Неточные совпадения
— Разве? — шутливо и громко спросил Спивак, настраивая балалайку. Самгин заметил, что солдаты смотрят на него недружелюбно, как на человека, который мешает. И особенно пристально смотрели двое: коренастый, толстогубый, большеглазый солдат с подстриженными усами рыжего цвета, а рядом с ним прищурился и закусил
губу человек в
синей блузе с лицом еврейского типа. Коснувшись пальцем фуражки, Самгин пошел прочь, его проводил возглас...
«Сейчас все это и произойдет», — подумал он не совсем уверенно, а как бы спрашивая себя. Анфимьевна отворила дверь. Варвара внесла поднос, шла она закусив
губу, глядя на
синий огонь спиртовки под кофейником. Когда она подавала чашку, Клим заметил, что рука ее дрожит, а грудь дышит неровно.
Варвара взяла его под руку; он видел слезы на ее глазах, видел, что она шевелит
губами, покусывая их, и не верил ей. Старичок шел сбоку саней, поглаживал желтый больничный гроб
синей ладонью и говорил извозчику...
На щеках —
синие пятна сбритой бороды, плотные черные усы коротко подстрижены,
губы — толстые, цвета сырого мяса, нос большой, измятый, брови — кустиками, над ними густая щетка черных с проседью волос.
В шапке черных и, должно быть, жестких волос с густосиними щеками и широкой
синей полосой на месте усов, которые как бы заменялись толстыми бровями, он смотрел из-под нахмуренных бровей мрачно, тяжело вздыхал, его толстые ярко-красные ‹
губы› смачно чмокали, и, спрятав руки за спину, не улыбаясь, звонким, но комически унылым голосом он рассказывал...
Он взял из ее рук
синий конвертик и, не вскрыв, бросил его на стол. Но он тотчас заметил, что Гогин смотрит на телеграмму, покусывая
губу, заметил и — испугался: а вдруг это от Никоновой?
— Ни с кем и ни к кому — подчеркнуто, — шептал он, ворочая глазами вокруг,
губы у него дрожали, — тут есть кто-то, с кем она видится, к кому пишет! Боже мой! Письмо на
синей бумаге было — не от попадьи! — сказал он в ужасе.
— Ах, mon ange! — воскликнула Хиония Алексеевна, прикладываясь своими
синими сухими
губами к розовым щекам девушки. — Je suis charmee! [Я восхищена! (фр.)] Вы, Nadine, сегодня прелестны, как роза!.. Как идет к вам это полотняное платье… Вы походите на Маргариту в «Фаусте», когда она выходит в сад. Помните эту сцену?
Чтоб потерю этого стакана сделать еще чувствительнее, рябенький квартальный, обтирая
синим табачным платком
губы, благодарил меня, приговаривая: «Мадера хоть куда».
Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо ровнявших их; белые
губы,
синие круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли в могилу.
Чинность и тишина росли по мере приближения к кабинету. Старые горничные, в белых чепцах с широкой оборкой, ходили взад и вперед с какими-то чайничками так тихо, что их шагов не было слышно; иногда появлялся в дверях какой-нибудь седой слуга в длинном сертуке из толстого
синего сукна, но и его шагов также не было слышно, даже свой доклад старшей горничной он делал, шевеля
губами без всякого звука.
Летнее утро; девятый час в начале. Федор Васильич в
синем шелковом халате появляется из общей спальни и через целую анфиладу комнат проходит в кабинет. Лицо у него покрыто маслянистым глянцем; глаза влажны, слипаются; в углах
губ запеклась слюна. Он останавливается по дороге перед каждым зеркалом и припоминает, что вчера с вечера у него чесался нос.
Студент, молча, с обычным серьезным видом и сжатыми
губами, глядевший в
синие очки, не сказал ни слова, но… встал и вышел из комнаты.
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на полу, черные, отливая
синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень;
губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.
Села у окна и, посасывая
губу, стала часто сплевывать в платок. Раздеваясь, я смотрел на нее: в
синем квадрате окна над черной ее головою сверкали звезды. На улице было тихо, в комнате — темно.
Не однажды я видел под пустыми глазами тетки Натальи
синие опухоли, на желтом лице ее — вспухшие
губы. Я спрашивал бабушку...
Замужние красят себе
губы во что-то
синее, и от этого лица их совершенно утрачивают образ и подобие человеческие, и когда мне приходилось видеть их и наблюдать ту серьезность, почти суровость, с какою они мешают ложками в котлах и снимают грязную пену, то мне казалось, что я вижу настоящих ведьм.
Очевидно, у него и в помыслах не было встретить ее здесь, потому что вид ее произвел на него необыкновенное впечатление; он так побледнел, что даже
губы его
посинели.
Коля вырвался, схватил сам генерала за плечи и как помешанный смотрел на него. Старик побагровел,
губы его
посинели, мелкие судороги пробегали еще по лицу. Вдруг он склонился и начал тихо падать на руку Коли.
Он был небольшого роста, сутуловат, с криво выдавшимися лопатками и втянутым животом, с большими плоскими ступнями, с бледно-синими ногтями на твердых, не разгибавшихся пальцах жилистых красных рук; лицо имел морщинистое, впалые щеки и сжатые
губы, которыми он беспрестанно двигал и жевал, что, при его обычной молчаливости, производило впечатление почти зловещее; седые его волосы висели клочьями над невысоким лбом; как только что залитые угольки, глухо тлели его крошечные, неподвижные глазки; ступал он тяжело, на каждом шагу перекидывая свое неповоротливое тело.
Она была в одном косоклинном сарафане из домашнего
синего холста; рубашка была тоже из холста, только белая. У окна стояли кросна с начатою новиной. Аграфене было совестно теперь за свой заводский ситцевый сарафан и ситцевую рубаху, и она стыдливо вытирала свое раскрасневшееся лицо. Мать Енафа пытливо посмотрела на нее и на смиренного Кирилла и только сжала
губы.
Вернулся Платонов с Пашей. На Пашу жалко и противно было смотреть. Лицо у нее было бледно, с
синим отечным отливом, мутные полузакрытые глаза улыбались слабой, идиотской улыбкой, открытые
губы казались похожими на две растрепанные красные мокрые тряпки, и шла она какой-то робкой, неуверенной походкой, точно делая одной ногой большой шаг, а другой — маленький. Она послушно подошла к дивану и послушно улеглась головой на подушку, не переставая слабо и безумно улыбаться. Издали было видно, что ей холодно.
Слабый
синий полусвет лился из прозоров между шторами и окном. Лихонин остановился посреди комнаты и с обостренной жадностью услышал тихое, сонное дыхание Любки.
Губы у него сделались такими жаркими и сухими, что ему приходилось не переставая их облизывать. Колени задрожали.
Нюра — маленькая, лупоглазая, синеглазая девушка; у нее белые, льняные волосы,
синие жилки на висках. В лице у нее есть что-то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального сахарного ягненочка. Она жива, суетлива, любопытна, во все лезет, со всеми согласна, первая знает все новости, и если говорит, то говорит так много и так быстро, что у нее летят брызги изо рта и на красных
губах вскипают пузыри, как у детей.
Коля Гладышев был славный, веселый, застенчивый парнишка, большеголовый, румяный, с белой, смешной, изогнутой, точно молочной, полоской на верхней
губе, под первым пробившимся пушком усов, с широко расставленными
синими наивными глазами и такой стриженый, что из-под его белокурой щетинки, как у породистого йоркширского поросенка, просвечивала розовая кожа.
Фатеева входила медленным и неторопливым шагом; она была бледна,
губы у нее
посинели.
Теперь я увидел:
синий дымок — это от папиросы. Она поднесла к
губам, втянула, жадно проглотила дым — так же, как я воду, и сказала...
Я молчал. На лице у меня — что-то постороннее, оно мешало — и я никак не мог от этого освободиться. И вдруг неожиданно, еще
синее сияя, она схватила мою руку — и у себя на руке я почувствовал ее
губы… Это — первый раз в моей жизни. Это была какая-то неведомая мне до сих пор древняя ласка, и от нее — такой стыд и боль, что я (пожалуй, даже грубо) выдернул руку.
И — женский крик, на эстраду взмахнула прозрачными крыльями юнифа, подхватила ребенка —
губами — в пухлую складочку на запястье, сдвинула на середину стола, спускается с эстрады. Во мне печатается: розовый — рожками книзу — полумесяц рта, налитые до краев
синие блюдечки-глаза. Это — О. И я, как при чтении какой-нибудь стройной формулы, — вдруг ощущаю необходимость, закономерность этого ничтожного случая.
Через 5 минут мы были уже на аэро.
Синяя майская майолика неба и легкое солнце на своем золотом аэро жужжит следом за нами, не обгоняя и не отставая. Но там, впереди, белеет бельмом облако, нелепое, пухлое, как щеки старинного «купидона», и это как-то мешает. Переднее окошко поднято, ветер, сохнут
губы, поневоле их все время облизываешь и все время думаешь о
губах.
Он усадил ее на траву, нарвал цветов и кинул ей; она перестала плакать и тихо перебирала растения, что-то говорила, обращаясь к золотистым лютикам, и подносила к
губам синие колокольчики. Я тоже присмирел и лег рядом с Валеком около девочки.
Он еще издали неестественно улыбался своими
синими, облипшими вокруг рта
губами.
Иван Онуфрич весь
синь от злости;
губы его дрожат; но он сознает, что есть-таки в мире сила, которую даже его бесспорное и неотразимое величие сломить не может! Все он себе покорил, даже желудок усовершенствовал, а придорожного мужика покорить не мог!
Вот что думал Санин, ложась спать; но что он подумал на следующий день, когда Марья Николаевна нетерпеливо постучала коралловой ручкой хлыстика в его дверь, когда он увидел ее на пороге своей комнаты — с шлейфом темно-синей амазонки на руке, с маленькой мужской шляпой на крупно заплетенных кудрях, с откинутым на плечо вуалем, с вызывающей улыбкой на
губах, в глазах, на всем лице, — что он подумал тогда — об этом молчит история.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг
синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных
губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Желтое лицо ее почти
посинело,
губы были сжаты и вздрагивали по краям.
Она до дрожи отвращения ненавидела такие восточные красивые лица, как у этого помощника капитана, очевидно, грека, с толстыми, почти не закрывающимися, какими-то оголенными
губами, с подбородком,
синим от бритья и сильной растительности, с тоненькими усами колечком, с глазами черно-коричневыми, как пережженные кофейные зерна, и притом всегда томными, точно в любовном экстазе, и многозначительно бессмысленными.
Старуха застучала клюкою о крыльцо, и
губы ее еще сердитее зажевали, а нос
посинел.
Но в этот раз случилось не то: Петров вдруг побледнел,
губы его затряслись и
посинели; дышать стал он трудно.
— Позвольте! — отстранил её доктор, снова вынув часы, и сложил
губы так, точно собирался засвистать. Лицо у него было жёлтое, с тонкими тёмными усиками под большим, с горбиной, носом, глаза зеленоватые, а бритые щёки и подбородок —
синие; его чёрная, гладкая и круглая голова казалась зловещей и безжалостной.
Матвей взглянул на неё и вдруг со страшной ясностью понял, что она умрёт, об этом говорило её лицо, не по-человечески бледное, ввалившиеся глаза и
синие, точно оклеенные чем-то,
губы.
Хохот этот относился не к нему, а к давно ожиданному мсье Вердие, который внезапно появился на платформе, в тирольской шляпе,
синей блузе и верхом на осле; но кровь так и хлынула Литвинову в щеки, и горько стало ему: словно полынь склеила его стиснутые
губы.
Евсей редко ощущал чувство жалости к людям, но теперь оно почему-то вдруг явилось. Вспотевший от волнения, он быстро, мелкими шагами перебежал на другую сторону улицы, забежал вперёд, снова перешёл улицу и встретил человека грудь ко груди. Перед ним мелькнуло тёмное, бородатое лицо с густыми бровями, рассеянная улыбка
синих глаз. Человек что-то напевал или говорил сам себе, — его
губы шевелились.
— Ага, пришёл! — отозвался Дудка. Стоя у окна, они тихо заговорили. Евсей понял, что говорят о нём, но не мог ничего разобрать. Сели за стол, Дудка стал наливать чай, Евсей исподволь и незаметно рассматривал гостя — лицо у него было тоже бритое,
синее, с огромным ртом и тонкими
губами. Тёмные глаза завалились в ямы под высоким гладким лбом, голова, до макушки лысая, была угловата и велика. Он всё время тихонько барабанил по столу длинными пальцами.
— Нехорошо там, Климков, а? — спрашивал его чёрный человек, чмокая толстой, красной нижней
губой. Его высокий голос странно хлюпал, как будто этот человек внутренне смеялся. В
синих стёклах очков отражался электрический свет, от них в пустую грудь Евсея падали властные лучи и наполняли его рабской готовностью сделать всё, что надо, чтобы скорее пройти сквозь эти вязкие дни, засасывающие во тьму, грозящую безумием.
«Ошшо навались, робя!» — говорит он, всей грудью напирая на свою
губу; видно, как под рубахой напруживаются железные мускулы, лицо у Гришки наливается кровью, даже
синеет от напряжения, но он счастлив и ворочает свое бревно, как шестигодовалый медведь.
Богатырь Гришка стоял под своей «
губой» в одной пестрядевой рубахе, которая облепила его тело мокрой тряпицей; Маришка
посинела и едва волочилась за ходившим поносным.
Вошел человек лет тридцати пяти, высокого роста, несколько сутуловатый, курчавый, смуглый, с лицом неправильным, но выразительным и умным, с жидким блеском в быстрых темно-синих глазах, с прямым широким носом и красиво очерченными
губами. Платье на нем было не ново и узко, словно он из него вырос.
— Помнишь рябинушку, Федот?.. — спросил Саша, умиленно улыбаясь; и с такой же умиленной улыбкой на своих
синих тонких
губах, тесно облипавших желтые большие зубы, ответил Федот...
Ида погрозила мне пальцем и, приложив его к своим
губам, приподняла угол простыни с лежавшей на диване кучи. Из-под этого угла выставилось бледно-синее лицо старухи.