Неточные совпадения
— Товарищи! — командовал, приложив ладони ко рту, как рупор, гривастый, похожий на протодьякона, одетый в
синюю блузу с разорванным
воротом. — По пяти в ряд!
Ставни окон, стены домов,
ворота окрашены зеленой,
синей, коричневой, белой краской; иные дома скромно прятались за палисадниками, другие гордо выступали на кирпичную панель.
Самгин давно не беседовал с ним, и антипатия к этому человеку несколько растворилась в равнодушии к нему. В этот вечер Безбедов казался смешным и жалким, было в нем даже что-то детское. Толстый, в
синей блузе с незастегнутым
воротом, с обнаженной белой пухлой шеей, с безбородым лицом, он очень напоминал «Недоросля» в изображении бесталанного актера. В его унылой воркотне слышалось нечто капризное.
Часа в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три месяца в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной цепи разбудили меня. Я вышел в ту минуту, когда мы выходили на первый рейд, к Ковальским, так называемым,
воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево,
синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
Сверх того, я видел, что у
ворот конного двора стоит наша коляска с поднятым фордеком и около нее сидит наш кучер Алемпий, пускает дым из трубки-носогрейки и разговаривает с сгорбленным стариком в
синем, вылинявшем от употребления крашенинном сюртуке.
И все кругом чисто и приятно: дома, улица,
ворота и особенно высокое
синее небо, по которому тихо, как будто легкими толчками, передвигается белое облако.
Мы, весь дом, стоим у
ворот, из окна смотрит
синее лицо военного, над ним — белокурая голова его жены; со двора Бетленга тоже вышли какие-то люди, только серый, мертвый дом Овсянникова не показывает никого.
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли, двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в
ворота домов, за углы, в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти
синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...
У
ворот стояли отдельною кучкой лесообъездчики и мастера в дареных господских кафтанах из
синего сукна с позументом по
вороту и на полах.
Несмотря на то, что, садясь в сани, я замечаю, что перед бабушкиными окнами улица устлана соломой и что какие-то люди в
синих чуйках стоят около наших
ворот, я никак не могу понять, для чего нас посылают кататься в такой неурочный час.
Становая своею полною фигурой напомнила ему г-жу Захаревскую, а солидными манерами — жену Крестовникова. Когда вышли из церкви, то господин в
синем сюртуке подал ей манто и сам уселся на маленькую лошаденку, так что ноги его почти доставали до земли. На этой лошаденке он отворил для господ
ворота. Становая, звеня колокольцами, понеслась марш-марш вперед. Павел поехал рядом с господином в
синем сюртуке.
На улицах и у
ворот почти исключительно встречаются одни женщины, в неизменных темно-синих сарафанах, с пуговицами, идущими до низу, и с черными миткалевыми платками на головах, закалывающимися у самого подбородка, вследствие чего лицо представляется как бы вставленным в черную рамку.
Вот выбежала из
ворот, без шубки, в сером платочке на голове, в крахмальном передничке, быстроногая горничная: хотела перебежать через дорогу, испугалась тройки, повернулась к ней, ахнула и вдруг оказалась вся в свету: краснощекая, веселая, с блестящими
синими глазами, сияющими озорной улыбкой.
Я познакомился с ним однажды утром, идя на ярмарку; он стаскивал у
ворот дома с пролетки извозчика бесчувственно пьяную девицу; схватив ее за ноги в сбившихся чулках, обнажив до пояса, он бесстыдно дергал ее, ухая и смеясь, плевал на тело ей, а она, съезжая толчками с пролетки, измятая, слепая, с открытым ртом, закинув за голову мягкие и словно вывихнутые руки, стукалась спиною, затылком и
синим лицом о сиденье пролетки, о подножку, наконец упала на мостовую, ударившись головою о камни.
У
ворот на лавочке сидел дворник в красной кумачной рубахе,
синих штанах и босой. Как всегда, он сидел неподвижно, его широкая спина и затылок точно примёрзли к забору, руки он сунул за пояс, рябое скучное лицо застыло, дышал он медленно и глубоко, точно вино пил. Полузакрытые глаза его казались пьяными, и смотрели они неотрывно.
Но открыв незапертую калитку, он остановился испуганный, и сердце его упало: по двору встречу ему шёл Максим в новой
синей рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся к венцу. Он взглянул в лицо хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком прошёл в дом, показав Кожемякину широкую спину и крепкую шею, стянутую
воротом рубахи.
Напутствуемый пожеланиями веселой ночи, вышел на палубу, где застал Дэзи в новом кисейном платье и кружевном золотисто-сером платке, под руку с Тоббоганом, на котором мешковато сидел
синий костюм с малиновым галстуком; между тем его правильному загорелому лицу так шел раскрытый
ворот просмоленной парусиновой блузы.
— Быка увели, обокрали вот этого молодца, — возразил Федот Кузьмич, указывая головой на высокого, плечистого мужика в
синей чуйке, державшего Захара за
ворот.
Бурлаки с чегенями скоро были мокры до
ворота рубахи, лица
посинели, зубы начали выбивать лихорадочную дробь.
В то же самое время, внизу, против Тайницких
ворот, прислонясь к железным перилам набережной, стоял видный собою купец в
синем поношенном кафтане. Он посматривал с приметным удовольствием то на Кремль, окруженный со всех сторон пылающими домами, то на противуположный берег реки, на котором догорало обширное Замоскворечье.
Было ещё рано, около полудня, но уже очень жарко; песок дороги и
синь воздуха становились всё горячее. К вечеру солнце напарило горы белых облаков, они медленно поплыли над краем земли к востоку, сгущая духоту. Артамонов погулял в саду, вышел за
ворота. Тихон мазал дёгтем петли
ворот; заржавев во время весенних дождей, они скверно визжали.
В последнем случае сидевший на козлах маленький и худощавый в
синем фраке с медными пуговицами Константин Гаврилович Лыков (Впоследствии я слыхал, что эти Лыковы происходили от князей Лыковых). никогда не подвозил свою дебелую супругу Веру Алексеевну к крыльцу дома, а сдавал лошадь у
ворот конного завода конюхам.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы, в нем — крыши бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они уходили к
синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке крыши бани сидел
синий мужик, держа в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из
ворот избы вышла старуха, вся в черном, и, оборотясь к
воротам, сказала крепко...
Холодный, ненастный день с порывистым ветром и дождем, перемешанным со снегом, неприветливо встретил партию, выступавшую за
ворота душного этапа. Катерина Львовна вышла довольно бодро, но только что стала в ряд, как вся затряслась и позеленела. В глазах у нее стало темно; все суставы ее заныли и расслабели. Перед Катериной Львовной стояла Сонетка в хорошо знакомых той
синих шерстяных чулках с яркими стрелками.
Одет он был в
синее суконное полукафтанье и подпоясан красной шерстяной опояской; обыкновенная войлочная шляпа, какую носили все рабочие, пестрядевая рубаха,
ворот которой выставлялся из-под воротника кафтана, и черные кожаные перчатки дополняли костюм Авдея Михайлыча; судя по поклонам попадавшихся навстречу рабочих, плотинный играл видную роль на фабрике.
Несколько рабочих в
синих пестрядевых рубахах, в войлочных шляпах и больших кожаных передниках прошли мимо меня; они как-то особенно мягко ступали в своих «прядениках» [Пряденики — пеньковая обувь.]; у входа в катальную, на низенькой деревянной скамейке, сидела кучка рабочих, вероятно, только что кончивших свою смену: раскрытые
ворота рубашек, покрытые потом и раскрасневшиеся лица, низко опущенные жилистые руки — все говорило, что они сейчас только вышли из «огненной работы».
Николай Назаров обогнул мыс, ловко загребая одним веслом, причалил, взял вёсла и выскочил на мостик купальни. Посмотрев в воду, как в зеркало, парень пригладил волоса, застегнул вышитый
ворот рубахи, надел жилет, взглянул на часы и, взвесив их на ладони, неодобрительно покачал головою. Потом, перекинув через руку новый
синий пиджак, не спеша пошёл в гору, двигая мускулами лица, точно выбирая выражение, с каким удобнее войти наверх.
Он взял в кухне кочергу, чтобы оборониться от собак, и вышел на двор, оставив дверь настежь. Метель уж улеглась, и на дворе было тихо… Когда он вышел за
ворота, белое поле представлялось мертвым и ни одной птицы не было на утреннем небе. По обе стороны дороги и далеко вдали
синел мелкий лес.
В
синей суконной шубе на лисьем меху, подпоясанный гарусным кушаком, в мерлушчатой шапке, вылез из саней Патап Максимыч и, оставя при лошадях работника, зачал в
ворота стучать.
По темной, крутой лестнице я поднялся во второй этаж и позвонил. В маленькой комнатке сидел у стола бледный человек лет тридцати, в
синей блузе с расстегнутым
воротом; его русые усы и бородка были в крови, около него на полу стоял большой глиняный таз; таз был полон алою водою, и в ней плавали черные сгустки крови. Молодая женщина, плача, колола кухонным ножом лед.
Двое часовых у
ворот решетки — небольшого роста солдаты армии его величества, состоящей из трехсот человек, в светло-синих мундирах, с оголенными ногами, так как штаны доходили только до колен, и в штиблетах, похожие скорее на обезьян, взяли ружья на караул, когда все двинулись во двор.
Тележка, запряженная почтовыми лошадьми, остановилась у
ворот Патапа Максимыча. Бросились к окнам — нет, не исправник приехал, не из удельной конторы, а какой-то незнакомый человек в
синей сибирке с борами назади и в суконном картузе. Не то городской мещанин, не то купец небойкого полета.
— До вашей милости, — робко заминаясь, проговорил стоявший впереди рослый, молодой, чуть не дочерна загоревший парень в
синей пестрядинной рубахе с расстегнутым
воротом.
Одеян он был благочестивым предковским обычаем, в
синей широкой суконной чуйке, сшитой совсем как старинный охабень и отороченной по рукавам, по
вороту и по правой поле каким-то дрянным подлезлым мехом.
Оба высунули свои головы из окна и глядят в сторону на
ворота, около которых на лавочке сидит домохозяин Ляшкевского, пухленький обыватель в расстегнутой жилетке, в широких
синих панталонах и с отвислыми потными щечками.
Ляшкевский и Финкс садятся у открытого окна и начинают партию в пикет. Обыватель в
синих панталонах аппетитно потягивается, и со всего его тела сыплется на землю скорлупа подсолнухов. В это время из
ворот vis-a-vis показывается другой обыватель, в желто-серой помятой коломенке и с длинной бородой. Он ласково щурит глаза на
синие панталоны и кричит...
Поминутно мелькали перед ними обыватели: кто с полными ведрами на коромысле, кто с кузовами спелых ягод, и все разодетые по праздничному: мужики в
синих зипунах, охваченных разноцветными опоясками, за которыми были заткнуты широкие палицы, на головах их были шапки с овчиною опушкой, на ногах желтые лапти; некоторые из них шли ухарски, нараспашку, и под их зипунами виднелись красные рубашки и дутые модные пуговицы, прикреплявшие их
вороты; бабы же — в пестряных паневах, в рогатых кичках, окаймленных стеклярусовыми поднизьями — кто был зажиточнее, — а сзади златовышитыми подзатыльниками.
Это дом священника отца Иоанна Викторова Глобусова, близ церкви Всех Святых (на Кулишках).
Ворота дома были на запоре, около них с внутренней стороны сильно курились два костра, и
синий дымок тянулся кверху по светлому августовскому воздуху.
Ворота растворились, и партия, звеня кандалами в ночной тишине, под темно-синим небом южной ночи, двинулась по направлению к вокзалу, находившемуся в нескольких шагах от тюрьмы.
Поминутно мелькали перед ними обыватели: кто с полными ведрами на коромысле, кто с кузовами спелых ягод, и все разодетые по-праздничному: мужики в
синих зипунах, охваченных разноцветными опоясками, за которыми были шапки с овчинной опушкой, на ногах желтелись лапти; некоторые из них шли ухарски, нараспашку, и под их зипунами виднелись красные рубашки и дутые, медные пуговицы, прикреплявшие их
вороты; бабы же — в пестрядинных поневах, в рогатых кичках, окаймленных стеклярусовыми поднизьями — кто был зажиточнее — а сзади злато-вышитыми подзатыльниками.
Пришел Спирька на вечеринку. В темно-синей сатиновой рубашке с густо нашитым рядом перламутровых пуговок от
ворота почти до пояса. Разговаривал с Лизой Бровкиной и нервно смеялся. Она спросила...
С трепетом оглянулись путники на могилу у самых
ворот… молодая женщина побледнела, губы ее
посинели, и руки затряслись так, что она была готова уронить свое дитя.
Когда они проходили мимо фонаря, свет упал на красивое женское лицо и юношу с длинными волосами и в
синей с косым
воротом рубашке.
В сквере около храма Христа Спасителя они сели на гранитный парапет над площадью Пречистенских
ворот. Внизу, за спиною, звеня и сверкая, пробегали красноглазые трамваи, вспыхивали
синие трамвайные молнии, впереди же была снежная тишина и черные кусты, и тусклым золотом поблескивали от огней внизу главы собора. Говорили хорошо и долго.
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в
ворота, он слез с лошади и подошел к большому, пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что-то, и солдат в колпаке и
синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.