Неточные совпадения
Анна уже была дома. Когда Вронский вошел к ней, она была одна
в том самом наряде,
в котором она была
в театре. Она
сидела на первом у стены кресле и смотрела пред собой. Она взглянула на него и тотчас же приняла прежнее положение.
Чтоб не думать, он пошел к Варавке, спросил, не нужно ли помочь ему? Оказалось — нужно. Часа два он
сидел за столом, снимая копию с проекта договора Варавки с городской управой о постройке нового
театра, писал и чутко вслушивался
в тишину. Но все вокруг каменно молчало. Ни голосов, ни шороха шагов.
Она рассказала, что
в юности дядя Хрисанф был политически скомпрометирован, это поссорило его с отцом, богатым помещиком, затем он был корректором, суфлером, а после смерти отца затеял антрепризу
в провинции. Разорился и даже
сидел в тюрьме за долги. Потом режиссировал
в частных
театрах, женился на богатой вдове, она умерла, оставив все имущество Варваре, ее дочери. Теперь дядя Хрисанф живет с падчерицей, преподавая
в частной театральной школе декламацию.
Он уж не видел, что делается на сцене, какие там выходят рыцари и женщины; оркестр гремит, а он и не слышит. Он озирается по сторонам и считает, сколько знакомых
в театре: вон тут, там — везде
сидят, все спрашивают: «Что это за господин входил к Ольге
в ложу?..» — «Какой-то Обломов!» — говорят все.
«Ах, скорей бы кончить да
сидеть с ней рядом, не таскаться такую даль сюда! — думал он. — А то после такого лета да еще видеться урывками, украдкой, играть роль влюбленного мальчика… Правду сказать, я бы сегодня не поехал
в театр, если б уж был женат: шестой раз слышу эту оперу…»
Совершенно справедливо: едешь ли по железной дороге,
сидишь ли
в таверне, за обедом,
в театре — молчание.
«Где другие? — говорит светлая царица, — они везде; многие
в театре, одни актерами, другие музыкантами, третьи зрителями, как нравится кому; иные рассеялись по аудиториям, музеям,
сидят в библиотеке; иные
в аллеях сада, иные
в своих комнатах или чтобы отдохнуть наедине, или с своими детьми, но больше, больше всего — это моя тайна.
У окна
сидел, развалясь, какой-то «друг дома», лакей или дежурный чиновник. Он встал, когда я взошел, вглядываясь
в его лицо, я узнал его, мне эту противную фигуру показывали
в театре, это был один из главных уличных шпионов, помнится, по фамилии Фабр. Он спросил меня...
Рядом со мной, у входа
в Малый
театр,
сидит единственный
в Москве бронзовый домовладелец,
в том же самом заячьем халатике,
в котором он писал «Волки и овцы». На стене у входа я читаю афишу этой пьесы и переношусь
в далекое прошлое.
— Да так. Года два назад написал я комедию. Туда, сюда — не берут. Я — к нему
в театр. Не застаю. Иду на дом. Он принимает меня
в роскошном кабинете.
Сидит важно, развалясь
в кресле у письменного стола.
Восемь часов. Собирается публика. Артисты одеты. Пожарные
в Петровском
театре сидят на заднем дворе
в тиковых полосатых куртках, загримированные неграми: лица, шеи и руки вычернены, как сапоги.
Оркестр уже заиграл увертюру, как вдруг из Немецкого клуба примчался верховой — и прямо к брандмейстеру Сущевской части Корыто, который, как начальство,
в мундире и каске,
сидел у входа
в театр. Верховой сунул ему повестку, такую же, какую минуту назад передал брандмейстеру Тверской части.
— Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером
в Большом али во Французском
театре в своей собственной ложе
сидит. Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только, а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего.
«Поедемте, господа, всей компанией сегодня
в театр, пусть он здесь
сидит, коли выйти не хочет, я для него не привязана.
Тут он мне и внушил, что сегодня же можешь Настасью Филипповну
в Большом
театре видеть,
в балете,
в ложе своей,
в бенуаре, будет
сидеть.
Что я
в театре-то Французском,
в ложе, как неприступная добродетель бельэтажная
сидела, да всех, кто за мною гонялись пять лет, как дикая бегала, и как гордая невинность смотрела, так ведь это всё дурь меня доехала!
Измайлов до того был
в заблуждении, что, благодаря меня за переводы, просил сообщить ему для его журнала известия о петербургском
театре: он был уверен, что я живу
в Петербурге и непременно театрал, между тем как я
сидел еще на лицейской скамье.
Все эти насмешки и глумления доходили, разумеется, и до Вихрова, и он
в душе страдал от них, но, по наружности, сохранял совершенно спокойный вид и, нечего греха таить, бесконечно утешался мыслью, что он, наконец, будет играть
в настоящем
театре, выйдет из настоящим образом устроенных декораций, и суфлер будет
сидеть в будке перед ним, а не сбоку станет суфлировать из-за декораций.
— Ну, если завтра, так это еще ничего. Я бы и не знала, да сынишко у меня гимназист был
в театре и говорит мне: «
В театре, говорит, маменька, был сочинитель Вихров и
в ложе
сидел у губернатора!» Ах, думаю, сокол ясный, опять к нам прилетел, сегодня пошла да и отыскала.
— Насмотрелся-таки я на ихнюю свободу, и
в ресторанах побывал, и
в театрах везде был, даже
в палату депутатов однажды пробрался — никакой свободы нет!
В ресторан коли ты до пяти часов пришел, ни за что тебе обедать не подадут! после восьми — тоже! Обедай между пятью и восемью!
В театр взял билет — так уж не прогневайся! ни шевельнуться, ни ноги протянуть —
сиди, как приговоренный! Во время представления — жара,
в антрактах — сквозной ветер. Свобода!
В селе Г., где сам граф изволил жить, был огромный, великий домина, флигеля для приезду,
театр, особая кегельная галерея, псарня, живые медведи на столбу
сидели, сады, свои певчие концерты пели, свои актеры всякие сцены представляли; были свои ткацкие, и всякие свои мастерства содержались; но более всего обращалось внимания на конный завод.
— Ни
в театр, ни на гулянье, ни на редкости здешние посмотреть!
Сидим день-деньской дома да
в окошки смотрим! — вступилась Зоя Филипьевна, — только вот к обедне два раза сходили, так как будто… Вот тебе и Париж!
— А что,
в театре он будет? — прибавил он, взглянув на губернаторскую ложу, где так еще недавно
сидела его милая и обязательная покровительница губернаторша; но теперь там было пусто, и никогда уж она там не будет
сидеть.
Я был на спектакле
в Малом
театре. Первая от сцены ложа левого бенуара привлекала бинокли.
В ней
сидело четверо пожилых, степенного вида, бородатых мужчин
в черных сюртуках. Какие-то богатые сибиряки… Но не они привлекали внимание публики, а женщина
в соболевом палантине, только что вошедшая и занявшая свое место.
В продолжение всего остального дня супруги не видались больше. Тулузов тотчас же после объяснения с женой уехал куда-то и возвратился домой очень поздно. Екатерина же Петровна
в семь часов отправилась
в театр, где давали «Гамлета» и где она опять встретилась с Сусанной Николаевной и с Лябьевой,
в ложе которых
сидел на этот раз и молодой Углаков, не совсем еще, кажется, поправившийся после болезни.
Но камергера это не остановило, он стал рассыпаться пред Миропой Дмитриевной
в любезностях, как только встречался с нею, особенно если это было с глазу на глаз, приискивал для номеров ее постояльцев, сам напрашивался исполнять небольшие поручения Миропы Дмитриевны по разным присутственным местам; наконец
в один вечер упросил ее ехать с ним
в театр,
в кресла, которые были им взяты рядом, во втором ряду, а
в первом ряду, как очень хорошо видела Миропа Дмитриевна,
сидели все князья и генералы, с которыми камергер со всеми был знаком.
Но кроме того, что один буквально
сидел на другом, особенно
в задних рядах, заняты были еще нары, кулисы, и, наконец, нашлись любители, постоянно ходившие за
театр,
в другую казарму, и уже оттуда, из-за задней кулисы, высматривавшие представление.
Поп позвал меня к себе, и она тоже пошла с Любой,
сидели там, пили чай, а дядя Марк доказывал, что хорошо бы
в городе
театр завести. Потом попадья прекрасно играла на фисгармонии, а Люба вдруг заплакала, и все они ушли
в другую комнату. Горюшина с попадьёй на ты, а поп зовёт её Дуня, должно быть, родственница она им. Поп, оставшись с дядей, сейчас же начал говорить о боге; нахмурился, вытянулся, руку поднял вверх и, стоя середи комнаты, трясёт пышными волосами. Дядя отвечал ему кратко и нелюбезно.
— Ах, мерзавцы! — гремит Далматов и продолжает чихать на весь сад. Мы исчезаем. На другой день как ни
в чем не бывало Далматов пришел на репетицию, мы тоже ему виду не подали, хотя он подозрительно посматривал на мою табакерку, на Большакова и на Давыдова. Много после я рассказал ему о проделке, да много-много лет спустя, незадолго до смерти
В.Н. Давыдова,
сидя в уборной А.И. Южина
в Малом
театре, мы вспоминали прошлое. Давыдов напомнил...
Я вошел.
В столовой кипел самовар и за столом
сидел с трубкой во рту седой старик с четырехугольным бронзовым лицом и седой бородой, росшей густо только снизу подбородка. Одет он был
в дорогой шелковый, китайской материи халат, на котором красовался офицерский Георгий. Рядом мать Гаевской, с которой Гаевская познакомила меня
в театре.
Когда жена,
сидя с ним рядом
в театре, вздыхала или искренно хохотала, ему было горько, что она наслаждается одна и не хочет поделиться с ним своим восторгом.
(Просим читателя не удивляться и не негодовать: кто может отвечать за себя, что,
сидя в партере Александринского
театра и охваченный его атмосферой, не хлопал еще худшему каламбуру?)
Важно и торжественно входили они
в зрительный зал, когда уже вся публика
сидела на своих местах. Как сейчас вижу: с биноклем, опершись на барьер, осматривает
театр Н. П. Кичеев, стройный, вылощенный сотрудник «Новостей» Нотовича; рядом с ним, всегда неразлучно, А. Д. Курепин, фельетонист «Нового времени».
На другой день, как мы условились раньше, я привел актеров Художественного
театра к переписчикам. Они, раздетые и разутые,
сидели в ожидании работы, которую Рассохин обещал прислать вечером. Лампа горела только
в их «хазе», а
в соседней было темно: нищие с восьми часов улеглись, чтобы завтра рано встать и идти к ранней службе на церковную паперть.
Все так же я хожу с отцом
в театр,
сижу с ним
в будке, любуюсь блеском декораций, сверкающими костюмами артистов; слушаю и не понимаю, а сама не только спросить, а пошевелиться боюсь, чтоб отцу не помешать.
Ханов невольно оглянулся.
В первом ряду
сидели четыре бритые, актерские физиономии, кутаясь
в меховые воротники. Он узнал Вязигина и Сумского, актера казенных
театров.
— Я не говорю этого; но Янсутский больше развлекал меня: мы почти каждый вечер ездили то
в театр, то
в собрание, то
в гости, а Ефим Федорович все
сидит дома и читает мне стихи Лермонтова!
— Ну, уж какой же это прекрасный халат! Как его можно назвать прекрасным! — возражал мой знакомый. — Тот халат, я вам говорю, был такой, что
сидишь в нем, бывало, точно
в литерной ложе
в Большом
театре.
Директорша берет
в театре ложу, и смотрим —
в ее ложе
сидит Варенька с этаким веером, сияющая, счастливая, и рядом с ней Беликов, маленький, скрюченный, точно его из дому клещами вытащили.
Шамраев. Помню,
в Москве
в оперном
театре однажды знаменитый Сильва взял нижнее до. А
в это время, как нарочно,
сидел на галерее бас из наших синодальных певчих, и вдруг, можете себе представить наше крайнее изумление, мы слышим с галереи: «Браво, Сильва!» — целою октавой ниже… Вот этак (низким баском): «Браво, Сильва…»
Театр так и замер.
Я заглянул
в директорскую ложу и был поражен необычайным и невиданным мною зрелищем; но чтоб лучше видеть полную картину, я сошел
в оркестр: при ярком освещении великолепной залы Большого Петровского
театра, вновь отделанной к коронации, при совершенной тишине ложи всех четырех ярусов (всего их находится пять) были наполнены гвардейскими солдатами разных полков;
в каждой ложе
сидело по десяти или двенадцати человек; передние ряды кресел и бельэтаж, предоставленные генералам, штаб-и обер-офицерам, были еще пусты.
Фрака не было ни одного
в целом
театре, кроме оркестра, куда иногда и я приходил; остальное же время я стоял или
сидел за кулисами, но так глубоко, чтобы меня не могли увидеть из боковых лож.
Вера Филипповна. Кому как. Только что я села
в ложу, кто-то из кресел на меня
в трубку и посмотрел; Потап Потапыч как вспылил: «то, говорит, он глаза-то пялит, чего не видывал! Сбирайся домой!» Так и уехали до начала представления. Да с тех пор, вот уж пятнадцатый год, и
сижу дома. Я уж не говорю о
театрах, о гуляньях…
Уж мне было не до
театров и не до актерщиц; пропадай все, жаль одного Кузьмы. Мы с ним двое заезжие были, теперь я один остался, а его, может, запроторят на край света.
В таких чувствительных мыслях отправился я домой… глядь!
в квартире
сидит у меня Иван Афанасьевич, мой поверенный Горб-Маявецкий…
Театр представляет комнату, убранную по-деревенски. Бригадир,
в сюртуке, ходит и курит табак. Сын его,
в дезабилье, кобеняся, пьет чай. Советник,
в казакине, — смотрит
в календарь. По другую сторону стоит столик с чайным прибором, подле которого
сидит Советница
в дезабилье и корнете и, жеманяся, чай разливает. Бригадирша
сидит одаль и чулок вяжет. Софья также
сидит одаль и шьет
в тамбуре.
— А то мы
в театр тоже играем, — заметила Надя, обращаясь к нему. — Вот видите это толстое дерево, около которого скамьей обведено: там, за деревом, будто бы кулисы и там актеры
сидят, ну там король, королева, принцесса, молодой человек — как кто захочет; каждый выходит, когда ему вздумается, и говорит, что на ум придет, ну что-нибудь и выходит.
Ольга Ивановна
сидела за перегородкой на кровати и, перебирая пальцами свои прекрасные льняные волосы, воображала себя то
в гостиной, то
в спальне, то
в кабинете мужа; воображение уносило ее
в театр, к портнихе и к знаменитым друзьям.
В один вечер
сидели мы
в ложе Большого
театра; вдруг растворилась дверь, вошел Гоголь и с веселым, дружеским видом, какого мы никогда не видели, протянул мне руку с словами: «Здравствуйте!» Нечего говорить, как мы были изумлены и обрадованы.
Мне случилось быть один раз
в театре вместе с двумя ее поклонниками и
сидеть между ними; я командовал всеми движениями m-lle George, зная их наизусть, так что выходило очень смешно.