Неточные совпадения
Климу чаще всего навязывали унизительные обязанности конюха, он вытаскивал из-под стола лошадей, зверей и подозревал, что эту
службу возлагают
на него нарочно, чтоб унизить. И вообще игра в цирк не нравилась ему, как и другие игры, крикливые, быстро надоедавшие. Отказываясь от участия в игре, он уходил в «публику»,
на диван, где
сидели Павла и сестра милосердия, а Борис ворчал...
Другой мучится, что осужден ходить каждый день
на службу и
сидеть до пяти часов, а тот вздыхает тяжко, что нет ему такой благодати…
Мелкопоместные — все либо
на службе побывали, либо
на месте не
сидят; а что покрупней — тех и узнать нельзя.
Года через два или три, раз вечером
сидели у моего отца два товарища по полку: П. К. Эссен, оренбургский генерал-губернатор, и А. Н. Бахметев, бывший наместником в Бессарабии, генерал, которому под Бородином оторвало ногу. Комната моя была возле залы, в которой они уселись. Между прочим, мой отец сказал им, что он говорил с князем Юсуповым насчет определения меня
на службу.
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя голову в политические движения и предоставил
на волю божью будущность семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши в Риме в 1848 году, я
сидел дома и придумывал средства, как спасти свое именье, в то время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не остался бы в чужих краях, а поехал бы в Петербург, снова вступил бы
на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским столом» и говорил бы своему секретарю «ты», а своему министру «ваше высокопревосходительство!».
— Страшен сон, да милостив бог,
служба. Я тебе загадку загадаю:
сидит баба
на грядке, вся в заплатках, кто
на нее взглянет, тот и заплачет. Ну-ка, угадай?
Многие из его потомков числились в разных
службах,
сидели под князьями и людьми именитыми
на отдаленных воеводствах, но ни один из них не поднялся выше стольника и не приобрел значительного достояния.
Тут действует то же чувство, которое заставляло меня походом [
На военной
службе — до 1825 г.]
сидеть на лошади и вести ее в поводу, когда спешивала вся батарея, — чуть ли не я один это делал и нисколько не винил других офицеров, которым не хотелось в жар, по глубокому песку проходить по нескольку верст.
В девять часов он уходил
на службу, она убирала комнаты, готовила обед, умывалась, надевала чистое платье и,
сидя в своей комнате, рассматривала картинки в книгах.
Кутил я таким родом с месяц — больше; только и трезв был, покуда утром
на службе сидишь. Жена, известно, убиваться стала; пошли тут покоры да попреки.
— Покуда — ничего. В департаменте даже говорят, что меня столоначальником сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной
службы отказаться придется, потому что и
на дому казенной работы по вечерам довольно будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно будет заработать, рубликов хоть
на триста. Квартиру наймем; ты только вечером
на уроки станешь ходить, а по утрам дома будешь
сидеть; хозяйство свое заведем — живут же другие!
— И я один; ни отца, ни матери не помню; воспитывался
на какие-то пожертвования. Меня начальник школы и
на службу определил. И тоже хоть голодом не
сижу, а близко-таки… Когда приходится туго, призываю
на помощь терпение, изворачиваюсь, удвоиваю старания, — и вот, как видите!
— Ха, ха, ха! — засмеялся Петр Михайлыч добродушнейшим смехом. — Этакой смешной ветеран! Он что-нибудь не понял. Что делать?.. Сим-то вот занят больше
службой; да и бедность к тому: в нашем городке, не как в других местах, городничий не зажиреет: почти
сидит на одном жалованье, да откупщик разве поможет какой-нибудь сотней — другой.
Он называл это творить особый мир, и,
сидя в своем уединении, точно сотворил себе из ничего какой-то мир и обретался больше в нем, а
на службу ходил редко и неохотно, называя ее горькою необходимостью, необходимым злом или печальной прозой.
Старик представил меня жене, пожилой, но еще красивой южной донской красотой. Она очень обрадовалась поклону от дочери. За столом
сидели четыре дочки лет от четырнадцати и ниже. Сыновей не было — старший был
на службе, а младший, реалист, — в гостях. Выпили водочки — старик любил выпить, а после борща, «красненьких» и «синеньких», как хозяйка нежно называла по-донскому помидоры, фаршированные рисом, и баклажаны с мясом, появилась
на стол и бутылочка цимлянского.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих
на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из
службы за то, что обыграл
на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем
на том же диване
сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился
на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув
на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
— Я сейчас вам докажу! — начала она со свойственною ей ясностью мыслей. — Положим, вы женитесь
на восемнадцатилетней девушке; через десять лет вам будет пятьдесят, а ей двадцать восемь; за что же вы загубите молодую жизнь?.. Жене вашей захочется в свете быть, пользоваться удовольствиями, а вы будете желать
сидеть дома, чтобы отдохнуть от
службы, чтобы почитать что-нибудь, что, я знаю, вы любите!
По обеим сторонам стола,
на креслах,
сидели посаженые отцы, тайные советники Перекусихин 1-й и Перекусихин 2-й, уволенные от
службы в воздаяние отличных заслуг.
В этом виде,
сидя на вороном коне, она, перед началом каждой церковной
службы, галопировала по улицам, призывая всех к покаянию и к войне против материализма.
(Прим. автора.)] сверх рубашки косоворотки, в туфлях
на босую ногу; подле него пряла
на самопрялке козий пух Арина Васильевна и старательно выводила тонкие длинные нити, потому что затеяла выткать из них домашнее сукно
на платье своему сыночку, так чтоб оно было ему и легко, и тепло, и покойно; у окошка
сидела Танюша и читала какую-то книжку; гостившая в Багрове Елизавета Степановна присела подле отца
на кровати и рассказывала ему про свое трудное житье, про
службу мужа, про свое скудное хозяйство и недостатки.
Как-то вечером, вскоре после определения Владимира
на службу, маленькая семья
сидела у камина.
— Да некогда, милый друг, у нас нынче своею
службой почти никто не занимается; мы все нынче завалены сторонними занятиями; каждый
сидит в двадцати комитетах по разным вопросам, а тут благотворительствовать… Мы ведь нынче все благотворим… да: благотворим и сами, и жены наши все этим заняты, и ни нам некогда служить, ни женам нашим некогда хозяйничать… Просто беда от благотворения! А кто в военных чинах, так еще стараются быть
на разводах,
на парадах,
на церемониях… вечный кипяток.
На другой день, как мы условились раньше, я привел актеров Художественного театра к переписчикам. Они, раздетые и разутые,
сидели в ожидании работы, которую Рассохин обещал прислать вечером. Лампа горела только в их «хазе», а в соседней было темно: нищие с восьми часов улеглись, чтобы завтра рано встать и идти к ранней
службе на церковную паперть.
Вспомнил он, как его не пустили в церковь, как он пошел в трактир, напился пьян, неделю без просыпу пил, как его выгнали со
службы за пьянство и как он, спустив с себя приличное платье, стал завсегдатаем погребка… Вот уж с лишком год, как он день
сидит в нем, а
на ночь выходит
на угол улицы и протягивает руку за пятаком
на ночлег, если не получает его от загулявшего в погребке гостя или если товарищи по «клоповнику» не раздобудутся деньгами.
По всем приметам, это был Тимошка Белоус, тот самый беломестный казак [Беломестный казак — так называли свободных людей из крестьян в XVIII в., которые несли гарнизонную
службу на южной границе Урала. За это они получали во владение пахотную землю, сенокосные угодья и были освобождены от податей.], который
сидел за дубинщину в усторожской судной избе и потом бежал. О нем уже ходили слухи, что он пристал к мятежникам и даже «атаманит».
Он
сидел на полу и в огромный ящик укладывал свои пожитки. Чемодан, уже завязанный, лежал возле. В ящик Семен Иванович клал вещи, не придерживаясь какой-нибудь системы:
на дно была положена подушка,
на нее — развинченная и завернутая в бумагу лампа, затем кожаный тюфячок, сапоги, куча этюдов, ящик с красками, книги и всякая мелочь. Рядом с ящиком
сидел большой рыжий кот и смотрел в глаза хозяину. Этот кот, по словам Гельфрейха, состоял у него
на постоянной
службе.
Оголтелый, отживающий, больной, я
сидел в своем углу, мысленно разрешая вопрос: может ли существовать положение более анафемское, нежели положение российского дворянина, который
на службе не состоит, ни княжеским, ни маркизским титулом не обладает, не заставляет баб водить хороводы и, в довершение всего, не имеет достаточно денег, чтобы переселиться в город и там жить припеваючи
на глазах у вышнего начальства.
Кураев, наконец, уехал в Петербург, а Павел определился
на службу. Случилось это следующим образом: Владимир Андреич, как мы видели еще в первой главе, советовал зятю, не рассчитывая
на профессорство, определиться к должности, а потом начал убеждать его сильнее и даже настаивать, говоря Павлу, что семейный человек не то, что холостой, — он должен трудиться каждую минуту и не имеет никакого права терять целые годы для слишком неверных надежд, что семьянину даже неприлично
сидеть, как школьнику, за учебником.
Коротков вошел и изумился. Преждевременно вернувшаяся со
службы Александра Федоровна в пальто и шапочке
сидела на корточках
на полу. Перед нею стоял строй бутылок с пробками из газетной бумаги, наполненных жидкостью густого красного цвета. Лицо у Александры Федоровны было заплакано.
Прихожу после того
на службу, а там говорят: начальник звал. Вхожу.
Сидит на кресле один в кабинете, искоса
на меня смотрит, пальцами по столу этак барабанит, молчит. Потом повернулся, поманил к себе ближе, опять
на меня смотрит.
Я мог бы избежать участи, которой я так боюсь, мог бы воспользоваться кое-какими влиятельными знакомствами и остаться в Петербурге, состоя в то же время
на службе. Меня «пристроили» бы здесь, ну, хоть для отправления писарской обязанности, что ли. Но, во-первых, мне претит прибегать к подобным средствам, а во-вторых, что-то, не подчиняющееся определению,
сидит у меня внутри, обсуждает мое положение и запрещает мне уклониться от войны. «Нехорошо», — говорит мне внутренний голос.
— Уж как я вами благодарна [В лесах за Волгой говорят: «благодарен вами», вместо «благодарю вас» и т. п.], Василий Борисыч, — говорила Манефа,
сидя после
службы с московским посланником за чайным столом. — Истинно утешил, друг… Точно будто я
на Иргизе стояла!.. Ангелоподобное пение!.. Изрядное осмогласие!.. Дай тебе, Господи, доброго здоровья и души спасения, что обучил ты девиц моих столь красному пению… Уж как я много довольна тобой, Василий Борисыч, уж так много довольна, что рассказать тебе не умею.
— Да еще хочу к матушке Пульхерии отписать, благословит ли она епископу омофор вышивать да подушку,
на чем ему в
службе сидеть.
— Когда было учиться-то мне, матушка? — стыдливо закрывая лицо передником, ответила пригожая канонница. — Все дома да дома
сидишь —
на Рогожском-то всего только раз
службу выстояла.
Лев Саввич прилепил марку к письму и сам снес его в почтовый ящик. Уснул он с блаженнейшей улыбкой и спал так сладко, как давно уже не спал. Проснувшись утром и вспомнивши свою выдумку, он весело замурлыкал и даже потрогал неверную жену за подбородочек. Отправляясь
на службу и потом
сидя в канцелярии, он всё время улыбался и воображал себе ужас Дегтярева, когда тот попадет в западню…
— Ишь, ведь смола этот кадет… так и приставал. Думает, что без него люди не справляют
службы. То и дело подходил, когда мы с Ивановым
сидели на часах… Не заснули ли, мол… И все, братцы, ему огни в глазах мерещились… Шалый какой-то.
Известно, что в «Войне и мире» под именем графа Николая Ильича Ростова выведен отец Толстого, граф Николай Ильич Толстой. В начале романа мы знакомимся с Ростовым как раз в то время, когда Николаю около шестнадцати лет и он только собирается вступить
на военную
службу. В гостиной
сидят «большие» и чопорно разговаривают. Вдруг с бурною волною смеха и веселья врывается молодежь — Наташа и Соня, Борис и Николай. Мила и трогательна их детская, чистая влюбленность друг в друга.
— Оно конечно, Павел Иваныч, дурному человеку нигде пощады нет, ни дома, ни
на службе, но ежели ты живешь правильно, слушаешься, то какая кому надобность тебя обижать? Господа образованные, понимают… За пять лет я ни разу в карцере не
сидел, а бит был, дай бог память, не больше одного раза…
Наташа
сидела, подперев подбородок рукою, и сумрачно слушала. Как не похожа была она теперь
на ту Наташу, которая две недели назад, в этой же лодке с жадным вниманием слушала мои рассказы о
службе в земстве! И чего бы я ни дал, чтобы эти глаза взглянули
на меня с прежнею ласкою. Но тогда она ждала от меня того, что дает жизнь, а теперь я говорил о смерти, о смерти самой страшной, — смерти духа. И позор мне, что я не остановился, что я продолжал говорить.
— Да, они меня заставили сделаться шпионкой. В Харькове мой муж, подполковник, был арестован,
сидел у них в чека полгода, меня не допускали. Сказали, что его расстреляют, и предложили пойти к ним
на службу. Трое детей, есть нечего было, все реквизировали, из квартиры выгнали… Боже мой, скажите, что мне было делать!
Разливала Марфа Захаровна. Саня
сидела немножко поодаль. Первач отошел к перилам, присел
на них, обкусывал стебелек какой-то травы и тревожно взглядывал
на тот конец стола, где между Иваном Захарычем и его старшей сестрой помещался Теркин. Он уже почуял, что ему больше ходу не будет в этом доме, что „лесной воротила“
на службу компании его не возьмет… Да и с барышней ничего путного не выйдет.
Раз Владимир Семеныч, вернувшись со
службы домой, застал сестру плачущей. Она
сидела на диване, опустив голову и ломая руки, и обильные слезы текли у нее по лицу. Доброе сердце критика сжалось от боли. Слезы потекли и у него из глаз и ему захотелось приласкать сестру, простить ее, попросить прощения, зажить по-старому… Он стал
на колени, осыпал поцелуями ее голову, руки, плечи… Она улыбнулась, улыбнулась непонятно, горько, а он радостно вскрикнул, вскочил, схватил со стола журнал и сказал с жаром...
Через неделю опустел совсем дом Нетовых. Братец Марьи Орестовны уехал
на службу, оставив дело о наследстве в руках самого дорогого адвоката. В заведении молодого психиатра, в веселенькой комнате,
сидел Евлампий Григорьевич и все писал.
Но вот пришли святки, и Василиса не вытерпела и пошла в трактир к Егору, хозяйкиному брату, который, как пришел со
службы, так и
сидел всё дома, в трактире, и ничего не делал; про него говорили, что он может хорошо писать письма, ежели ему заплатить как следует. Василиса поговорила в трактире с кухаркой, потом с хозяйкой, потом с самим Егором. Сошлись
на пятиалтынном.
Жил у князя
на хлебах из мелкопоместного шляхетства Кондратий Сергеич Белоусов. Деревню у него сосед оттягал, он и пошел
на княжие харчи. Человек немолодой, совсем богом убитый: еле душа в нем держалась, кроткий был и смиренный, вина капли в рот не бирал, во Святом Писании силу знал, все, бывало, над божественными книгами
сидит и ни единой
службы господней не пропустит, прежде попа в церковь придет, после всех выйдет. И велела ему княгиня Марфа Петровна при себе быть, сама читать не могла, его заставляла.
— Вот! Это так! Хорошо! — детски-радостно воскликнул старик. — Вас можно уважать! Он вот — солдат, вы — офицер.
На службе он вам обязан дисциплиной, а тут вы оба люди, больше ничего. И никакого от этого вреда нету! Вон у японцев солдаты вместе с офицерами
сидят, вместе курят, — а ка-ак они вас лупили!..
— Вот в первый раз приход хочет быть умнее своего пастора! Я не глупее других; знаю, что делаю, — сказал он с сердцем и,
сидя на своем коньке, решил: быть брачному торжеству непременно через двадцать дней. Никакие обстоятельства не должны были этому помешать. — Только с тем уговором, — прибавил он, — чтобы цейгмейстер вступил в
службу к Великому Алексеевичу, в случае осады русскими мариенбургского замка и, паче чаяния, сдачи оного неприятелю. — Обещано…
Всегда полный разных проектов и планов, Андрей Андреевич не удерживался более месяца
на службе, которую ему выхлопатывали ради жены, общей любимицы всех ее знавших, и наконец занялся пресловутой «театральной агентурой», которая давала ему возможность кутить с артистками и их поклонниками в то время, когда его жена
сидела дома
на хлебе и колбасе.
— В поход он перво-наперво неволею идет, а второе — он ратный человек, в поход ходить — его
служба. А Яшка что?
На печи здесь
сидел да
на балалайке потрынкивал, вот и вся его
служба.
Вася не идет
на службу, а всё
сидит у ног жены…