Неточные совпадения
В кошомной
юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой дули
в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем и черными глазами где-то около ушей, дремотно бил
в бубен, а игрушечно маленький старичок с лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил руками по котлу, обтянутому кожей осла.
Юрта, маленькая снаружи, внутри была еще меньше.
В ней можно было только
сидеть или лежать. Я распорядился, чтобы казаки ставили палатки.
Около
юрт обыкновенно стоят сушильни с рыбой, распространяющей далеко вокруг промозглый, удушливый запах; воют и грызутся собаки; тут же иногда можно увидеть небольшой сруб-клетку,
в котором
сидит молодой медведь: его убьют и съедят зимой на так называемом медвежьем празднике.
А еще и этого тошнее зимой на тюбеньке; снег малый, только чуть траву укроет и залубенит — татары тогда все
в юртах над огнем
сидят, курят…
После этого на площадке, освещенной луною, собрались станочники, и даже
в нашу
юрту долетали их шумные разговоры. Станок жужжал, как рой обеспокоенных пчел… По временам ямщики поодиночке входили
в избу, здоровались, переминались у камелька с ноги на ногу и смотрели на пришельца, как бы изучая его настроение. Островский не обращал на все это ни малейшего внимания… Он
сидел, согнувшись, на лавке, против огня; по временам клал
в камелек полено и расправлял железной кочергой угли…
Через полчаса мы были
в юрте. Там все уже спали, только удэхеец
сидел у огня и ожидал нас. Мы с Крыловым согрели воду, поели мороженой рыбы, напились чаю, затем легли на медвежью шкуру и тотчас заснули как убитые.
Орочи любят держать около своих домов разных птиц и животных.
В селении Дата был настоящий зверинец. Близ
юрты А. Сагды
в особом помещении, сложенном из толстых бревен,
сидел медведь. Его убьют на празднике, когда он достигнет полного возраста, как это делают гиляки и айны.
Когда я вернулся
в юрту, больная,
сидя, дремала у огня. Тихонько поправив огонь, я тоже пошел спать.
В других
юртах тоже проснулись. Из дымовых отверстий
в крышах появились дымки. Около соседнего балагана орочская женщина,
сидя на корточках, чистила на весле рыбу. Две молодые собаки
сидели против нее и, наклонив на бок свои востроухие головы, внимательно следили за движением ее рук и ловко подхватывали на лету брошенные им подачки.
К утру дождь перестал. Тяжелая завеса туч разорвалась. Живительные солнечные лучи осветили обледенелую землю. Людям надоело
сидеть в дымной
юрте, все вышли наружу и стали шумно выражать свою радость.
Когда я проснулся, были уже сумерки.
В юрте горел огонь. По одну сторону его вместе со мной были стрелки и казаки, а по другую сторону
сидел сам хозяин дома, его жена и удэхеец Цазамбу.
Юрта была маленькая, грязная, на полу валялись кости и всякий мусор. Видно было, что ее давно уже никто не подметал. На грязной, изорванной цыновке
сидела девушка лет семнадцати. Лицо ее выражало явный страх. Левой рукой она держала обрывки одежды на груди, а правую вытянула вперед, как бы для того, чтобы защитить зрение свое от огня, или, может быть, для того, чтобы защитить себя от нападения врага. Меня поразила ее худоба и
в особенности ноги — тонкие и безжизненные, как плети.
Одетый
в богатую одежду, он
сидел, поджав ноги, на пушистом ковре
в первом отделении своей
юрты, служившей приемной, окруженный стоявшими перед ним
в раболепной позе сановниками и воинскими начальниками. Один из них — мурза Атика медленно рассказывал Кучуму о разгроме его города.