Неточные совпадения
И все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и враги его — все были равномерно обласканы стареньким историком и за хорошее и за плохое, содеянное ими по
силе явной необходимости. Та же
сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства
силы и прочности
государства.
— Окруженная стихией зоологических инстинктов народа, интеллигенция должна вырабатывать не политические теории, которые никогда и ничего не изменяли и не могут изменить, а психическую
силу, которая могла бы регулировать сопротивление вполне естественного анархизма народных масс дисциплине
государства.
Нет ни одного
государства, которое в такой степени нуждалось бы в культурной центральной власти, в наличии благожелательной, энергичной интеллектуальной
силы…
О народе усердно беспокоились, все спрашивали его: «Ты проснешься ль, исполненный
сил?» И вот он проснулся, как мы того желали, и нанес
государству огромнейшие убытки, вдребезг, в прах и пепел разорив культурнейшие помещичьи хозяйства.
Но человек сделал это на свою погибель, он — враг свободной игры мировых
сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы религии, философии, науки,
государства и вся мерзость жизни.
Почти не оставалось
сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту
государства.
Требования
государства слишком мало оставляли свободного избытка
сил.
Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное
государство для того, чтобы жертва его и отречение были вольными, были от
силы, а не от бессилия.
И в огромном деле создания и охранения своего
государства русский народ истощал свои
силы.
Таким образом выходило, что церковь лишь санкционировала то, что делали другие внецерковные и внехристианские
силы, и не имела собственного идеала общества и
государства.
Нельзя мыслить так, что Бог что-то причиняет в этом мире подобно
силам природы, управляет и господствует подобно царям и властям в
государствах, детерминирует жизнь мира и человека.
Войны привели к невероятному возрастанию
силы и роли
государства.
И Бог не походит ни на
силу природы, ни на власть в обществе и
государстве.
Нужно всячески утверждать федерализм, объединять человечество по ту сторону
государств, которые стали самодовлеющей
силой, высасывающей кровь народов.
Государство должно стать внутренней
силой русского народа, его собственной положительной мощью, его орудием, а не внешним над ним началом, не господином его.
Я принужден жить в эпоху, в которой торжествует
сила, враждебная пафосу личности, ненавидящая индивидуальность, желающая подчинить человека безраздельной власти общего, коллективной реальности,
государству, нации.
Бесчеловечность, жестокость, несправедливость, рабство человека были объективированы в русском
государстве, в империи, были отчуждены от русского народа и превратились во внешнюю
силу.
Русское религиозное призвание, призвание исключительное, связывается с
силой и величием русского
государства, с исключительным значением русского царя.
Русский народ был подавлен огромной тратой
сил, которой требовали размеры русского
государства.
Но более прав К. Леонтьев, который отрицал семейственность русских и большую
силу видел в самодержавном
государстве.
Так было в народе, так будет в русской революционной интеллигенции XIX в., тоже раскольничьей, тоже уверенной, что злые
силы овладели церковью и
государством, тоже устремленной к граду Китежу, но при ином сознании, когда «нетовщина» распространилась на самые основы религиозной жизни.
Языческое
государство не может и не должно быть упразднено и отвергнуто, его функция остается в
силе, пока грех и зло лежат на дне человеческой природы, но
государство должно быть разоблачено как язычески-ветхозаветное, а не христиански-новозаветное.
Великая правда этого соединения была в том, что языческое
государство признало благодатную
силу христианской церкви, христианская же церковь еще раньше признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в мире (независимо от ее формы).
Мы же, устремляя все
силы наши на пользу всех и каждого, почто нам блеск внешности? не полезностию ли наших постановлений, ко благу
государства текущею, облистает наше лицо?
Блаженство гражданское в различных видах представиться может. Блаженно
государство, говорят, если в нем царствует тишина и устройство. Блаженно кажется, когда нивы в нем не пустеют и во градех гордые воздымаются здания. Блаженно, называют его, когда далеко простирает власть оружия своего и властвует оно вне себя не токмо
силою своею, но и словом своим над мнением других. Но все сии блаженства можно назвать внешними, мгновенными, преходящими, частными и мысленными.
Дворецкой мой, конюший и даже конюх и кучер, повар, крайчий, птицелов с подчиненными ему охотниками, горничные мои прислужники, тот, кто меня бреет, тот, кто чешет власы главы моея, тот, кто пыль и грязь отирает с обуви моей, о многих других не упоминая, равняются или председают служащим отечеству
силами своими душевными и телесными, не щадя ради отечества ни здравия своего, ни крови, возлюбляя даже смерть ради славы
государства.
Одним словом, из всего видно, что выражение «
государство» даже в понятиях массы культурных людей не представляет ничего определенного, а просто принадлежит к числу слов, случайно вошедших в общий разговорный язык и
силою привычки укоренившихся в нем.
Поместившись в уголке, эти люди не от мира сего толковали о самых скучнейших материях для непосвященного: о пошлинах на привозной из-за границы чугун, о конкуренции заграничных машинных фабрикантов, о той всесильной партии великих в заводском мире фирм с иностранными фамилиями, которые образовали
государство в
государстве и в
силу привилегий, стоявших на стороне иностранных капиталов, давили железной рукой хромавшую на обе ноги русскую промышленность.
Я, Д-503, строитель «Интеграла», — я только один из математиков Единого
Государства. Мое привычное к цифрам перо не в
силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого
Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет — верю и знаю.
Всякий, кто чувствует себя в
силах, обязан составлять трактаты, поэмы, манифесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого
Государства.
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 — я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо мной — золотое, солнечное, чистое сияние букв на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать на алтарь Единого
Государства своих любимых, друзей — себя. А я — я рвался к ним, с ними. И не могу: ноги глубоко впаяны в стеклянные плиты — я стоял, смотрел тупо, не в
силах двинуться с места…
— А все-таки машина не останавливается! — размышляет про себя Генечка, — вот что значит раз пустить ее в ход! вот какую
силу представляет собой идея
государства! Покуда она не тронута, все функции
государства совершаются сами собой!
Указано на то, что
сила в руках тех, которые сами губят себя, в руках отдельных людей, составляющих массы; указано на то, что источник зла в
государстве. Казалось бы, ясно то, что противоречие сознания и жизни дошло до того предела, дальше которого идти нельзя и после которого должно наступить разрешение его.
И потому
сила эта не может хотеть от нас того, что неразумно и невозможно: устроения нашей временной, плотской жизни, жизни общества или
государства.
Сила эта требует от нас того, что одно несомненно, и разумно, и возможно: служения царствию божию, т. е. содействия установлению наибольшего единения всего живущего, возможного только в истине, и потому признания открывшейся нам истины и исповедания ее, того самого, что одно всегда в нашей власти.
B-17-x, ввиду того, что: 1) цель, преследуемая всеми обществами мира, состоит в установлении юридического порядка между народами; что 2) нейтрализация путем международных договоров составляет шаг к такому юридическому положению и к уменьшению числа стран, в которых будет возможна война, — конгресс предложил расширить правила о нейтрализации и выразил желание, чтобы все договоры о нейтрализации, уже существующие в настоящее время, оставались и вперед в
силе или, в случае нужды, были дополнены в том смысле, чтобы нейтралитет был распространен на всё
государство или чтобы были уничтожены крепости, представляющие для всякого нейтралитета скорее опасность, чем ручательство.
Если человек, вследствие выросшего в нем высшего сознания, не может уже более исполнять требований
государства, не умещается уже более в нем и вместе с тем не нуждается более в ограждении государственной формой, то вопрос о том, созрели ли люди до отмены государственной формы, или не созрели, решается совсем с другой стороны и так же неоспоримо, как и для птенца, вылупившегося из яйца, в которое уже никакие
силы мира не могут вернуть его, — самими людьми, выросшими уже из
государства и никакими
силами не могущими быть возвращенными в него.
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила города и
государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в
силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она с голода и тоски!
С течением времени человечество все более и более освобождается от искусственных искажений и приближается к естественным требованиям и воззрениям: мы уже не видим таинственных
сил в каждом лесе и озере, в громе и молнии, в солнце и звездах; мы уже не имеем в образованных странах каст и париев; мы не перемешиваем отношений двух полов, подобно народам Востока; мы не признаем класса рабов существенной принадлежностью
государства, как было у греков и римлян; мы отрицаемся от инквизиционных начал, господствовавших в средневековой Европе.
Купец в
государстве первая
сила, потому что с ним — миллионы!
— Эти люди, — медленно и вразумительно начал горбатый, — агенты иностранных
государств, главным образом — Англии, они получают огромное жалованье за то, чтоб бунтовать русский народ и ослаблять
силу нашего
государства. Англичанам это нужно для того, чтобы мы не отобрали у них Индию…
Но часто мы видим в истории, что или государственные интересы вовсе не сходятся с интересами народных масс, или между
государством и народом являются посредники — вроде каких-нибудь сатрапов, мытарей и т. п., — не имеющие, конечно,
силы унизить величие своего
государства, но имеющие возможность разрушить благоденствие народа.
В предисловии исчисляются разные пользы арифметики, чтобы приманить к занятию ею; между прочим говорится: «По сей мудрости гости по
государствам торгуют, и во всяких товарех и в торгех
силу знают, и во всяких весех, ив мерах, и в земном верстании, и в морском течении зело искусни, и счет из всякого числа перечню знают» (см. Карамзина, прим. 437 к X тому).
Казалось, благоденствие должно было водвориться в
государстве прочно и невозмутимо; в народе должно было утвердиться довольство; с каждым годом все должно было улучшаться и совершенствоваться
силою внутреннего, самобытного развития; не предстояло, по-видимому, ни малейшей нужды в уклонении от прежнего пути; тем менее могла представляться надобность в каких-нибудь преобразованиях.
Рассмотрение этой темной стороны приводит его к заключению, что «нигде положение дел не представляло столь грустной и печальной картины, как в нашем отечестве» (стр. XXII), и что «Россия, невзирая на благотворное развитие основных элементов своих, далеко не достигла той цели, к которой стремились все
государства европейские и которая состоит в надежной безопасности извне и внутри, в деятельном развитии нравственных, умственных и промышленных
сил, в знании, искусстве, в смягчении дикой животной природы, одним словом — в том, что украшает и облагороживает человека» (стр. XXV).
Какой-нибудь завоеватель собирает все
силы своего
государства, воюет несколько лет, полководцы его прославляются, и наконец все это оканчивается приобретением клочка земли, на котором негде посеять картофеля; а иногда, напротив, два какие-нибудь колбасника двух городов подерутся между собою за вздор, и ссора объемлет наконец города, потом села и деревни, а там и целое
государство.
Она с самого Своего вступления на престол пеклась о физическом благосостоянии России; установила Медицинскую Коллегию, и предписала ей [Прежде была Медицинская Канцелярия.] не только снабдить
государство искусными врачами, но и собирать все местные сведения о болезнях народных, об их причинах; искать лекарств простейших на всякую болезнь, особливо для земледельцев; исследовать врачебную
силу трав Российских, и всякое полезное открытие немедленно обнародывать для общего блага.
Обогащая
государство торговлею и художествами, представляя ему новые источники общественного избытка и
силы, оно не менее полезно и для успехов земледелия, имея нужду в его плодах и щедро награждая за них селянина (377).
Мы упраздняем тайную экспедицию, говорит указ, потому, что «хотя она действовала со всевозможным умерением и правилася личною мудростью и собственным государыни всех дел рассмотрением, но впоследствии времени открылося, что личные правила, по самому существу своему перемене подлежащие, не могли положить надежного оплота злоупотреблениям, и потребна была
сила закона, чтобы присвоить положениям сим надлежащую непоколебимость», и притом вообще в «благоустроенном
государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказываемы общею
силою закона» (П. С. З., № 19813).
Настоящая государственная власть в древней России не существовала по крайней мере до возвышения
государства Московского. Древние князья называли Русь своею отчиною и действительно, как доказал недавно г. Чичерин, владели ею скорее по вотчинному, нежели по государственному праву. По утверждении же Московского
государства, — одна уже возможность такой личности, как Иван Грозный, заставляет отказаться от обольщения относительно
силы и значения думы боярской или какого бы то ни было уравновешивающего, влияния.
Карамзин отзывается, что в монгольский период вообще «отечество наше походило более на темный лес, нежели на
государство:
сила казалась правом; кто мог, грабил, — не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома; татьба сделалась общею язвою собственности» (V, 217).