, но, насколько нам известно, у вашего народа уже давно не осталось ничего святого.

— У тебя нет другого способа проверить это. Мы с хранительницей сядем на ее лошадь и поскачем впереди. Если кто-то попытается остановить меня прежде, чем я поговорю с вождем, она умрет. А вместе с ней и большая часть твоего разносортного воинства, столь самонадеянно именующего себя дружиной.

Кирс задумался. Кинни тем временем подобралась к барсу совсем близко. Он, конечно, прекрасно слышал глухой шорох шагов Верда за спиной, но не подавал вида. Девушка бесшумно достала кинжал из-за пояса и досадливо отметила про себя, что ее рана, оказывается, все еще кровоточит.

— Горлица, — мягко сказал варвар, и она замерла. — Убери его от греха подальше, пока вторую руку не порезала.

Кинни сжала зубы от злости.

— Свинья болотная тебе горлица! — яростно крикнул Марри.

Кирс поднял руку, останавливая перебранку.

— Я согласен, варвар, на твои условия. Садитесь вместе с хранительницей на ее лошадь и поезжайте в поселение, а мы последуем за вами.

Айна задрожала, встретив гневный взгляд Кинни. Глаза газели говорили однозначно: не ездить больше строптивой хранительнице к источнику, и уж тем более не танцевать на празднике урожая на будущей седмице — пока не научится владеть кинжалом и отличать врага от друга, не выпустит ее из храма седовласый хранитель. Кинни тревожно глянула на красивое невозмутимое лицо барса, широкий разворот его плеч, крепкие ноги, и сердце ее дрогнуло, то ли от страха, то ли от ярости — точно она знала только одно: когда варвар поговорит с вождем, он умрет страшной мучительной смертью, из поселения в одиночку не выбраться, барс окажется один, окруженный антилопами, которым его жизнь не нужна. В глазах Кирса был приговор. Но пока враг стоял посреди огромного рапсового поля, высокий — Айна доставала ему только до груди — и опасный, один против целой дружины хорошо обученных воинов. Все это никак не складывалось в голове в знакомый образ глупых варваров. Кинни задумчиво проехала мимо барса и заняла безопасное место в воинстве между братом и другом. Чужак проводил ее взглядом, прижал к себе Айну и подошёл к лошади. Никто не посмел остановить его. Посадив пленницу в седло, он сел рядом и двинулся прямиком к поселению. Не выпуская врага из вида, дружина пропустила его вперед и поскакала следом.

3

— Прости меня, — тихо шептала Кинни одни и те же слова, уткнувшись лбом в холодный пол храма, где провела большую часть своей жизни.

Она сидела здесь на коленях с того самого времени, как ненавистный враг добрался, наконец, до поселения и закрылся в глинобитном жилище вождя. Айна вышла почти сразу, целая и невредимая. Родители Айны отругали Кинни, подруги вовсе перестали с ней разговаривать. Мать с отцом не схватились за розги только потому, что дочь вступила в брачный возраст, а кто ж возьмет в жены непокорную девку, да еще и избитую к тому же. Все три ее ленты с котами по-прежнему развевались на теплом летнем ветру.

— Я никчемная хранительница, — всхлипнула Кинни. — Я не смогла уберечь младшую свою сестру.

В храме было просторно и необыкновенно тихо. Пол усыпан белоснежными лепестками, в больших глиняных горшках росли маленькие горные сосны. За одной из них в каменной чаше в несколько раз меньше той, что находилась на женской скале, мирно покоилась кристально чистая вода, дорого обошедшаяся двум юным хранительницам.

— Не кори себя, дитятко, — седой хранитель добродушно опустил костлявую руку на каштановую голову молодой газели. — Ты ни в чем не виновата. Уж я-то знаю.

Кинни подняла взгляд на старого Свихта. Он был хранителем храма уже много-много лет, и никто не мог точно назвать его возраст. Насколько газель знала, старец воспитывал еще ту хранительницу, которую Кинни сменила в день своего рождения.

— Мудрый Свихт, — вытирая слезы, сказала Кинни, — скажи, в чем я ошиблась? Где оступилась? Почему не уберегла ее?

Старец добродушно улыбнулся.

— Ты не о юной Айде думай, а в свое сердце зри.

— В свое? — удивленно всхлипнула Кинни. — А что в нем не так?

— Хорошо ли я учил тебя воинскому делу? — задумчиво спросил хранитель.

— Хорошо, старче, — искренне отозвалась газель.

— А душевной прозорливости?

— Тоже хорошо, старче, — сосредоточенно повторила Кинни.

Мудрец печально улыбнулся и покачал головой.

— А вот оказалось, что Айна научилась гораздо большему, чем ты.

Газель почувствовала, как желудок ее начал завязываться в узел от волнения.

— Почему? — выдохнула она, сдерживая с новой силой подступающие слезы. Мудрец еще раз добродушно погладил ее по голове.

— Зри в свое сердце.

С этими словами он подал девушке большой овальный орех, каких Кинни никогда еще в своей жизни не видела. Девушка попыталась обнять его обеими ладонями, но ничего не вышло.

— Что это? — подняла глаза на Свихта.

— Это орех, — спокойно ответил хранитель. — В заморских странах его называют кокосом. Хочется ли тебе его попробовать?

— Да, — сосредоточенно сказала газель.

— Он твой.

Девушка покрутила орех в руках — шершавый, тяжелый… Достав кинжал, попыталась разломить его. Кокос был на удивление крепким — таких твердых орехов Кинни никогда еще не пыталась расколоть. Потерпев неудачу с кинжалом, девушка попробовала разломить его руками и, в конце концов, бросила на каменный пол. Орех с треском разбился, и из него вытекла прозрачная ароматная жидкость.

— Что это? — досадливо поморщилась Кинни.

— Очень вкусное кокосовое молоко, — спокойно ответил мудрец. Девушка тяжело вздохнула. Ну вот. Всегда так. Если уж руки с самого рождения не с того места растут…

— Смотри, — хранитель достал еще один орех, проткнул острым ножом одну из трех вершин и перевернул кокос над деревянной чашей. Из него тут же закапало молоко.

— Внешняя твердость может быть обманчива, — спокойно заключил мудрец. — Так же как мягкость, податливость.

Он подошел к деревянному шкафу, где хранители держали цветы и благовония для храма, достал оттуда привлекательный крупный оранжево-красный шар и протянул девушке. У Кинни потекли слюнки. Уж с этим-то фруктом она и сама разберется.

— Хочется? — улыбнулся хранитель. Газель воодушевленно кивнула. Мудрец достал нож и разрубил плод пополам. На удивление, никакого особенно приятного запаха девушка не почувствовала. — Это чилибуха, рвотный орех. Очень ядовит.

Кинни нахмурилась. Ничему жизнь ее, дурищу такую, не научила…

— Зри в сердце, — снова сказал мудрец и понес фрукт из храма.

Газель тяжело вздохнула. Вот так. Думала, это Айне придется целыми днями выслушивать уроки духовного зрения, а оказалось, что помощь необходима ей… Кинни поднялась на ноги и двинулась по периметру храма, поднося руки к каждому пламени, встречающемуся на пути. Пламя привязанности к родителям приятно грело, огнем, горящим в честь почтения к родине и племени, чуть не полыхнули руки, а вот пламя любви к ближнему едва чувствовалось. Мудрый Свихт учил, что хранительница должна так воспитывать свою духовность, чтобы каждое пламя доставляло ей только приятное тепло, чтобы любовь в сердце ее была уравновешена, поскольку от этого следует и порядок в жизни. Кинни до такой гармонии было так же далеко, как до заморской страны кокосов. В самом дальнем углу храма в высоком статном подсвечнике стояла свеча, толстая, сплавленная из медовых сот в форме двух переплетенных колосьев, клонящихся к земле под тяжестью зерна, и горела она далеко не всегда, а только когда душа человека была к этому готова, — пламя любви к мужу или жене. К ней имели право подходить замужние газели и женатые мужчины, а также девушки, выбирающие жениха из трех предложенных. Кинни никогда не уделяла ей особенного внимания, потому как и ухаживать за этой свечой могли тоже только замужние, да и стояла она так, что не особо бросалась в глаза. Но сейчас Кинни заметила тлеющий фитилек и замерла, как вкопанная. Ни дать ни взять, кто-то все-таки снял ленту с этого проклятого невестинского столба.

Со всех ног бросилась вон из храма. Пробежав по мягкому лесному ковру, Кинни пересекла круглый мост через ручей и услышала топот копыт. Из-за раскидистой ели выехал Марри на своем вороном жеребце. Длинные светлые волосы парня развевались в стороны. Кинни улыбнулась и махнула ему рукой. Друг кивнул, и газель заметила, что он чем-то расстроен. Доехав до девушки, он спешился.

— Привет, — робко сказала газель. — Что-то случилось?

Марри пристально посмотрел на нее и отвел взгляд. Кинни тяжело вздохнула, хотела взять его за руку, но вовремя одумалась — газели в брачный период нельзя было касаться мужчин.

— А его ведь касалась? — хмуро спросил Марри куда-то в сторону. Девушка смущённо пожала плечами.

— Так это ж враг, да и не мужчина еще к тому же.

— Да что ты говоришь?! — воскликнул друг и раскрыл кулак. Кинни ахнула — на ладони друга краснела маленькая шелковая лента с котом.

— Но ты… — робко пробормотала газель, когда дар речи к ней вернулся, — ты же не можешь еще… то есть, тебя только через год посвятят.

— А это не имеет значения, — Марри размахнулся и забросил ленту далеко в ручей.

— Почему? — Кинни обернулась на храм и увидела через маленькое решетчатое окошко, как полыхнуло пламя в супружеском углу.

— Поехали, — напряженно выдохнул друг и протянул ей руку.

Кинни нехотя отодвинулась от него, помчалась в поселение пешком. Марри тихо выругался, вскочил на коня и, обогнав подругу, поскакал вперед. Газель побежала к дому самым коротким путем, не по тропинке, а напрямую через лес, перепрыгивая через ручьи, валуны и заячьи норы. Ленты из заплетенных кос цеплялись за дикие яблони, орешник и черемуху, оставались на еловых иглах и падали на траву.

Кинни выбежала из леса к воротам. В поселении антилоп было неспокойно. На высоком невестинском лент не было совсем. Одну, скажем, снял Марри. А остальные? Растерявшись, Кинни едва не ударилась лбом о спину молодого парня, посвященного в мужчины в последнюю весну, и только теперь заметила, что центральная улица поселения густо забита народом.

— Она здесь! — крикнула ровесница Кинни, с которой хранительнице никогда не удавалось найти общего языка.

Антилопы дружно обернулись к газели. Чем им-то она умудрилась насолить? Шрам на ладони болезненно запульсировал. Проталкиваясь через толпу любопытных зевак, старый Гейрт добрался, наконец, до дочери, ничего не говоря, взял ее за руку и повел к дому. Заметив Кинни, люди шарахались в стороны, как от прокаженной. Девушка низко опустила голову, сгорая со стыда. Отец подвел ее к родному дому и остановился возле невестинского столба. Под ним валялась в земле затоптанная синяя лента Марри с деревянным медвежонком и еще одна красная тесемка, которая принадлежала самой Кинни, — никто не успел ее снять, потому что рядом, прямо под железной подковой прабабушки, стоял ненавистный барс и сжимал в одной руке обагренный кровью меч, а в другой — киннину невестинскую ленточку.

— Кто-нибудь еще хочет оспорить мое право взять ее в жены? — громко крикнул варвар.

Девушка похолодела. Из толпы шагнул Марри. Барс кивнул ему в знак уважения, поднял меч для битвы.

— Нет! — громко сказал друг и обернулся к Кинни. — Пусть она сама выберет!

— У вас всегда ответственность перекладывают на женские плечи? — насмешливо спросил барс. — Мужчины не в состоянии принимать решения?

— Кинни! Скажи ему, кого ты выбираешь! — снова сказал Марри.

— Да, — варвар обернулся к газели, и она на мгновение засмотрелась в его серые глаза. — Скажи-ка, горлица. Кого ты вылечила, прикасаясь к нему в брачный период, да еще и не как-нибудь, а пролив на него свою собственную кровь?

Перед глазами Кинни все вдруг зашаталось.

— Барса, — едва слышно выдохнула она. Испуганное «ох» пронеслось по толпе. Гейрт побледнел. Варвар обернулся к Марри.

— Тебе еще нужно что-то знать?

Юноша метнул в Кинни резкий взгляд, полный ужаса и недоверия. Его губы шевельнулись, как будто Марри хотел что-то сказать, но потом снова сомкнулись с узкую полосу.

— Славься, жених и невеста! — придя в себя, закричали антилопы и затянули предсвадебную песню. В ней почти не было слов. Она представляла собой жалобное завывание, которое начинали мужчины, а потом подхватывали и женщины, и чем ближе к концу, тем ниже и торжественнее становились голоса. По щекам Кинни полились горькие слезы. Проклятый варвар. Какого ж рожна дернуло его свалиться наземь на ее пути? Что за темный дух заставил его сгубить жизнь молодой газели? Когда последняя, самая низкая нота предсвадебной песни простонала в воздухе, и зловещая тишина повисла над родительским домом Кинни, старший брат газели Орад взялся свободной рукой за топор и срубил невестинский столб сестры. Второе плечо его было накрепко связано белоснежной тканью, через которую щедро сочилась кровь, — видно, тоже на защиту Кинни вставал. Свежее еще дерево глухо застонало и повалилось. Народ в очередной раз ахнул — прабабушкина подкова раскололась надвое. Дрожащими пальцами отец сжал холодную ладошку несмышленой дочери, шагнул к барсу и вложил ее в руку жениха. Газель подняла заплаканный взгляд на барса. Мужчина тепло улыбнулся, смахнул с ее щеки соленую каплю и прижал невесту к груди так, будто мечтал об этом уже много лет.

— Я Риваль, — прошептал ей на ухо. — И уж теперь не отдам тебя.

4

Полог, которым невеста племени антилоп покрывала волосы, по обычаю должен был ткаться девушкой в предсвадебный период — дабы темные силы не успели впутаться в замысловатое плетение и осквернить брачный чертог. Захватив под мышку крючки и пряжу, Кинни забрела глубоко в дремучий лес, в свое любимое место, где никто не мог бы ее найти, удобно устроилась на поросшем мхом камне возле журчащего источника под ароматной сосенкой и принялась проворно перебирать пальцами, создавая замысловатый узор из белых, красных и синих нитей — в родовых цветах жениха и невесты. Соленые капли катились по щекам, падали на привыкшие к работе пальцы, пропитывали полог, сползали в ручей. Если бы была воля Кинни, она бы так и осталась жить в дремучей чаще, построила бы себе хижину, охотилась. Да негоже идти против воли племени. Тем более, если на брак дал добро сам вождь.

На земле у ног девушки уютно устроился большой черный волк, ласково терся мордой о ее колени. Рядом с ним по обыкновению своему пристроился Колосок, с некоторых пор считавший зверя своим лучшим другом. Сам жених остался в поселении — возводил дом, да только не привычный для милой горлицы, глинобитный, а деревянный, теплый и ароматный. Когда отец и брат Кинни попытались переубедить его, Риваль не спорил, молча выслушал все их доводы и все равно поступил так, как считал нужным. И вырос в поселении первый деревянный дом, высокой и статный, срубленный из свежих поленьев, источающих приятный терпкий запах. Стали на него заглядываться рослые унэши да девки накануне совершеннолетия, каждый, правда, высматривал свое. Первые — на дом любовались, думали и себе такой срубить, вторые — на высокого черноволосого хозяина, который по какой-то странной прихоти не просто не отращивал бороду, а совершенно сбривал ее с лица, оставляя широкие точеные скулы открытыми. На все это смотрели тайком, украдкой, а на людях обходили стороной и барса, и его непутевую невесту. От того среди антилоп мгновенно народилось множество слухов о варваре и распутной хранительнице — дескать, знали они друг друга давно и бесчинствовали еще со времен последней битвы между ненавистными племенами. Вот так в жизни бывает. Нелюдимая, скромная была хранительница, веселых антилоповых праздников чуралась, в лес убегала, а погляди-ка на нее, с кем спуталась. Вот и верь после этого в чистоту и благородство душ служительниц храма…

Так и сидела Кинни, выплетая сложный бело-сине-красный узор, когда из-за молодой сосенки неслышно шагнул Риваль. Девушка вздрогнула. И как же это она просмотрела приближающегося человека? Столько лет училась искусству все примечать, да видно, впустую. Риваль прошел по мягкому мху, остановился перед невестой, присел на корточки, чтобы посмотреть ей в глаза. Кинни оглядела его обрамленное волнистыми каштановыми волосами лицо, уже не такое гладко выбритое, с потемневшей дневной щетиной. И все же непривычно было видеть мужчину совсем без бороды. Он был похож на шкодливого мальчишку, из тех, что носятся по дворам и камешки в ворота подкладывают, чтобы хозяева утром как следует попотели, выбираясь на людную центральную улицу. Однако ни по телосложению, ни по выражению глаз мальчишкой его Кинни никак не назвала бы. Это был давно возмужавший парень, успевший познать не только материнские ласки, но и суровую правоту остро заточенного вражеского клинка. Риваль протянул руки и обнял своими длинными пальцами холодные ладошки газели.

— Ты боишься меня? — его низкий голос создал непривычный контраст тишине леса. Кинни не часто общалась с мужчинами, тем более наедине. Все это казалось странным, смущающим. Посмотрела в глаза барсу. Боится? Да нет же. Тут другое. Трепет?.. Каждый раз, когда будущий муж приближался к ней, молодая газель чувствовала себя точно так же, как в первый миг встречи на золотом рапсовом поле. Сердце как-то странно вздрагивало, а потом замирало, как будто совсем останавливалось. И Кинни никак не могла понять, от страха это или от ненависти.

— Нет, не боюсь, — вздернула подбородок. Он задорно улыбнулся, и на душе у нее отчего-то стало тепло и хорошо. Риваль редко улыбался на людях. Парень сел на камень рядом с Кинни. Черный волк по-дружески толкнул хозяина в колено. Риваль погрузил руку в жесткую шерсть, потеребил зверя по загривку.

— Хороший, Кроша. Молодец, ладно охраняешь хозяйку.

Кинни поджала губы, сдерживая улыбку. Кличка угольно-черного монстра до сих пор не укладывалась у нее в голове. Кроша. Смех один.

— Смешно тебе? — поддразнил Риваль. — А ну как спасет тебя от врага наш здоровый волк, как лошадь, вынесет из жестокой битвы, так по-другому запоешь.

— Я и сама за себя в битве постоять смогу, — гордо заявила Кинни.

— Видели мы таких воительниц.

Газель подскочила с камня, уязвленная его насмешкой. Полог полетел бы в ручей, да спасибо Ривалю — молниеносным движением простерлась навстречу свадебному покрывалу его длинная рука, поймала.

— Красивый покров ты плетешь, — тихо сказал он, осторожно провел пальцами по замысловатому узору.

Кинни тяжело глянула на его руку. Нельзя Ривалю не то что прикасаться к пологу — даже видеть его. Да ничего этот воин не делал так, как завещали предки. Что уж с него взять.

— Тебе повезло тогда на поле, темный варвар, — гордо заявила Кинни. — Прими же мой вызов теперь.

Риваль схватил ее за руку, притянул и чмокнул в губы.

— Для тебя все, что угодно, горлица.

Кинни взволнованно прикусила губу — сердце в самый неподходящий момент вдруг напомнило о себе и застучало так громко, как будто хотело выпрыгнуть из хрупкой девичьей груди и проплясать хороводом по лесу. Девушка достала из ножен меч, встала в оборонительную позицию.

— Уже не так, — добродушно заявил Риваль и покачал головой. — Нога не правая, а левая впереди быть должна. И корпус поверни. Вас всех тут так сражаться учат? Не пойму никак, почему тогда еще мой дед не покорил ваше племя…

Напоминание о вражде разожгло огонь гнева в сердце газели. Она сжала зубы и рассекла воздух острым клинком по диагонали от правого плеча.

— Да подожди, — досадливо сказал Риваль, поймав на лету рукоять меча. — Ты на бой-то настроилась? Или все про тесемки свои думаешь?

— Не заговаривай мне зубы, — небрежно ответила Кинни. Парень вставил меч обратно в ножны и взял девушку за руку. Кинни потянулась к кинжалу. Риваль накрыл ее ладонь своей и покачал головой.

— Какая ты кровожадная. Давай на открытое место выйдем. А там убивай меня, сколько хочешь.

Газель смутилась. Верно. Не стоило затевать битву в месте, где вязался свадебный полог. Риваль повел девушку по лесу вдоль узкой тропинки в противоположную сторону от поселения мимо больших красных лилий, точно таких, что росли на дне ущелья между женской и мужской горами.

— А почему ты сегодня не с дружиной? — осенила Кинни неожиданная мысль. Парень едва заметно прищурился и посмотрел вдаль.

— Я чужак.

Враг, поняла она, его не допускают. Отчего-то сердце снова заныло и потянулось к варвару. Захотелось погладить его, сказать что-нибудь доброе, поддержать.

— Ну, — неуверенно пробормотала. — Хочешь, я буду твоей дружиной?

Риваль рассмеялся в голос, обнял ее плечи, притянул. Утонула в тепле его ласки. Еле удержалась,чтобы не закрыть глаза, обнять в ответ, уткнуться носом ему в грудь. От одной мысли об этом стало легче, заботы будто отступили.

— Так хочешь или нет?

— Конечно, хочу, — заговорчески шепнул барс, чмокнул ее в макушку. Лесная чаща стала редеть и постепенно превратилась в знакомое рапсовое поле. Газель окунулась в золотое море, провела ладонью по желтым соцветиям, пока шагали. Легкий ветерок гулял по полю, ласково погладил лицо, взъерошил волосы. У Риваля они были такими же темными, как длинные ресницы. Кинни откинула косы на спину. Парень провел ладонью по вплетенным лентам:

— Мне нравилось, когда были распущены.

Кинни пожала плечами, шагнула в сторону, решив, что слишком долго длится его дружеское объятие.

— Теперь распущенные нельзя носить, теперь газель.

Риваль тяжело вздохнул, не ответил.

— Погоди, — остановилась Кинни. — Ты когда их видел распущенными? Мы встретились уже после.

Барс смотрел загадочно, как будто знал какую-то тайну. Кроша с поистине лошадиным топотом пронесся мимо, скрылся в высокой траве. На спине его сидел Колосок, вцепившись в шкуру нового друга мертвой хваткой.

— И все же видел, — заявил Риваль, удивив Кинни. — Смотри!

Парень указал на большое облако, неспеша проплывающее мимо в форме горящей свечи. Девушка обернулась и опешила. Храмовая свеча супружества недвусмысленно приглашала ее к себе, дескать, поговорить надо. По душам… Так всегда бывало, когда Кинни не спешила разбираться в своих чувствах. Вот и теперь боялась, тянула до последнего. Что если свеча скажет, что любит она варвара своего до безумия?.. Тогда за ним и в огонь, и в воду, и в изгнание… Вечное недоверие селян до конца жизни терпеть и принимать не с молчаливым укором мужу-деспоту, взявшему ее в жены против воли, а с радостью и гордостью.

— Риваль, — тихо сказала Кинни, разглядывая носки своих кожаных туфель. Юноша не ответил. Девушка подняла голову и озадаченно осмотрелась. Впереди в десяти шагах кувыркались в траве Кроша с Колоском. Барса нигде не было. Газель настороженно шагнула вперед, дошла до животных. Волк с котом отряхнулись и глянули на хозяйку.

— Где твой брат? — обратилась девушка к Крошу. Зверь хитро прищурился, обернулся на Колоска. Кот громко протестующее мяукнул, запрыгнул на спину другу, и они помчались дальше в поле, перекатываясь друг через друга, нещадно шипя и топая. Предатели. Кинни присела и посмотрела сквозь траву. Нет, так было видно еще хуже, и газель выпрямилась.

Риваль вырос буквально из-под земли прямо за спиной и повалил на землю. Кинни не успела не то чтобы меч вынуть, даже сообразить, что повержена. Голова улеглась на мягкую траву, барс очутился сверху. С перепугу скомкала его рубаху на груди, уставилась в серьезные серые глаза, оказавшиеся совсем близко.

— Вот так, — победно сказал Риваль и осторожно провел ладонью по ее щеке, — я уже лет семь за тобой хожу. Видел тебя, робкую, на праздниках, чрезмерно любознательную в школе антилоп, вдохновленную на молитве и совершенно неистовую в труде. Знаю, как хороши и роскошны твои распущенные волосы, как прячешь глаза сиреневые, боясь смутить ими людей, но не получается, потому что любопытная. Знаю о тебе совершенно все, в том числе воинские способности. Ты по-прежнему хочешь побороться со мной?

С каждым его словом на Кинни накатывала паника, пока не поглотила ее целиком.

— Семь… лет?! — газель в полнейшем ужасе вглядывалась в наглые глаза барса над собой, продолжая комкать его рубаху.

Кивнул.

— Беспрерывно?

Барс погладил большим пальцем ее щеку.

— Приходилось отлучаться в военные походы. А так, да.

Кинни откинула голову на траву, закрыла лицо ладонью — вот же она растяпа. Семь лет! Ни разу не заподозрила даже, что за ней следит враг. Очевидно, она самая бездарная и никчемная хранительница в истории племени антилоп. В голове созрела следующая мысль. Кинни убрала руку, чтобы видеть барса:

— А зачем?

Пожал плечами, словно и так все ясно.

— Понравилась.

Ненормальный. Кинни моргнула, вдруг осознала двусмысленность своего положения, оттолкнула варвара. Сама поднялась на ноги и принялась отряхиваться.

— Так будем сражаться? — не унимался Риваль.

Девушка скрестила руки на груди, прищурилась. Силен, значит, уверен в себе, изучил ее, смутил, да только Кинни еще никто так просто не побеждал. Даже хранитель. Тем более барс. Девушка глубоко вдохнула воздух, наполненный ароматом полевых цветов, подошла к Ривалю ближе. Парень был спокоен, с интересом наблюдал за ней. Кинни замешкалась на мгновение, вспоминая урок в школе антилоп. Ага, так. Провела ладонью по твердой груди барса, разгладила помятую ткань — мышцы впечатляли, парень задержал дыхание и настороженно прищурился. Значит, все правильно. Коснулась пальцами его шеи, встала на цыпочки, зарылась в жесткие завитки волос на затылке. Риваль все не дышал, а глаза его вдруг стали темными. Это пугало, но тетушка Вэл из школы воительниц говорила, что так и должно быть. С самой Кинни тоже стали твориться странные вещи, когда поднялась на цыпочки и едва слышно прошептала в самое ухо:

— Побороться не против, — и по наитию толкнула парня в траву. Он не ожидал, упал в золотистое море. Так газель поняла, что не все он успел о ней узнать, также как об обычаях антилоп, особенно о том из них, который гласил: женщина должна готовиться к замужеству задолго до совершеннолетия. Каждая девушка, вступая в детородный возраст, училась быть привлекательной для мужа, постигала тонкости особого супружеского танца, плавного, неторопливого, чтобы мужчина успел оценить красоту женского тела. Чего только деревенские унэши ни перепробовали, разыскивая дома, где проводились подобные уроки, да все зря. Тайна брака у антилоп соблюдалось железно. Кинни принялась неторопливо раскачиваться из стороны в сторону и приседать, поднимая руки вверх. Это было самое простое движение, которое знали даже простоволосые девчонки с молочными зубами. Но Риваль, как видно, не подозревал о существовании подобного танца, а потому замер, глядя на газель потемневшими глазами. Когда Кинни опустилась ему на грудь и склонилась к лицу, потерял голову, закрыл глаза и потянулся к ее губам. Вот тут-то и настигла его месть хранительницы. Острый клинок у самого горла мало кого не способен вернуть к действительности. Риваль замер. Кинни хитро улыбнулась.

— Вот тебе, темный варвар, ты повержен. Кто же из нас лучший и опытнейший воин?

Он нахмурился, отодвинул ее руку. Кинни заправила кинжал за пояс, встала и отряхнулась.

— Ладно, будем считать, что ничья.

Обернулась к Ривалю. Взъерошенный ее пальцами, он продолжал сидеть в море золотых цветов и задумчиво наблюдать за ней снизу. Ветер играл с его темными волосами. Кинни сглотнула. Похоже, только что она выпустила на волю что-то опасное. Прогнала пугающие мысли и спросила:

— Научишь меня драться так, чтобы никто не смог выбить мой меч?

Он покачал головой.

— Почему?

— Потому что не дело красивой женщине размахивать мечом и бегать в шароварах, — сорвал высокую травинку, зажал ее между зубов. Такой серьезный.

— Я не женщина, — не унималась Кинни. — Я хранительница. Моя обязанность — сохранить храм от врагов.

— Это как посмотреть, — Риваль лег на спину. — У вас тут настоящий кошмар творится. Женщины кинжалы швыряют, мужчины обед варят. Девчонки храм защищают, воины штаны просиживают и чешут языками на какой-то там горе.

— Они не языками чешут, — назидательно исправила Кинни, опускаясь рядом с ним в траву, — а совет держат. Кто ж еще решит, как дальше племени развиваться? Как сражаться учиться?

— Тут не решать надо, а действовать. Явились бы к нам да выбили из своих земель. Так нет, затаились, сидят, ждут. Хотят, чтобы мы сами отдали их что ли?

— А если война будет, — настороженно спросила Кинни, — ты кого убивать будешь? Антилоп или барсов?

— Я не убивать буду, — спокойно ответил Риваль, — а тебя спасать. И детей наших. А там уж не важно, от кого. Поляжет любой, кто рискнет посягнуть на мою семью.

Кинни задержала дыхание. Никто ей, безголовой девчонке, угодившей в хранительницы, а потому освобожденной от трудовой повинности нежеланной невесте, еще такого не говорил.

— А что, по-твоему, должна делать женщина? — робко спросила она куда-то в сторону.

От Риваля не укрылось ее смущение. Он едва заметно улыбнулся.

— Женщина рождается, чтобы быть вдохновением для мужчины, его путеводной звездой, смыслом жизни, душой. В жене своей черпает он мудрость веков, душевные силы, поддержку и понимание. Она же в ответ по любви дарит ему наследника, продолжает род, многократно возрождая его в детях. Женщина — это душа мира, это любовь. Мужчины по природе своей воинственны, жестоки. Они творят историю, битвы, войны. Мужская сила деятельная, физическая. Женская сила духовная, нематериальная.

— Так, по-твоему, жена должна сидеть сиднем дома и ничего не делать? — с вызовом спросила Кинни.

Риваль усмехнулся ее горячности.

— Жена может заниматься тем, что ей по душе. Она становится продолжением мужа, так же как и он продолжением жены. И если она чем-то увлечена, то это найдет отклик и в его душе, потому что они едины.

— И что же? — с сарказмом поинтересовалась газель. — В твой душе находит отклик мое увлечение военным искусством?

Риваль рассмеялся в голос, чем вогнал девушку в жуткое смущение. Лицо Кинни стало почти багровым.

— Еще как находит, — сказал он, все еще широко улыбаясь. — Да только занимайся этим своим увлечением где-нибудь дома, во дворе, и не вставай на защиту храма. Не дело женщине мужские обязанности выполнять.

— Но их же кто-то должен выполнять, — упиралась Кинни.

— Муж тебе на что? — Риваль легонько хлопнул ее по носу, встал на ноги и протянул руку. — Пошли? Говорят, там праздник плодородия. Женщины последний сноп сегодня вроде как связали.

— Да нельзя мне хороводы сейчас водить, — хмуро ответила Кинни, но руку подала и тоже поднялась на ноги, отряхнулась. — И тебе, кстати, тоже.

— У вас тут все устроено, чтобы жених и невеста еще до свадьбы предались тем бесчинствам, о которых сейчас на каждом углу шепчутся нам с тобой в спину, — хмуро проворчал Риваль и тревожно оглянулся на лес.

— А у вас как будто не так, — обиделась газель.

— Нет, — только и ответил юноша, глядя на Кроша и Колоска, которые с громким топотом пронеслись мимо, оба взлохмаченные, с запутавшейся в шерсти желтом рапсе, но невероятно счастливые и воодушевленные.

— Ладно, Кинни, — серьезно сказал Риваль. — Давай изучим один важный прием — “Львиная пасть”, никто в бою не выбьет твой меч, а ты сможешь лишить его оружия.

Кинни в предвкушении закусила губу. Барс присел, прикоснулся к ее мягкому кожаному башмачку на шнуровке.

— Эту ногу чуть разверни и дальше назад.

Девушка замерла, прислушиваясь к бьющемуся сердцу, опустила голову, встретилась с ним взглядом. Что за удивительный человек.

— Ну же, — Риваль задел большим пальцем ее лодыжку. Кинни сглотнула, подвинула ногу.

Рыцарь поднялся, расправил плечи: — Славно, — достал меч, повернулся боком. — Возьми эфес вот так, видишь.

Барс был высоким, сильным, как молодой хищник, и внушал страх, когда стоял вот так воинственно. Кинни повторила.

— Тебе лучше покрепче захватить рукоять, немного по-иному — продолжал он, затем поднял руку. — Видишь, вот здесь, когда заносишь на удар, кажется, что рука вывернется. Если сил не хватает, помоги левой, но не останавливайся, — он двигал рукой медленно, меч сверкнул на солнце, ослепив на мгновение сосредоточенную газель, — Только когда находишься на пределе, и уже больно, сделай такой резкий перехват другой рукой и снова выверни, — он махнул мечом и встретил ее взгляд. — Попробуй на мне.

Кинни наставила на него меч, как учил. Риваль поднял свой. Скрежещущий вой железа об железо засвистел над полем. Стая птиц взметнулась в небо. Девушка медленно повторила движение. — Риваль, он может вывернуть мне руку, когда разворачиваю.

— Обычно да, но из-за предыдущего твоего выпада ничего не выйдет. Только помогай второй рукой сильнее. Пробуй еще раз быстрее.

Газель ударила. Барс отбил. Она увернулась и повторила. Риваль довольно улыбнулся: — Хорошо. Ты быстрая. Бей еще.

Он напал первым. Кинни занесла меч и ударила, клинок рассек воздух. Затанцевали барс с газелью в золотом рапсовом море под первые аккорды приближающейся грозы, не замечая плывущего мимо них времени и теплого, играющего с волосами ветра. Глубоко вдыхали запах мятой травы и все тянули минуты, не желая уходить.

— Умница, — заключил, наконец, рыцарь и опустил меч.

Кинни отметила про себя, что он не запыхался, тогда как ей не хватало воздуха из-за быстрой битвы. Улыбнулась в ответ открыто и благодарно: — Спасибо, Риваль.

5

Долго смотрела Кинни в окно на пирующую деревню. Мать, отец и даже младшие сестры, которых прежде родители держали дома — чтобы не засматривались унэши на младших, старшую нужно было сначала замуж выдать, — отправились на народное гуляние. Связали антилопы последний сноп, нарядили его в красную рубаху, обвили ситцевым платком и принялись водить вокруг него хороводы да песни петь, чтобы и на будущий год урожай хороший был. Вволю напевшись да наплясавшись, сплели девки красные из колосьев тугой венок, выбрали самую видную газель в поселении, длинноногую, стройную, надели ей на голову да повели по селу на пир честной с кашей густой, сальными блинами и медом. А как наелись вдоволь, так и солнце садиться стало, отбрасывая на сжатые поля красное зарево, — время костры жечь пришло да желания загадывать и прыгать через них на счастье свое иль погибель. Долго-долго смотрела Кинни на прошедшую свою юность, слушала веселый смех девушек молодых да унэшей вольных, прыгающих через пламя, кружащихся в хороводе, веселящихся в салочки. Женатые и замужние тоже хороводы водили, молодость вспоминали, деток приучали. Старики любовались на молодежь, поглаживая бороды да задорно поглядывая на свои некогда быстрые ноги. До самой темноты слышался с улицы веселый смех и пение, а потом ночь рябиновая пришла, и антилопы разошлись по домам, потому как опасно становилось теперь по улице ходить — небесный огонь карал таких путешественников беспощадно. Кинни довязала свадебный полог, разгладила его горячими углями, высыпанными на сковороду, на кровать повесила. Колосок неспеша открыл дверь, потянулся, лапу хозяйке подал. Газель сняла бережно привязанную бересту.

«Не теряй меня завтра, горлица», — писал Риваль. — «В дом свой отправлюсь ночью. Предупрежу, что не убили меня здесь, что жив я, здоров и с вами теперь жить буду, потому что невеста у меня среди антилоп, и люблю ее больше жизни своей».

Вылетело письмо из дрожащих пальцев девушки, как голубь в небо вспорхнувший. Колосок тоскливо потерся о ногу хозяйки. Черный волк тоже с хозяином, видимо, ушел. И расхотелось Кинни улыбаться и блины с салом кушать. Вернулись домой отец с матерью и младшими сестрами, веселые, румяные. Дочь старшая каши густой наварила, к столу позвала. Сама не села. Запечалилась.

— Что с тобой, дитятко? — погладила Кинни по голове матушка. — Печалишься, что муж не тот будет, о ком ночами темными мечтала? Не горюй. Образуется все. Стерпится, слюбится.

Кинни только коротко кивнула и в комнату к себе пошла. Не объяснять же, что тот он как раз попался, да недалекий совсем, в ночь рябиновую дернуло его к барсам ненавистным отправиться. Вернется ли обратно? Увидит ли она еще хоть раз его красивое смуглое лицо да улыбку, только ей одной показанную?.. Дождавшись, когда родители и младшие сестренки улеглись спать, Кинни проскользнула во двор, перепрыгнула через вечно скрипящие ворота и со всех ног помчалась в лес, к храму, чтобы хоть чем-то помочь своему названному жениху.

Долго шагал Риваль по лесу, заросшему мхом, соснами, орешником и березами, разглядывая мечущихся воробьев и рябчиков. Воистину удивителен мир антилоп и природа этого заповедного края. Дома у него тоже водились леса и озера, и земля была такой же, и небо, но все равно другими казались они Ривалю, душа у них иная, хотя тоже красивая, добрая, завораживающая. Правду говорят, что народы отличаются так же сильно, как цветы в погожий летний день на плодородном поле. Взять даже праздник этот вчерашний. Не странное ли дело? Нарядить в платье сноп. Наверное, ничего не понимает он в жизни этих чужеземцев. И не один десяток лет пройдет прежде, чем станет их насыщенный, пропитанный условностями и обычаями мир ему хотя бы знакомым, не то что родным. Но была у антилоп своя красота, какое-то непостижимое первозданное величие. Гордо и уверенно шагали они по земле, водя хороводы и распевая обрядовые песни, весело и задорно смеялись девки и унэши, прыгая через костры, жалобно и проникновенно завывали старики древние песни. Вспомнив Кинни, в три погибели согнувшуюся под тяжестью меча над свадебным пологом с крючком в руках, Риваль непроизвольно улыбнулся. Он и сам не до конца понимал, как этой своенравной девчонке удалось пленить его сердце. Разве мало служанок жило под крышей отцовского дворца на берегу синего озера Кад? Разве не хватало ему знатных дам, собиравшихся на бал со всех концов огромного количества графства барсов в сияющем сотнями свечей знаменитом золотом зале Танбат-Холла? Каждая была готова завтра же выйти замуж за младшего сына бесстрашного графа Танбатского. И на кого же указало ему сердце? На маленькую строптивую воительницу, выходящую к врагу с сумой цветов наперевес с мечом… Заметив на пушистом травяном ковре, щедро сдобренном лунным светом, подозрительную тень, Риваль насторожился. Кроша, бесшумно шагающий за хозяином, тоже прислушался. Замысловатая соловьиная трель смолкла. Из-за орешника испуганно вскрикнула кукушка. Барс остановился и громко сказал:

— Выходи, кто бы ты ни был, зверь или человек.

Из-за раскидистой ели шагнул Марри и встал перед Равилем во весь рост своего антилопового величия, в кольчуге, кожаных сапогах с обнаженным мечом. Барс услышал за спиной шаги еще нескольких воинов и окончательно убедился в намерениях унэша.

— Знаешь ли ты, темный варвар, что в рябиновую ночь ни человеку, ни зверю нельзя нос высовывать за порог дома? — громко усмехнулся Марри. Риваль промолчал. Рослые унэши, многому уже научившиеся на мужской горе, окружили барса со всех сторон. Кроша выпрямился и прижался спиной к хозяину.

— Знаешь ли ты, сын геенны, — продолжал между тем друг Кинни, поглаживая рукоять меча, — что случается с глупцами, осмелившимися нарушить запрет?

Риваль неспеша достал из-за спины меч и оттолкнул волка в сторону. Кроша жалобно заскулил, но приказ выполнил. Унэши тоже обнажили оружие. Марри принялся ходить вокруг барса, презрительно ухмыляясь в лицо сопернику. Риваль не шевелился, настороженно слушая шаги соперника и музыку рассекающего воздух меча. Когда оружие поднимется убивать, клинок пропоет особую песнь, которую барс знал не понаслышке.

— Что ты умеешь, жалкий убийца? — скривился Марри, раздосадованный безмятежным спокойствием врага. — Покажи же нам, вонючий скунс.

Риваль безмятежно молчал. Не выдержав, Марри прыгнул вперед и принялся наносить вертикальные рубящие и секущие удары по противнику. От большинства из них барс без особого труда увернулся, остальные отразил мечом. Унэш отскочил назад и вытер рукавом со лба пот.

— Проклятый барс, — сквозь зубы сказал он. — Ты ведь не старше меня. А уже невесту себе нашел?

Риваль не слушал его, прекрасно понимая, что слова призваны отвлечь его от главного. А главным было то, что, разговаривая с врагом, унэш уже заносил меч на следующий удар. Барс молниеносным движением выставил меч вперед и вправо, поймал оружие противника и с громким скрежетом развернул его так, что рукоять неестественно вывернула руку Марри. Пальцы разжались сами собой. Оружие полетело на землю. Риваль резко развернулся, отражая удар в спину. Марри поднял оружие и снова напал. На этот раз барс не стал дожидаться, пока воин разомнется, выбил меч из его рук, толкнул ногой так, что соперник полетел далеко в орешник, и, перехватив другой ладонью его клинок, принялся отбивать удары унэшей, поднявшихся мстить за друга. И одному богу известно, чем закончилась бы эта битва, не появись со стороны рапсового поля конная армия барсов, вооруженная до зубов. Воины скакали по лесу быстро, молниеносно, освещая свой путь высокими факелами и неся с собой смерть и страдание. Риваль увидел в первых рядах фамильное знамя со скрещенными на синем фоне боевыми копьями, и сердце его чуть не остановилось. Опоздал… Унэши разом оробели и попятились к Марри.

— Чего стоите?! — изо всех сил крикнул им Риваль. — Быстро все отсюда, если еще жизнь дорога!

Парни испуганно закивали и бросились к селению.

— Да куда же вы?! — ошарашено закричал Риваль. — В другую сторону!!! Вы же их в деревню приведете!

Его неистовый крик потерялся в конском топоте и скрежете рубящих мечей. Молодые унэши не услышали. Они со всех ног бросились домой. Только некоторые из них гордо выпрямились, готовясь достойно встретить ненавистного соперника. Они же, самые лучшие из собравшихся, и ощутили на своей шкуре песнь вражеских мечей. Молодые, совсем юные унэши, которым не судьба теперь когда-либо назвать себя мужчинами, попадали на ароматный лесной мох замертво. Риваль бросился к барсам. Пришлось отразить несколько серьезных атак прежде, чем сородичи признали в нем сына графа Танбатского. Кроша прыгнул из-за орешника и оттащил от хозяина воина, занесшего меч на смертельный удар.

— Осторожно! — крикнул один из рыцарей. — Это Риваль!

Воины обернулись к нему. Риваль знал, что они видели — барса, в простой рваной рубахе с пятнами свежей крови. Поди докажи теперь, что его тут не убивали.

— Мы отомстим за тебя! — громко крикнул Тристон, старший брат Риваля, и махнул рыцарям факелом. — За мной!

— Нет!!! — Риваль изо всех сил дернул жеребца брата за поводья. — Не нужно!!!

Тристон не понял. В толкотне и суматохе, разбавленной громким дыханием лошадей, криками перепуганных птиц и беспокойным топотом копыт, мало что можно было услышать. Барсы решили, что Риваль посылал их в деревню, приказывая перебить жестоких антилоп на корню, чтобы камня на камне не осталось от непокорного воинственного племени, и бросились исполнять желание младшего сына знаменитого графа, едва не погубленного ненавистными врагами. Риваль бросился вслед за сородичами, но слишком хорошо знал — переубедить вооруженных до зубов воинов, почуявших запах крови, все равно что пытаться оттащить рой ос от бочки ароматного меда.

Когда рыцари исчезли из виду, и Риваль с долей облегчения отметил, что унэши, по всей видимости, что-то сообразили и повели врагов в сторону от селения, оседлал освободившегося коня и что есть мочи помчался к Кинни. По какой-то счастливой случайности или, может, воле провидения, тропа барса проходила как раз мимо храма, и Риваль заметил в окне горящую свечу. Привязав коня к молодой сосне, парень вбежал внутрь Кинни стояла перед толстой свечой, выплавленной в форме двух переплетенных друг с другом колосьев. Глаза газели были закрыты, губы едва заметно шевелились. На лице светилась нежная улыбка. Голову укрывал свадебный полог. Риваль подошел, взял Кинни за руку. Девушка вздрогнула, открыла глаза.

— Риваль, — потянулась, погладила его щеку. — Живой.

Он моргнул, не понимая. Накрыл ладонью ее пальцы.

— Живой. Кинни, послушай, сейчас тебе нужно пойти со мной, хорошо?

Она кивнула, сжала его руку крошечными пальчиками, которые показались парню чересчур горячими, и послушно последовала за ним, ничего не спросила, не принялась спорить или упрямиться. Ее лицо выглядело просветленным, одухотворенным, и чтобы не отвлекаться на красоту нареченной невесты, барсу пришлось воззвать ко всей своей силе воли.

На улице встала предрассветная свежесть. Далеко на горизонте бушевала гроза. Кинни задрожала. Риваль обнял ее плечи, согревая.

— Не бойся. Никто тебя не обидит.

Кинни вопросительно посмотрела на него, затем на взлохмаченного Кроша, дышащего часто и громко. Рыцарь посадил девушку в седло, запрыгнул позади. Ночь была темная и грозная. Тучи заволокли небо, вновь и вновь глотая мученицу-луну. Вдали снова ударила молния, осветив небо огнем. Кинни закрыла глаза, пережидая гром, поэтому не сразу заметила, что Риваль повез ее в противоположную сторону от селения.

— Куда мы едем? — взволнованно спросила, оглядываясь.

— Туда, где безопаснее.

— Безопаснее всего в селении антилоп. Отвези меня домой.

Риваль не ответил. К счастью, лес начал редеть, и вскоре жених и невеста выехали на рапсовое поле. Трава сложилась широкой примятой дорогой, уходящей за женскую гору. Такую могло оставить только целое воинство. Газель схватила поводья и дернула их так сильно, что конь заржал и встал на дыбы.

— Кинни! — Риваль наклонился, успокоил жеребца. — Что ты делаешь?

— Вези меня обратно! Как мог ты так низко поступить с нами?!

Риваль промолчал. Кинни обернулась. Его глаза были грустными. И виноватыми. Она пережила бы любое предательство, но не это. Было больно, из глаз потекли злые слезы. Кинни ударила барса в лицо. Он увернулся, обнял ее талию, удерживая. Тут уж газель перестала сдерживаться — забилась в руках варвара, как дикая кошка. Чуть не упала с коня. Риваль спешился. Кинни соскочила и бросилась обратно к лесу. Юноша настиг ее без труда, поймал.

— Кинни, Кинни, — шептал, уворачиваясь от звонких оплеух, которыми газель щедро осыпала его лицо. — Ну, перестань же, Кинни. Я не приводил их.

В конце концов, девушка сдалась и навзрыд расплакалась, закрыв лицо ладонями. Риваль опустил голову, приник лбом к ее волосам:

— Я не успел. Если бы еще немного прошел, встретил их до того, как… — он замялся и сжал руки в кулаки. — Кинни, поехали со мной. Нам некуда возвращаться.

— Нет, — попыталась остановить всхлипы. — Я разделю участь своего племени. И ты не остановишь меня.

Риваль вгляделся в ее глаза. Куда делась одухотворенность, священное просветление, покорность? Что такого видела эта удивительная девушка в храме и от чего отрекалась теперь. Риваль чувствовал ее боль. Дрожащей рукой погладил лицо, волосы газели, заключил ее разом похолодевшую ладошку в свою и заметил, что рука Кинни снова кровоточит.

— Хорошо, Кинни. Как скажешь. Я отвезу тебя в селение. Только поклянись, что не будешь делить участь племени.

Кинни едва заметно задрожала и сжала зубы.

— Поклянись мне, Кинни, — упрямо повторил рыцарь. — Иначе я умру, но не дам тебе туда вернуться.

Девушка поморщилась, кивнула. Риваль поднял ее на ноги, посадил в седло. Кинни поежилась и ссутулилась под тяжестью судьбы. Парень сел рядом, на мгновение крепко прижал ее к себе и, развернув жеребца, галопом помчался обратно к лесу.

Когда два непримиримых врага выехали к некогда широким городским воротам, открывшаяся картина поразила даже многое видавшего Риваля. Еще вчера густонаселенное, веселое и шумное селение теперь превратилось в груду пепла. Дома выгорели полностью, поскольку крыши были покрыты сухой соломой. От них остались только глиняные стены с зияющими насквозь окнами, через которые проглядывали обгорелые тела. Убитые лежали повсюду и были так густо навалены, что Ривалю приходилось контролировать каждый шаг коня, чтобы он не раздавил копытом чью-нибудь голову. Кинни задышала громко и часто. Огонь еще охватывал центральную часть спиралеобразного лабиринта улиц, и Риваль не без основания беспокоился, что отцовский дом девушки был еще опасен. Подъехав к нему, парень облегченно выдохнул. Пламя уже погасло, не угрожая поглотить любого, кто попробует проникнуть внутрь. Кинни соскочила с коня на полном скаку и, перекатившись через голову, бросилась к крыльцу. Риваль выругался сквозь зубы, спрыгнул и настиг ее в дверях. В доме никого не было. В спальне Кинни неспеша дотлевала узкая девическая кровать. Остальная мебель давно превратилась в пепел, также как вся домашняя утварь. Бегло осмотревшись, газель оттолкнула Риваля в сторону и выбежала на улицу. Куда варвары могли забрать ее семью? Юноша схватил ее за руку и потянул к центру лабиринта, где находилась большая круглая площадь. На ней варвары заканчивали казнь дружинников. Кинни встретилась взглядом с отцом, и в ту же секунду голова старика покатилась на мостовую.

— Нет!!! — что было мочи крикнула девушка и бросилась к месту казни. Слезы застилали глаза, омывали обагрившуюся кровью площадь. Рослый рыцарь хотел схватить Кинни за волосы, но Риваль перехватил его руку так, что тот взвыл и опрокинулся навзничь.

— Что ты делаешь, Риваль? — крикнул Тристон. — Знаешь, на что способна такая вот хранительница? Или тебя недостаточно здесь избили?

— Никто меня не избил! — взорвался парень. — Мне здесь оказали прием, достойный рангу и положению!

— Так почему же ты не послал отцу весточку, проклятый гордец?!

— Я как раз этим и занимался, когда ты явился сюда со своими ходячими дубинами! И если бы ты оказался достаточно умен и понял, что я кричал тебе, не устроил бы эту бойню!

Тристон вздернул подбородок, усмехнулся, разглядывая брата и дикарку рядом с ним.

— А я смотрю, ты сильно здесь изменился, Риваль. Нам давно следовало покорить это племя, и, хвала богу, это, наконец, удалось. Если бы они оказались более сговорчивыми, остались бы живы. А теперь погрузим женщин и детей на повозки и отправимся в обратный путь.

Риваль быстро перехватил Кинни, повел к коню. Газель плакала не переставая, поливая солеными слезами его грудь и шею. Из-за угла вывели нескольких выживших женщин и десяток детей. Кинни покосилась на пленников и замерла. Мама, младшая сестренка Рената и Айна, хромая, брели к лошадям.

— Мама!!! — крикнула газель. Женщина обернулась, на ее лице была печать смерти. Будика безжизненно улыбнулась дочери, облегченно выдохнула, стала медленно оседать.

— Эта уже не годится, — крикнул барс из отряда Тристона, махнул другим, чтобы убрали тело в сторону.

Риваль поднял руку:

— Нет! — подошел ближе. — Мы похороним ее, как того требуют традиции.

Кинни подбежала к холодеющей матери, упала на грудь, завыла. Риваль закрыл глаза, тяжело вздохнул. Страдания газели отдавали болью в нем самом. Отойдя, Риваль вывел из толпы Айну и сестренку Кинни, дрожащих от страха. Увидев родное лицо, они всхипнули и бросились к сестре по племени. Крепко обнялись, деля горе. Счастливая, светлая, беззаботная жизнь закончилась.

— Пойдемте, — напряженно сказал Риваль. — Вы должны укрыться.

Кинни подняла голову, зло сощурилась.

— Я ненавижу тебя, сын варвара, предатель и убийца, — четко проговаривая слоги, сказала она. — И лучше умру, чем стану твоей женой.

— Кто-то должен продолжать славный род антилоп.

— Им будет не никчемный сын барса, — выплюнула девушка, поднялась на ноги и, шатаясь, побрела к городским воротам. Риваль сжал зубы, догнал Кинни, перекинул через седло. Она принялась неистово брыкаться и кусаться. Рыцарь достал веревку, связал ее руки и ноги.

— А этих посадите рядом с собой! — крикнул воинам из свиты брата, указывая на Айну с сестрой Кинни. — И проследите, чтобы им было удобно. Сам проверю!

6

Оставляя позади выгоревшую дотла деревню с чернеющими домами-призраками, войско двинулось в путь. Кинни подняла заплаканные глаза на разграбленное селение. Обгоревшие глиняные стены с зияющими дырами на месте окон купались в зловещей тишине. Рои мух носились по улицам, высматривая свежую падаль. Газель сморгнула слезы, глаза болезненно защипало от избытка соли.

Риваль развязал Кинни и посадил ее так, чтобы было удобнее. Девушка одарила его пренебрежительным взглядом и отодвинулась как можно дальше. Черный конь медленно шагал прочь от былого селения антилоп, на запад по темному лесу мимо могучих дубов, елей и орешника, оставляя позади милые девушке места, до боли знакомые заячьи норы, беличьи дупла, ручей, где газель вязала себе свадебный полог. Да и вряд ли он теперь понадобится… Пышные сосновые шапки неистово клонились во все стороны под напором мечущегося ветра. Черные тучи обняли небо, лишив луну возможности осветить воинам путь. Где-то далеко на горизонте все бушевала гроза. Небо то и дело прорезало острое лезвие молнии, освещая свод ослепительным светом, который бывает только в рябиновую ночь. В очередную вспышку Кинни заметила было удаляющуюся вершину белоснежного храма, но зрение тут же затуманилось очередной соленой каплей, и в следующее мгновение видение исчезло. Вместо него перед глазами встало измученное страданием бледное лицо матери. Риваль сам выбрал тихое пустынное место с высокой тревожно воющей по ветру травой, выкопал могилу, опустил в нее бездыханное тело Будики. И долго еще по полю носилась стонущая от боли заупокойная песнь Кинни и младших сестер по племени.

Газель украдкой смахнула слезу и обернулась к девочкам. Завернутые в пледы юные антилопы сидели на лошадях вместе с рыцарями свиты и заметно дрожали. Встретившись взглядом с малышкой Ренатой, Кинни почувствовала давящую боль в груди. Как можно было довериться барсу, пусть даже такому как Риваль. Дурища проклятая. Лучше бы провалиться ей прямо в пекло за это. Девочка по-детски наивно улыбнулась, как будто Кинни была для нее самим солцем. Газель почувствовала очередную каплю, неспеша ползущую по щеке.

Риваль перехватил поводья одной рукой, а другой обнял девушку за талию, прижал к себе. Она попыталась извернуться, но жених держал железной хваткой.

— Кинни, — прошептал на ухо и приник лицом к ее затылку. — Мне так жаль.

Она поморщилась, дернула плечом.

Риваль с Кинни ехали во главе войска следом за Тристоном. Граф молчал и на младшего брата не оборачивался, только изредка неодобрительно косился на дикарку рядом с ним. Кинни его не боялась. Пусть только попробует подойти — отведает острого клинка настоящей хранительницы. Меч у нее, разумеется, отобрали, а вот про смертоносный кинжал за поясом знал только Риваль, но по какой-то причине до сих пор молчал.

Когда воинство выбралось из леса, горизонт за спиной озарила рябиново-красная полоса. Вот и рассвет. Смертоносная ночь, изменившая участь целого племени, позади, а вместе с ней и жизни сотни людей. Отец, мать, сестры, Марри, брат Орад, седовласый Кирс, старый мудрец и хранитель Свихт… Кинни сглотнула подступивший ком.

За спинами воинов из-за леса выглянуло солнце и осветило тяжелые рыцарские доспехи желто-оранжевыми лучами. Натертое до блеска железо вспыхнуло дюжиной новых светил. Войско пересекло широкое поле и двинулось по дну ущелья между женской и мужской горами. Газели показалось, что на одной из скал кто-то был. Но скоро она одернула себя. Так обреченный на гибель приговоренный до последней секунды надеется на помилование.

Воины медленно двигались вперед, лошади громко и тяжело дышали, вспарывая весело бегущий с женской горы ручей десятками подкованных копыт. Кинни тоскливо вспомнила последнее свое путешествие в ущелье. Все было так просто, понятно, селение живым и шумным. И все было бы как раньше, если бы не барс, будь он трижды проклят.

Риваль протянул руку, вынул из пасти смиренно следовавшего рядом Кроша большой красный цветок и вставил в волосы Кинни. Она вскинула руку, выдрала лилию и швырнула далеко в ручей. Лошади тут же смешали ее с гладкими камнями и порогами.

Женская и мужская гора медленно проплыли мимо и исчезли позади. Караван въехал в земли, где Кинни никогда в жизни еще не бывала. Рельеф был холмистым, высокая трава доставала до всадников, щекотала щиколотки. Чуть дальше холмы становились ниже и ниже и, наконец, переходили в обширную скогскую равнину. Выгоревшая на щедром летнем солнце трава клонилась под напором ветра, переливаясь огненными красками. Кинни заворожено оглядела поле, окруженное дремучими лесами. Легенда гласила, что оно имело правильную округлую форму. Перед глазами так и встала картина, много раз рассказанная ей мудрым старцем Свихтом, — два могучих воинства медленно вышли из-за вековых сосен и дубов и встали напротив друг друга, чтобы заключить мир. Вожди вынесли уготованных в жертву детей из плотных рядов воспитанных войною мужчин. Малыши отчаянно сопротивлялись, изворачивались, но когда острый клинок полоснул по ладони, вдруг замолчали, пораженные людской жестокостью. Кинни моргнула, и видение исчезло.

Впереди, у самого основания последнего холма расположился большой людный лагерь. Вокруг просторного шатра, увенчанного синим знаменем с эмблемой скрещенных боевых копий, расположилось около десятка менее вместительных палаток, столь же торжественно обустроенных, а еще дальше — телеги, нагруженные мешками с провиантом, мирно пасшиеся лошади. В нескольких местах лагеря горели костры, возле них хлопотали женщины с ведрами и котлами, по периметру медленно двигались туда-сюда вооруженные до зубов часовые. Воинов в этом выросшем посреди скогского поля временном поселении было раза в три больше, чем отряд, в котором ехала Кинни, и девушка содрогнулась, представив, что за зверства способны учинить барсы, действуя в полную силу. Время обеда давно прошло. Рыцари ждали от Тристона сигнала расходиться. Когда граф поднял руку, ровный упорядоченный строй опрометью кинулся к шатрам. Кинни тоже хотела было спрыгнуть в траву, но Риваль пришпорил лошадь и поравнялся с братом.

— Это что такое, Тристон?

Кинни вздрогнула — никогда Риваль не говорил с ней таким гневным рокочущим голосом.

Конец ознакомительного фрагмента.