Неточные совпадения
В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостью, он пролез чрез частокол
в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось
ветвями на самую крышу дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина пробрался прямо
в спальню красавицы, которая
в это время
сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги.
Так
в Африке, где много Обезьян,
Их стая целая
сиделаПо сучьям, по
ветвям на дереве густом
И на ловца украдкою глядела,
Как по траве
в сетях катался он кругом.
Очень просто и случайно.
В конце прошлого лета, перед осенью, когда поспели яблоки и пришла пора собирать их, Вера
сидела однажды вечером
в маленькой беседке из акаций, устроенной над забором, близ старого дома, и глядела равнодушно
в поле, потом вдаль на Волгу, на горы. Вдруг она заметила, что
в нескольких шагах от нее,
в фруктовом саду,
ветви одной яблони нагибаются через забор.
Вообще дрозды не дики, но они беспрестанно перелетывают с сучка на сучок, с дерева на дерево и всегда
сидят так, что их не вдруг разглядишь
в чаще
ветвей и листьев.
Ими нередко обличает себя дрозд,
сидя в густых древесных
ветвях и листьях или на вершине высокого дерева.
В сенях, за вытащенным из избы столиком,
сидел известный нам старый трубач и пил из медного чайника кипяток, взогретый на остатках спирта командирского чая;
в углу, на куче мелких сосновых
ветвей, спали два повстанца, состоящие на ординарцах у командира отряда, а задом к ним с стеариновым огарочком
в руках, дрожа и беспрестанно озираясь, стоял сам стражник.
Заметив гнездо какой-нибудь птички, всего чаще зорьки или горихвостки, мы всякий день ходили смотреть, как мать
сидит на яйцах; иногда, по неосторожности, мы спугивали ее с гнезда и тогда, бережно раздвинув колючие
ветви барбариса или крыжовника, разглядывали, как лежат
в гнезде маленькие, миленькие, пестренькие яички.
— Вот и пришли! — беспокойно оглядываясь, сказала мать. У шалаша из жердей и
ветвей, за столом из трех нестроганых досок, положенных на козлы, врытые
в землю,
сидели, обедая — Рыбин, весь черный,
в расстегнутой на груди рубахе, Ефим и еще двое молодых парней. Рыбин первый заметил их и, приложив ладонь к глазам, молча ждал.
Он шел так несколько минут и вдруг остановился. Перед ним поднималась
в чаще огромная клетка из тонкой проволоки, точно колпаком покрывшая дерево. На
ветвях и перекладинах
сидели и тихо дремали птицы, казавшиеся какими-то серыми комками. Когда Матвей подошел поближе, большой коршун поднял голову, сверкнул глазами и лениво расправил крылья. Потом опять уселся и втянул голову между плеч.
Заметя, что хозяйка внимательно прислушивается к его словам, он почувствовал себя так же просто и свободно, как
в добрые часу наедине с Евгенией, когда забывал, что она женщина.
Сидели в тени двух огромных лип, их густые
ветви покрывали зелёным навесом почти весь небольшой сад, и закопчённое дымом небо было не видно сквозь полог листвы.
Кожемякин тоскливо оглянулся: комната была оклеена зелёными обоями
в пятнах больших красных цветов, столы покрыты скатертями, тоже красными; на окнах торчали чахлые
ветви герани, с жёлтым листом; глубоко
в углу, согнувшись,
сидел линючий Вася, наигрывая на гармонии, наянливо и раздражающе взвизгивали дисканта, хрипели басы…
Вслед за ним явились Цветаев и Галатская, а Кожемякин отошёл к столу и там увидел Максима: парень
сидел на крыльце бани, пристально глядя
в небо, где возвышалась колокольня монастыря, окутанная
ветвями липы, а под нею кружились охотничьи белые голуби.
Сидит в лодке и так звонко кричит он нам
в окна: «Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?» Я посмотрела
в окно сквозь
ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он,
в белой рубахе и
в широком кушаке с распущенными на боку концами, стоит одной ногой
в лодке, а другой на берегу.
Сухой великопостный звон раздавался по всей Москве; солнце
в это время уже всходило, и вообще
в воздухе становилось хорошо; по голым еще
ветвям деревьев
сидели, как черные кучи, грачи.
На мураве, под огромным дубом, окруженные часто сплетенным кустарником,
сидели два человека: мужчина и женщина; их руки были исцарапаны колючими
ветвями и платья изорваны
в долгом странствии сквозь чащу; усталость и печаль изображались на их лицах, молодых, прекрасных.
И вот на заре приказал Соломон отнести себя на гору Ватн-эль-Хав, оставил носилки далеко на дороге и теперь один
сидит на простой деревянной скамье, наверху виноградника, под сенью деревьев, еще затаивших
в своих
ветвях росистую прохладу ночи.
Марфа Андревна недолго стояла
в своем наблюдательном созерцании: разбойники ее заметили и сейчас же одним ударом приклада сшибли ее с ног, бросили на пол и тоже завязали ей рот. При ее глазах взламывали ее сундуки, забирали ее добро, вязали все это
в узлы и выкидывали за окно прямо на землю или передавали на веревках темным страшным людям, которые, как вороны,
сидели на
ветвях черной липы и утаскивали все, что им подавали.
Первый гонец Мирославов нашел их
в саду: Ксения поливала цветы — Марфа
сидела под
ветвями древнего дуба
в глубоком размышлении.
Я
сижу на песке, точно пьяный, жутко мне, тёмная тоска
в душе. Над водой поднимается предутренний, кисейный парок, он кажется мне зелёным. Сзади меня гнутся
ветви кустарника, из них вылезает мой тёзка, отряхиваясь и поправляя шапку. Удивлённо смотрю на него и молчу.
Семен Журкин
сидел на земле и топором обрубывал зеленые
ветви. Около него лежали три срубленные ольхи.
В стороне стояла лошадь, впряженная
в дроги, и ела траву. Ржевецкий увидел Семена. Вмиг с него слетели и хмель и дремота. Он побледнел и подскочил к Семену.
Горданов прыгнул к дрожкам, которые кучер из предосторожности отодвинул к опушке под
ветви, но Жозефа на дрожках не было. Горданов позвал его. Жозеф не отзывался: он
сидел на подножье крыла, спустя ноги на землю и, весь дрожа, держался за бронзу козел и за спицы колес.
В этом положении открыл его Горданов и, схватив за руку, повлек за собою.
Ничего ему не сказал и Теркин. Оба
сидели на мшистом пне и прислушивались к быстро поднявшемуся шелесту от ветерка. Ярко-зеленая прогалина начала темнеть от набегавших тучек. Ближние осины, березы за просекой и большие рябины за стеной елей заговорили наперебой шелковистыми волнами разных звуков. Потом поднялся и все крепчал гул еловых
ветвей, вбирал
в себя шелест листвы и расходился по лесу, вроде негромкого прибоя волн.
В перилах, кроме главного входа, находились еще двои сторонние ворота и на них горшки с цветами и с померанцевыми деревьями, а подле них простые ледяные деревья, имеющие листья и
ветви ледяные ж, на которых
сидели птицы, что все изрядным мастерством сделано было.
Старик
сидел под деревом, которого густые
ветви, сплетшись дружно с
ветвями соседних дерев, образовали кров, надежный от дождя. Против него был разложен огонь; груда сучьев лежала
в стороне. Ересиарх дремал, и
в самой дремоте лицо его подергивало, редкая бородка ходила из стороны
в сторону. Услышав необыкновенный треск сучьев, он встрепенулся. Перед ним лицом к лицу Последний Новик, грозный, страшный, как смертный час злодея.