Неточные совпадения
Час от часу плененный боле
Красами Ольги молодой,
Владимир сладостной неволе
Предался полною душой.
Он вечно с ней.
В ее покое
Они
сидят в потемках двое;
Они
в саду, рука с рукой,
Гуляют утренней порой;
И что ж? Любовью упоенный,
В смятенье нежного стыда,
Он только смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать.
В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостью, он пролез чрез частокол
в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось ветвями на самую крышу дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина пробрался прямо
в спальню красавицы, которая
в это время
сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги.
А помните, как много мы
в этом же роде и на эту же тему переговорили с вами вдвоем,
сидя по вечерам на террасе
в саду, каждый раз после ужина.
В Никольском,
в саду,
в тени высокого ясеня,
сидели на дерновой скамейке Катя с Аркадием; на земле возле них поместилась Фифи, придав своему длинному телу тот изящный поворот, который у охотников слывет «русачьей полежкой».
Его не скоро нашли: он забрался
в самую глушь
сада и, опершись подбородком на скрещенные руки,
сидел, погруженный
в думы.
Через несколько минут, проводив Спиваков и возвратясь
в сад, Клим увидал мать все там же, под вишней, она
сидела, опустив голову на грудь, закинув руки на спинку скамьи.
— С неделю тому назад
сижу я
в городском
саду с милой девицей, поздно уже, тихо, луна катится
в небе, облака бегут, листья падают с деревьев
в тень и свет на земле; девица, подруга детских дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще — роман, как следует ему быть. Я — утешаю ее: брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются, да — что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я — выпью.
— Через тридцать лет Пращев с женой, дочерью и женихом ее
сидели ночью
в саду своем. Залаяла собака, бросилась
в кусты. Пращев — за нею и видит: стоит
в кустах Середа, отдавая ему честь. «Что, Середа, настал день смерти моей?» — «Так точно, ваше благородие!»
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его.
В столовой после ужина мать, почему-то очень настойчиво, стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле.
Сидя у открытого окна
в сад, боком к Вере Петровне, девушка отвечала неохотно и не очень вежливо, но вдруг, круто повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно...
В саду, на зеленой скамье, под яблоней,
сидела Елизавета Спивак, упираясь руками о скамью, неподвижная, как статуя; она смотрела прямо пред собою, глаза ее казались неестественно выпуклыми и гневными, а лицо,
в мелких пятнах света и тени, как будто горело и таяло.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим
сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали
в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим видел это,
сидя на подоконнике
в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Клим
сидел с другого бока ее, слышал этот шепот и видел, что смерть бабушки никого не огорчила, а для него даже оказалась полезной: мать отдала ему уютную бабушкину комнату с окном
в сад и молочно-белой кафельной печкой
в углу.
Комната наполнилась шумом отодвигаемых стульев,
в углу вспыхнул огонек спички, осветив кисть руки с длинными пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел
сад и двор, — из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя у стола, звенела абажуром, зажигая лампу, за столом
сидел старик Радеев, барабаня пальцами, покачивая головой.
Дома он застал мать
в оживленной беседе со Спивак, они
сидели в столовой у окна, открытого
в сад; мать протянула Климу синий квадрат телеграммы, торопливо сказав...
Особенно укрепила его
в этом странная сцена
в городском
саду. Он
сидел с Лидией на скамье
в аллее старых лип; косматое солнце спускалось
в хаос синеватых туч, разжигая их тяжелую пышность багровым огнем. На реке колебались красновато-медные отсветы, краснел дым фабрики за рекой, ярко разгорались алым золотом стекла киоска,
в котором продавали мороженое. Осенний, грустный холодок ласкал щеки Самгина.
Клим вспомнил все это,
сидя в городском
саду над прудом, разглядывая искаженное отражение свое
в зеленоватой воде. Макая трость
в воду, он брызгал на белое пятно и, разбив его, следил, как снова возникает голова его, плечи, блестят очки.
Вот —
сидит на скамье
в городском
саду, распустив губы, очарованно наблюдая капризные игры детей.
Самгин, облегченно вздохнув, прошел
в свою комнату; там стоял густой запах нафталина. Он открыл окно
в сад; на траве под кленом
сидел густобровый, вихрастый Аркадий Спивак, прилаживая к птичьей клетке сломанную дверцу, спрашивал свою миловидную няньку...
Когда все чужие исчезали, Спивак гуляла с Лидией
в саду или
сидела наверху у нее. Они о чем-то горячо говорили, и Климу всегда хотелось незаметно подслушать — о чем?
Самгина изумляло обилие людей, они ходили по
саду,
сидели в беседке, ворчали, спорили, шептались, исчезали и являлись снова.
Он долго ходил по улицам, затем
сидел в городском
саду, размышляя: что делать?
Лидия заставила ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале ночь была светлая, но душная,
в раскрытые окна из
сада вливались потоки влажных запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился
в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый,
сидел у окна, прислушиваясь к тишине, вздрагивая от непонятных звуков ночи. Несколько раз он с надеждой говорил себе...
Она втиснула его за железную решетку
в сад, там молча стояло человек десять мужчин и женщин, на каменных ступенях крыльца
сидел полицейский; он встал, оказался очень большим, широким; заткнув собою дверь
в дом, он сказал что-то негромко и невнятно.
Жарким летним вечером Клим застал отца и брата
в саду,
в беседке; отец, посмеиваясь необычным, икающим смехом,
сидел рядом с Дмитрием, крепко прижав его к себе; лицо Дмитрия было заплакано; он тотчас вскочил и ушел, а отец, смахивая платком капельки слез с брюк своих, сказал Климу...
В саду на левой стороне. Белотелова и Красавина
сидят на лавочке.
Бывало и то, что отец
сидит в послеобеденный час под деревом
в саду и курит трубку, а мать вяжет какую-нибудь фуфайку или вышивает по канве; вдруг с улицы раздается шум, крики, и целая толпа людей врывается
в дом.
Она казалась выше того мира,
в который нисходила
в три года раз; ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а
сидела в угольной зеленой комнате с тремя старушками, да через
сад, пешком, по крытой галерее, ходила
в церковь и садилась на стул за ширмы.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов
садыИ старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё кругом;
Но
в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей
сидитИ мрачно на небо глядит.
Она, накинув на себя меховую кацавейку и накрыв голову косынкой, молча сделала ему знак идти за собой и повела его
в сад. Там,
сидя на скамье Веры, она два часа говорила с ним и потом воротилась, глядя себе под ноги, домой, а он, не зашедши к ней, точно убитый, отправился к себе, велел камердинеру уложиться, послал за почтовыми лошадьми и уехал
в свою деревню, куда несколько лет не заглядывал.
Райский сунул письмо
в ящик, а сам, взяв фуражку, пошел
в сад, внутренне сознаваясь, что он идет взглянуть на места, где вчера ходила,
сидела, скользила, может быть, как змея, с обрыва вниз, сверкая красотой, как ночь, — Вера, все она, его мучительница и идол, которому он еще лихорадочно дочитывал про себя — и молитвы, как идеалу, и шептал проклятия, как живой красавице, кидая мысленно
в нее каменья.
Викентьев вызвал Марфеньку
в сад, Райский ушел к себе, а бабушка долго молчала,
сидела на своем канапе, погруженная
в задумчивость.
— Скажи, Марфенька, — начал он однажды,
сидя с нею
в сумерки на дерновом диване, под акациями, — не скучно тебе здесь? Не надоели тебе: бабушка, Тит Никоныч,
сад, цветы, песенки, книжки с веселым окончанием!..
—
В городе заметили, что у меня
в доме неладно; видели, что вы ходили с Верой
в саду, уходили к обрыву,
сидели там на скамье, горячо говорили и уехали, а мы с ней были больны, никого не принимали… вот откуда вышла сплетня!
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас
сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы
в сад,
в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Это был не подвиг, а долг. Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете: «Жизнь — не
сад,
в котором растут только одни цветы», — поздно думал он и вспомнил картину Рубенса «
Сад любви», где под деревьями попарно
сидят изящные господа и прекрасные госпожи, а около них порхают амуры.
Очень просто и случайно.
В конце прошлого лета, перед осенью, когда поспели яблоки и пришла пора собирать их, Вера
сидела однажды вечером
в маленькой беседке из акаций, устроенной над забором, близ старого дома, и глядела равнодушно
в поле, потом вдаль на Волгу, на горы. Вдруг она заметила, что
в нескольких шагах от нее,
в фруктовом
саду, ветви одной яблони нагибаются через забор.
—
В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь,
в день рождения Марфеньки, — он приезжал,
сидел тут молча, ни с кем ни слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней
в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
В университете Райский делит время, по утрам, между лекциями и Кремлевским
садом,
в воскресенье ходит
в Никитский монастырь к обедне, заглядывает на развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти. По вечерам
сидит в «своем кружке», то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
Одни из них возятся около волов, другие работают по полям и огородам, третьи
сидят в лавочке и продают какую-нибудь дрянь; прочие покупают ее, едят, курят, наконец, многие большею частью
сидят кучками всюду на улице,
в садах,
в переулках,
в поле и почти все с петухом под мышкой.
Только свинья так же неопрятна, как и у нас, и так же неистово чешет бок об угол, как будто хочет своротить весь дом, да кошка,
сидя в палисаднике, среди мирт, преусердно лижет лапу и потом мажет ею себе голову. Мы прошли мимо домов,
садов, по песчаной дороге, миновали крепость и вышли налево за город.
Перед обедом он засыпал где-нибудь
в саду, потом за обедом веселил и смешил тетушек своей веселостью, потом ездил верхом или катался на лодке и вечером опять читал или
сидел с тетушками, раскладывая пасьянс.
В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила
в старый тенистый
сад, где весной пели соловьи; когда
в доме
сидели гости, то
в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком — и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.
Встал наконец и пошел-с — вижу налево окно
в сад у них отперто, я и еще шагнул налево-то-с, чтобы прислушаться, живы ли они там
сидят или нет, и слышу, что барин мечется и охает, стало быть, жив-с.
Должно быть,
сидит теперь там у себя, у Федора Павловича на задах
в саду, меня сторожит.
— По-моему, господа, по-моему, вот как было, — тихо заговорил он, — слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня
в то мгновение — не знаю, но черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору… Отец испугался и
в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень помню. А я через
сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я
сидел на заборе…
«Приказывается тебе немедленно по получении сего розыскать: кто
в прошлую ночь,
в пьяном виде и с неприличными песнями, прошел по Аглицкому
саду, и гувернантку мадам Энжени француженку разбудил и обеспокоил? и чего сторожа глядели, и кто сторожем
в саду сидел и таковые беспорядки допустил? О всем вышепрописанном приказывается тебе
в подробности разведать и немедленно конторе донести.
Если нет у ней гостя,
сидит себе моя Татьяна Борисовна под окном и чулок вяжет — зимой; летом
в сад ходит, цветы сажает и поливает, с котятами играет по целым часам, голубей кормит…
«Где другие? — говорит светлая царица, — они везде; многие
в театре, одни актерами, другие музыкантами, третьи зрителями, как нравится кому; иные рассеялись по аудиториям, музеям,
сидят в библиотеке; иные
в аллеях
сада, иные
в своих комнатах или чтобы отдохнуть наедине, или с своими детьми, но больше, больше всего — это моя тайна.
Старушка
сидела однажды одна
в гостиной, раскладывая гранпасьянс, как Бурмин вошел
в комнату и тотчас осведомился о Марье Гавриловне. «Она
в саду, — отвечала старушка, — подите к ней, а я вас буду здесь ожидать». Бурмин пошел, а старушка перекрестилась и подумала: авось дело сегодня же кончится!
— Да как же вы нетерпеливы! Ну вот вышли мы из-за стола… а
сидели мы часа три, и обед был славный; пирожное блан-манже синее, красное и полосатое… Вот вышли мы из-за стола и пошли
в сад играть
в горелки, а молодой барин тут и явился.