Неточные совпадения
И, положив ружье, полный тоски,
садился он
на морской
берег.
Раскольников вышел из сарая
на самый
берег,
сел на складенные у сарая бревна и стал глядеть
на широкую и пустынную реку.
Катерина. Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, я выбежала
на Волгу,
села в лодку, да и отпихнула ее от
берега.
На другое утро уж нашли, верст за десять!
Городской бульвар
на высоком
берегу Волги, с площадкой перед кофейной. Направо (от актеров) — вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней — вид
на Волгу,
на большое пространство: леса,
села и проч.
На площадке столы и стулья: один стол
на правой стороне, подле кофейной, другой —
на левой.
Утром
сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С
берегов, из богатых
сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в воде,
на отмелях. В третьем классе,
на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
В лесу,
на холме, он выбрал место, откуда хорошо видны были все дачи,
берег реки, мельница, дорога в небольшое
село Никоново, расположенное недалеко от Варавкиных дач,
сел на песок под березами и развернул книжку Брюнетьера «Символисты и декаденты». Но читать мешало солнце, а еще более — необходимость видеть, что творится там, внизу.
Пригретый солнцем, опьяняемый хмельными ароматами леса, Клим задремал. Когда он открыл глаза —
на берегу реки стоял Туробоев и, сняв шляпу, поворачивался, как
на шарнире, вслед Алине Телепневой, которая шла к мельнице. А влево, вдали,
на дороге в
село, точно плыла над землей тоненькая, белая фигурка Лидии.
Неожиданно для себя они вышли
на берег реки,
сели на бревна, но бревна были сырые и грязные.
После чая все займутся чем-нибудь: кто пойдет к речке и тихо бродит по
берегу, толкая ногой камешки в воду; другой
сядет к окну и ловит глазами каждое мимолетное явление: пробежит ли кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки любят сидеть по целым дням
на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
«
На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек
село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения
на них;
на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Нет,
берег, видно, нездоров мне. Пройдусь по лесу, чувствую утомление, тяжесть; вчера заснул в лесу,
на разостланном брезенте, и схватил лихорадку. Отвык совсем от
берега.
На фрегате, в море лучше. Мне хорошо в моей маленькой каюте: я привык к своему уголку, где повернуться трудно; можно только лечь
на постели,
сесть на стул, а затем сделать шаг к двери — и все тут. Привык видеть бизань-мачту, кучу снастей, а через борт море.
Мои спутники рассмеялись, а он обиделся. Он понял, что мы смеемся над его оплошностью, и стал говорить о том, что «грязную воду» он очень
берег. Одни слова, говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены в бутылку. Они
садятся на бумагу и уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную воду» он, Дерсу, не должен был носить вовсе, потому что не знал, как с нею надо обращаться.
К полудню мы доехали еще до одной возвышенности, расположенной
на самом
берегу реки, с левой стороны. Сопка эта высотою 120–140 м покрыта редколесьем из дуба, березы, липы, клена, ореха и акаций. Отсюда шла тропинка, вероятно, к
селу Вознесенскому, находящемуся западнее, километрах в двенадцати.
При приближении человека они испуганно, с криком снимались с места и летели сначала в море, потом вдруг круто поворачивали в сторону и разом, точно по команде,
садились снова
на берег.
На половине пути между
селом Пермским и постом Ольги с левой стороны высится скала, называемая местными жителями Чертовым утесом. Еще 15 минут ходу, и вы подходите к морю. Читатель поймет то радостное настроение, которое нас охватило. Мы
сели на камни и с наслаждением стали смотреть, как бьются волны о
берег.
Около полудня мы с Дерсу дошли до озера. Грозный вид имело теперь пресное море. Вода в нем кипела, как в котле. После долгого пути по травяным болотам вид свободной водяной стихии доставлял большое удовольствие. Я
сел на песок и стал глядеть в воду. Что-то особенно привлекательное есть в прибое. Можно целыми часами смотреть, как бьется вода о
берег.
Село Шкотово находится около устья реки Цимухе,
на правом
берегу. Основание его относится к 1864 году. В 1868 году его сожгли хунхузы, но
на другой год оно возродилось снова [Д.Н. Мушкетов. Геологическое описание района Сучанской ж. д., 1910 г.]. Пржевальский в 1870 году в нем насчитал 6 дворов и 34 души обоего пола [Н.М. Пржевальский. Путешествие по Уссурийскому краю, 1869 г., стр. 135–136.]. Я застал Шкотово довольно большим
селом [В 1902 г. в селении насчитывалось 88 семейств.].
От описанного
села Казакевичево [
Село Казакевичево основано в 1872 году.] по долине реки Лефу есть 2 дороги. Одна из них, кружная, идет
на село Ивановское, другая, малохоженая и местами болотистая, идет по левому
берегу реки. Мы выбрали последнюю. Чем дальше, тем долина все более и более принимала характер луговой.
От Шкотова вверх по долине Цимухе сначала идет проселочная дорога, которая после
села Новороссийского сразу переходит в тропу. По этой тропе можно выйти и
на Сучан, и
на реку Кангоузу [Сан — разлившееся озеро.], к
селу Новонежину. Дорога несколько раз переходит с одного
берега реки
на другой, и это является причиной, почему во время половодья сообщение по ней прекращается.
Она стояла
на высоком
берегу реки Перлы, и из большого каменного господского дома, утопавшего в зелени обширного парка, открывался единственный в нашем захолустье красивый вид
на поёмные луга и
на дальние
села.
Я вышел из накуренных комнат
на балкон. Ночь была ясная и светлая. Я смотрел
на пруд, залитый лунным светом, и
на старый дворец
на острове. Потом
сел в лодку и тихо отплыл от
берега на середину пруда. Мне был виден наш дом, балкон, освещенные окна, за которыми играли в карты… Определенных мыслей не помню.
При этом мосье Гюгенет, раздетый,
садился на откосе песчаного
берега и зорко следил за всеми, поощряя малышей, учившихся плавать, и сдерживая излишние проказы старших. Затем он командовал всем выходить и лишь тогда кидался сам в воду. При этом он делал с
берега изумительные сальтомортале, фыркал, плескался и уплывал далеко вдоль реки.
Село Суслон, одно из богатейших зауральских
сел, красиво разлеглось
на высоком правом
берегу реки Ключевой.
Солнце еще не
село, когда помочане веселою гурьбой тронулись с покоса. Это было целое войско, а закинутые
на плечи косы блестели, как штыки. Кто-то затянул песню, кто-то подхватил, и она полилась, как река, выступившая в половодье из своих
берегов. Суслонцы всегда возвращались с помочей с песнями, — так уж велось исстари.
Не доезжая верст пяти, «Первинка» чуть не
села на мель, речная галька уже шуршала по дну, но опасность благополучно миновала. Вдали виднелись трубы вальцовой мельницы и стеаринового завода, зеленая соборная колокольня и новое здание прогимназии. Галактион сам командовал
на капитанском мостике и сильно волновался. Вон из-за мыса выглянуло и предместье. Город отделялся от реки болотом, так что приставать приходилось у пустого
берега.
Садясь в лодку, Полуянов оглянулся
на берег, где оставалась и зеленая трава и вольная волюшка. Он тряхнул головой, перекрестился и больше ни
на что не обращал внимания.
От церкви открывался вид и
на все
село, и
на красавицу реку, и
на неоглядные поля, занявшие весь горизонт, и
на соседние деревни, лепившиеся по обоим
берегам Ключевой почти сплошь: Роньжа, Заево, Бакланиха.
Незаметно плывет над Волгой солнце; каждый час всё вокруг ново, всё меняется; зеленые горы — как пышные складки
на богатой одежде земли; по
берегам стоят города и
села, точно пряничные издали; золотой осенний лист плывет по воде.
В де-Кастри выгружают
на небольшие баржи-шаланды, которые могут приставать к
берегу только во время прилива и потому нагруженные часто
садятся на мель; случается, что благодаря этому пароход простаивает из-за какой-нибудь сотни мешков муки весь промежуток времени между отливом и приливом.
Бошняк пишет, между прочим, в своих записках, что, разузнавая постоянно, нет ли где-нибудь
на острове поселившихся русских, он узнал от туземцев в селении Танги следующее: лет 35 или 40 назад у восточного
берега разбилось какое-то судно, экипаж спасся, выстроил себе дом, а через несколько времени и судно;
на этом судне неизвестные люди через Лаперузов пролив прошли в Татарский и здесь опять потерпели крушение близ
села Мгачи, и
на этот раз спасся только один человек, который называл себя Кемцем.
Возле пристани по
берегу, по-видимому без дела, бродило с полсотни каторжных: одни в халатах, другие в куртках или пиджаках из серого сукна. При моем появлении вся полсотня сняла шапки — такой чести до сих пор, вероятно, не удостоивался еще ни один литератор.
На берегу стояла чья-то лошадь, запряженная в безрессорную линейку. Каторжные взвалили мой багаж
на линейку, человек с черною бородой, в пиджаке и в рубахе навыпуск,
сел на козлы. Мы поехали.
В это время уже не трудно подъезжать к рассеянным парам кряковных уток и часто еще удобнее подходить или подкрадываться из-за чего-нибудь: куста,
берега, пригорка, ибо утка, замышляющая гнездо или начавшая нестись, никогда не
садится с селезнем
на открытых местах, а всегда в каком-нибудь овражке, около кустов, болота, камыша или некошеной травы: ей надобно обмануть селезня, несмотря
на его бдительность: надобно спрятаться, проползти иногда с полверсты, потом вылететь и
на свободе начать свое великое дело, цель, к которой стремится все живущее.
Тем не менее, однако, они, хотя и низко, летают кругом охотника или собаки с обыкновенным своим криком, а всего чаще
садятся на какую-нибудь плаху или колышек, торчащие из воды, или
на берег у самой воды и бегают беспрестанно взад и вперед, испуская особенный писк, протяжный и звонкий, который никогда не услышишь от летающего зуйка, а всегда от бегающего, и то в те мгновения, когда он останавливается.
Прилетев
на место, гуси шумно опускаются
на воду, распахнув ее грудью
на обе стороны, жадно напиваются и сейчас
садятся на ночлег, для чего выбирается
берег плоский, ровный, не заросший ни кустами, ни камышом, чтоб ниоткуда не могла подкрасться к ним опасность.
По счастию, именно вдоль того самого
берега, плоского и открытого,
на который обыкновенно
садилась вся стая, тянулся старый полусогнивший плетень, некогда окружавший конопляник, более десяти лет оставленный; плетень обрастал всегда высокою травою, и мне ловко было в ней прятаться.
В это время идущий впереди Ноздрин остановился и грузно опустился
на край нарты. Мы оба следовали за ним и как будто только этого и ждали. Рожков немедленно сбросил с плеч лямку и тоже
сел на нарту, а я подошел к
берегу и привалился к вмерзшему в лед большому древесному стволу, наполовину занесенному песком и илом.
Выйдя
на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было море, окрашенное в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались
на фоне зари, затканной в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали
на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря
на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же
сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть в своем мозгу
на всю жизнь.
Все
берега полоев были усыпаны всякого рода дичью; множество уток плавало по воде между верхушками затопленных кустов, а между тем беспрестанно проносились большие и малые стаи разной прилетной птицы: одни летели высоко, не останавливаясь, а другие низко, часто опускаясь
на землю; одни стаи
садились, другие поднимались, третьи перелетывали с места
на место: крик, писк, свист наполнял воздух.
Четверо гребцов
сели в весла, перенесший меня человек взялся за кормовое весло, оттолкнулись от
берега шестом, все пятеро перевозчиков перекрестились, кормчий громко сказал: «Призывай бога
на помочь», и лодка полетела поперек реки, скользя по вертящейся быстрине, бегущей у самого
берега, называющейся «стремя».
Сначала ей понравилось, и она приказала принести большую кожу, чтобы сидеть
на ней
на берегу реки, потому что никогда не
садилась прямо
на большую траву, говоря, что от нее сыро, что в ней множество насекомых, которые сейчас наползут
на человека.
Появилися
на стене словеса огненные: «Не бойся, моя госпожа прекрасная: не будешь ты почивать одна, дожидается тебя твоя девушка сенная, верная и любимая; и много в палатах душ человеческих, а только ты их не видишь и не слышишь, и все они вместе со мною
берегут тебя и день и ночь: не дадим мы
на тебя ветру венути, не дадим и пылинке
сесть».
Мы вышли
на крутой
берег и
сели на толстые бревна, каких там много лежало.
Вдали,
на крутом
берегу реки, то вынырнет из-за холма, то опять нырнет в яму торговое
село К., с каменными домами вдоль набережной и обширным пятиглавым собором над самою пароходною пристанью.
Много мы их тут без счету этих татаров побили, но кои переправились за Койсу, — те
сели на том
берегу за камнями, и чуть мы покажемся, они в нас палят.
Зачем она к этим морским
берегам летит — не знаю, но как
сесть ей постоянно здесь не
на что, то она упадет
на солончак, полежит
на своей хлупи и, гладишь, опять схватилась и опять полетела, а ты и сего лишен, ибо крыльев нет, и ты снова здесь, и нет тебе ни смерти, ни живота, ни покаяния, а умрешь, так как барана тебя в соль положат, и лежи до конца света солониною.
Вечер пришел, я и вышел,
сел на крутом
берегу над речкою, а за рекою весь дом огнями горит, светится, и праздник идет; гости гуляют, и музыка гремит, далеко слышно.
И в этот день, когда граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от матери, показал ей и пошел к
берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула
на него. Он
сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
Вдоль цветущего
берега речки жаворонки по-прежнему звенели в небесной синеве, лыски перекликались в густых камышах, а мелкие птички перепархивали, чирикая, с тростника
на тростник или, заливаясь песнями,
садились на пернатые стрелы, вонзившиеся в землю во время битвы и торчавшие теперь
на зеленом лугу, меж болотных цветов, как будто б и они были цветы и росли там уже бог знает сколько времени.
Все четверо выходят вместе;
Руслан уныньем как убит;
Мысль о потерянной невесте
Его терзает и мертвит.
Садятся на коней ретивых;
Вдоль
берегов Днепра счастливых
Летят в клубящейся пыли;
Уже скрываются вдали;
Уж всадников не видно боле…
Но долго всё еще глядит
Великий князь в пустое поле
И думой им вослед летит.
На место Максима взяли с
берега вятского солдатика, костлявого, с маленькой головкой и рыжими глазами. Помощник повара тотчас послал его резать кур: солдатик зарезал пару, а остальных распустил по палубе; пассажиры начали ловить их, — три курицы перелетели за борт. Тогда солдатик
сел на дрова около кухни и горько заплакал.