Неточные совпадения
Брат
сел под кустом, разобрав удочки, а Левин отвел лошадь, привязал ее и вошел в недвижимое ветром огромное серо-зеленое море луга. Шелковистая с выспевающими семенами
трава была почти по пояс
на заливном месте.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в силах итти дальше, сошел с дороги в лес и
сел в тени осин
на нескошенную
траву. Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись
на руку,
на сочную, лопушистую лесную
траву.
Возвратясь домой, я
сел верхом и поскакал в степь; я люблю скакать
на горячей лошади по высокой
траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки предметов, которые ежеминутно становятся все яснее и яснее.
От слободы Качуги пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл
траву; лошади паслись и щипали ее, как весной.
На последней станции все горы; но я ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни
сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей станции.
Жители между тем собирались вдали толпой; четверо из них, и, между прочим, один старик, с длинным посохом,
сели рядом
на траве и, кажется, готовились к церемониальной встрече, к речам, приветствиям или чему-нибудь подобному.
То казалось ей, что в самую минуту, как она
садилась в сани, чтоб ехать венчаться, отец ее останавливал ее, с мучительной быстротою тащил ее по снегу и бросал в темное, бездонное подземелие… и она летела стремглав с неизъяснимым замиранием сердца; то видела она Владимира, лежащего
на траве, бледного, окровавленного.
Солнце
село, еще очень тепло, домой идти не хочется, мы сидим
на траве. Кетчер разбирает грибы и бранится со мной без причины. Что это, будто колокольчик? К нам, что ли? Сегодня суббота — может быть.
Садясь в лодку, Полуянов оглянулся
на берег, где оставалась и зеленая
трава и вольная волюшка. Он тряхнул головой, перекрестился и больше ни
на что не обращал внимания.
— Ну,
на что
траву мнете?
Сели бы мимо,
на песок, не всё ли равно вам?
Иногда он прерывал работу,
садился рядом со мною, и мы долго смотрели в окно, как сеет дождь
на крыши,
на двор, заросший
травою, как беднеют яблони, теряя лист. Говорил Хорошее Дело скупо, но всегда какими-то нужными словами; чаще же, желая обратить
на что-либо мое внимание, он тихонько толкал меня и показывал глазом, подмигивая.
В это время уже не трудно подъезжать к рассеянным парам кряковных уток и часто еще удобнее подходить или подкрадываться из-за чего-нибудь: куста, берега, пригорка, ибо утка, замышляющая гнездо или начавшая нестись, никогда не
садится с селезнем
на открытых местах, а всегда в каком-нибудь овражке, около кустов, болота, камыша или некошеной
травы: ей надобно обмануть селезня, несмотря
на его бдительность: надобно спрятаться, проползти иногда с полверсты, потом вылететь и
на свободе начать свое великое дело, цель, к которой стремится все живущее.
Когда же деревья облетят, а
трава от дождей и морозов завянет и приляжет к земле, тетерева по утрам и вечерам начинают
садиться на деревья сначала выводками, а потом собравшимися стаями, в которых старые уже смешиваются с молодыми.
В мае бекасы
садятся на гнезда, которые вьют из сухой
травы на кочках, в болотах, поросших кустами.
Селезень присядет возле нее и заснет в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется в
траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо более, поднимется невысоко и, облетев стороною, опустится
на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из сухой
травы в каком-нибудь крепком, но не мокром, болотистом месте, поросшем кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же
травою и перьями, отползет
на некоторое расстояние в другом направлении, поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной стороны к тому месту, где скрылась; опять
садится на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню.
По счастию, именно вдоль того самого берега, плоского и открытого,
на который обыкновенно
садилась вся стая, тянулся старый полусогнивший плетень, некогда окружавший конопляник, более десяти лет оставленный; плетень обрастал всегда высокою
травою, и мне ловко было в ней прятаться.
Рябчики в начале мая
садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда в лесу
на голой земле, из сухой
травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают в марте; самка кладет от десяти до пятнадцати яиц; она сидит
на них одна, без участия самца, в продолжение трех недель; молодые очень скоро начинают бегать; до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно в частом и даже мелком лесу, по оврагам, около лесных речек и ручьев.
Однажды Петрик был один
на холмике над рекой. Солнце
садилось, в воздухе стояла тишина, только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием. Мальчик только что перестал играть и откинулся
на траву, отдаваясь полудремотной истоме летнего вечера. Он забылся
на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся
на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка была ему незнакома.
Сначала ей понравилось, и она приказала принести большую кожу, чтобы сидеть
на ней
на берегу реки, потому что никогда не
садилась прямо
на большую
траву, говоря, что от нее сыро, что в ней множество насекомых, которые сейчас наползут
на человека.
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое
село Никольское, прошла
на станцию, спросила себе чаю и
села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным ковром желтой
травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей.
На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку. По
траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Вы встаете и
садитесь около самой воды, неподалеку от группы крестьян, к которой присоединился и ваш ямщик, и долгое время бесцельно следите мутными глазами за кружками, образующимися
на поверхности воды. Лошади от вашей повозки отложены и пущены пастись
на траву; до вас долетает вздрагиванье бубенчиков, но как-то смутно и неясно, как будто уши у вас заложило. В группе крестьян возобновляется прерванный вашим приездом разговор.
Сторона спокойная, тихая, немного даже сонная. Местечко похоже более
на село, чем
на город, но когда-то оно знало если не лучшие, то, во всяком случае, менее дремотные дни.
На возвышенности сохранились еще следы земляных окопов,
на которых теперь колышется
трава, и пастух старается передать ее шепот
на своей нехитрой дудке, пока общественное стадо мирно пасется в тени полузасыпанных рвов…
— Друг мой, успокойся! — сказала умирающая от избытка жизни Негрова, но Дмитрий Яковлевич давно уже сбежал с лестницы; сойдя в сад, он пустился бежать по липовой аллее, вышел вон из сада, прошел
село и упал
на дороге, лишенный сил, близкий к удару. Тут только вспомнил он, что письмо осталось в руках Глафиры Львовны. Что делать? — Он рвал свои волосы, как рассерженный зверь, и катался по
траве.
В последний раз мне случилось видеть такой мор в 1841 году: я жил это лето в подмосковном
селе Ильинском; от него верстах в трех есть довольно большой, глубокий пруд и мельница при деревне Оборвихе
на речке Сомынке; всякой рыбы много водилось в этом пруду, потому что в нем нельзя было ловить неводом и даже бреднем по множеству подводных каршей, коряг и густой
травы.
Оно особенно выгодно и приятно потому, что в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом: в маленькую рыбачью лодку
садятся двое; плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа лодку в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к
траве, под кусты и наклонившиеся деревья, где вода тиха и засорена падающими сухими листьями: к ним обыкновенно поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку
на ходу.
Гаврило. Отдохните, Прасковья Павлиновна; вот тут
на полянке присядьте,
на бревнышках.
На траву не
садитесь, роса. Отдохнувши-то, мы своих догоним, еще рано. Часу в десятом будем в городе.
Долинский сделал шаг вперед и поднял с пыльной дороги небольшую серую птичку, за ножку которой волокся пук завялой полевой
травы и не давал ей ни хода, ни полета. Дорушка взяла из рук Долинского птичку,
села на дернистый край дорожки и стала распутывать сбившуюся
траву. Птичка с сомлевшей ножкой тихо лежала
на белой руке Доры и смотрела
на нее своими круглыми, черными глазками.
Дело было перед последним моим экзаменом Я
сел на порожке и читаю; вдруг, вижу я, за куртиной дядя стоит в своем белом парусинном халате
на коленях и жарко молится: поднимет к небу руки, плачет, упаде! в
траву лицом и опять молится, молится без конца Я очень любил дядю и очень ему верил и верю.
Посреди большого
села,
на обширном лугу, или площади,
на которой разгуливали овцы и резвились ребятишки, стояла ветхая деревянная церковь с высокой колокольнею. У дверей ее,
на одной из ступеней поросшей
травою лестницы, сидел старик лет восьмидесяти, в зеленом сюртуке с красным воротником, обшитым позументом; с полдюжины медалей, различных форм и величины, покрывали грудь его. Он разговаривал с молодым человеком, который стоял перед ним и по наряду своему, казалось, принадлежал к духовному званию.
Выбрали сухое местечко, желтую прошлогоднюю
траву, разостлали пальто и
сели; и долго сидели молча, парясь
на солнце, лаская глазами тихую даль, слушая звон невидимых ручьев. Саша курил.
Они пошли дальше вверх по реке и скоро скрылись из виду. Кучер-татарин
сел в коляску, склонил голову
на плечо и заснул. Подождав минут десять, дьякон вышел из сушильни и, снявши черную шляпу, чтобы его не заметили, приседая и оглядываясь, стал пробираться по берегу меж кустами и полосами кукурузы; с деревьев и с кустов сыпались
на него крупные капли,
трава и кукуруза были мокры.
Постепенно мысли его становились туманнее; и он полусонный лег
на траву — и нечаянно взор его упал
на лиловый колокольчик, над которым вились две бабочки, одна серая с черными крапинками, другая испещренная всеми красками радуги; как будто воздушный цветок или рубин с изумрудными крыльями, отделанный в золото и оживленный какою-нибудь волшебницей; оба мотылька старались
сесть на лиловый колокольчик и мешали друг другу, и когда один был близко, то ветер относил его прочь; наконец разноцветный мотылек остался победителем; уселся и спрятался в лепестках; напрасно другой кружился над ним… он был принужден удалиться.
Насте стало жаль Степана. Она
села на заросший буйной
травой рубеж, а Степан
сел подле нее и, уставив в колени локти, подпер голову руками. Они долго молчали. Степан заплакал.
Пороки ястребов бывают следующие: часто случается, что молодой ястреб охватывается и проносится мимо перепелки или даже
садится за ней в
траву, а перепелка, особенно легкая, пробежав немного, быстро поднимается и возьмет большой перед; ястреб же оправившись, если и погонится за ней, то уже не догонит; иногда даже схватит, по-видимому, перепелку
на лету и вместе с ней упадет
на землю: охотник подбегает и находит, что ястреб держит в когтях
траву или какой-нибудь прутик, а перепелки и след простыл.
Вот раненько утром, роса еще блестит
на траве, а мельник уже оделся и идет по дороге к
селу. Приходит
на село, а там уж люди снуют, как в муравейнике муравьи: «Эй! не слыхали вы новость? Вместо шинкаря привезли из городу одни патынки».
И вижу, точно, весь он трясется, и глаза блуждают. И как все это, милостивые государи, случилось вдруг! Ни
на что не жаловался, шел бодро и вдруг
сел в леску
на траву, а головку положил
на избутелый пень и говорит...
Отшатнулся я от окна, отошел к сторонке… Осенью дело это было. Ночь стояла звездная да темная. Никогда мне, кажется, ночи этой не забыть будет. Речка эта плещется, тайга шумит, а сам я точно во сне.
Сел на бережку,
на траве, дрожу весь… Господи!..
Уже заходило солнце, синяя полоса колыхалась над лесом и рекою. Из-под ног во все стороны скакали серые сверчки, воздух гудел от множества мух, слепней и ос. Сочно хрустела
трава под ногою, в реке отражались красноватые облака, он
сел на песок, под куст, глядя, как, морщась, колеблется вода, убегая вправо от него тёмно-синей полосой, и как, точно
на шёлке, блестят
на ней струи.
Отошли в кусты, и
на маленькой полянке, среди молодых сосен, Николай устало бросился в тень, под деревья, а она, бережно разостлав по
траве верхнюю юбку,
села рядом с ним, нахмурив густые тёмные брови и пытливо глядя в лицо его небольшими карими глазами.
Едва переводя дух, облокотясь
на траву, глядел я, бессознательно и неподвижно, перед собою,
на окрестные холмы, пестревшие нивами,
на реку, извилисто обтекавшую их и далеко, как только мог следить глаз, вьющуюся между новыми холмами и
селами, мелькавшими, как точки, по всей, залитой светом, дали,
на синие, чуть видневшиеся леса, как будто курившиеся
на краю раскаленного неба, и какое-то сладкое затишье, будто навеянное торжественною тишиною картины, мало-помалу смирило мое возмущенное сердце.
Солдаты, составив ружья, бросились к ручью; батальонный командир
сел в тени,
на барабан, и, выразив
на полном лице степень своего чина, с некоторыми офицерами расположился закусывать; капитан лег
на траве под ротной повозкой; храбрый поручик Розенкранц и еще несколько молодых офицеров, поместясь
на разостланных бурках, собрались кутить, как то заметно было по расставленным около них фляжкам и бутылкам и по особенному одушевлению песенников, которые, стоя полукругом перед ними, с присвистом играли плясовую кавказскую песню
на голос лезгинки...
— Ну, так и быть, давай про дело толковать, — подхватила Фленушка и, опустившись
на траву, промолвила: — Сядь-ка рядком, потолкуем ладком.
Пришли. Быстрым, порывистым движеньем сдернула Фленушка драповый плат, что несла
на руке. Раскинула его по
траве, сама
села и, страстно горевшим взором нежно
на друга взглянув, сказала ему...
Народ все сбегается, толпа становится больше и больше, бабы держатся друг за друга; но никто не подает помощи. Те, которые только что приходят, подают советы, ахают и
на лицах выражают испуг и отчаянье; из тех же, которые собрались прежде, некоторые
садятся, устав стоять,
на траву, некоторые возвращаются. Старуха Матрена спрашивает у дочери, затворила ли она заслонку печи; мальчишка в отцовском сюртуке старательно бросает камешки в воду.
— Я ходил за вином, — оправдался Артур. — Прошу
садиться! Нам с вами не впервые приходится сидеть
на траве. Помните былое время?
Как-то,
сев на камень, Я потревожил ящерицу, — вероятно, это она слегка прошуршала
травой у моих ног и скрылась.
Я пошел в конюшню и оседлал Бесенка. Он застоялся, мне с трудом удалось
сесть на него. Бесенок сердито ржал и, весь дрожа от нетерпения, рвался подо мною и вперед и в стороны. Я нарочно, чтоб побороться с ним, проехал тихим шагом деревенскую улицу и весь Большой луг. От седла пахло кожею, и этот запах мешался с запахом влажной луговой
травы.
— Ох, устала! — проговорила Вера, опускаясь
на траву. — Господа, я не могу дальше идти, нужно отдохнуть… Ох!
Садитесь!..
На траве он
сел к ней близко-близко и, ничего не говоря, приложился губами к ее щеке.
Солнце давно уже
село, и
на всей земле лежала сплошная серая тень. В неподвижном, застоявшемся воздухе сгущались медово-приторные испарения
трав и цветов.
Мне показалось, что справа кто-то смотрит. Я оглянулся. В десяти шагах сидели в
траве два выскочившие из ржи зайца. Они сидели спокойно и с юмористическим любопытством глядели
на меня. Как будто им было смешно, что и я надеюсь проникнуть в ту тайну, которую сами они и все кругом прекрасно знают. При моем движении зайцы переглянулись и не спеша, несколькими большими, мягкими прыжками, бесшумно отбежали к кустам ракитника; там они снова
сели и, шевеля ушами, продолжали поглядывать
на меня.