Неточные совпадения
Весь вечер Ленский был рассеян,
То молчалив, то
весел вновь;
Но тот, кто музою взлелеян,
Всегда таков: нахмуря бровь,
Садился он
за клавикорды
И брал на них одни аккорды,
То, к Ольге взоры устремив,
Шептал: не правда ль? я счастлив.
Но поздно; время ехать. Сжалось
В нем сердце, полное тоской;
Прощаясь с девой молодой,
Оно как будто разрывалось.
Она глядит ему в лицо.
«Что с вами?» — «Так». — И на крыльцо.
— Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену
за талью, углубиться с ней в бесконечную, темную аллею; идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать минуты счастья, как биение пульса; слушать, как сердце бьется и замирает; искать в природе сочувствия… и незаметно выйти к речке, к полю… Река чуть плещет; колосья волнуются от ветерка, жара…
сесть в лодку, жена правит, едва поднимает
весло…
Мы
сели, и обе женщины, ухватясь
за единственное
весло, прикрепленное к корме, начали живо поворачивать им направо и налево.
Копинка взялся управлять парусом, я
сел на его место
за весла, а Намука остался на руле. С парусом наша лодка пошла быстрее: Ветер дул ровный, но он заметно усиливался. Море изменило свой лик до неузнаваемости. Полчаса назад оно было совершенно спокойно-гладкое, а теперь взбунтовалось и шумно выражало свой гнев.
Четверо гребцов
сели в
весла, перенесший меня человек взялся
за кормовое
весло, оттолкнулись от берега шестом, все пятеро перевозчиков перекрестились, кормчий громко сказал: «Призывай бога на помочь», и лодка полетела поперек реки, скользя по вертящейся быстрине, бегущей у самого берега, называющейся «стремя».
Не помню, как и что следовало одно
за другим, но помню, что в этот вечер я ужасно любил дерптского студента и Фроста, учил наизусть немецкую песню и обоих их целовал в сладкие губы; помню тоже, что в этот вечер я ненавидел дерптского студента и хотел пустить в него стулом, но удержался; помню, что, кроме того чувства неповиновения всех членов, которое я испытал и в день обеда у Яра, у меня в этот вечер так болела и кружилась голова, что я ужасно боялся умереть сию же минуту; помню тоже, что мы зачем-то все
сели на пол, махали руками, подражая движению
веслами, пели «Вниз по матушке по Волге» и что я в это время думал о том, что этого вовсе не нужно было делать; помню еще, что я, лежа на полу, цепляясь нога
за ногу, боролся по-цыгански, кому-то свихнул шею и подумал, что этого не случилось бы, ежели бы он не был пьян; помню еще, что ужинали и пили что-то другое, что я выходил на двор освежиться, и моей голове было холодно, и что, уезжая, я заметил, что было ужасно темно, что подножка пролетки сделалась покатая и скользкая и
за Кузьму нельзя было держаться, потому что он сделался слаб и качался, как тряпка; но помню главное: что в продолжение всего этого вечера я беспрестанно чувствовал, что я очень глупо делаю, притворяясь, будто бы мне очень весело, будто бы я люблю очень много пить и будто бы я и не думал быть пьяным, и беспрестанно чувствовал, что и другие очень глупо делают, притворяясь в том же.
— Вот как, — проворно подхватил Глеб, который окончательно уже повеселел и расходился, — ты, Петрушка, становись со мною на носу с острогою… ладно! Смотри только, не зевай… Гришка и Ванюшка,
садись в греблю… живо
за весла; да грести у меня тогда только, когда скажу; рыбка спит; тревожить ее незачем до времени… Крепко ли привязан к корме челнок?
В темную осеннюю ночь (чем темнее, тем лучше), но тихую и не дождливую,
садятся двое охотников в лодку: один на корме с
веслом, а другой с острогою почти посредине, немного поближе к носу; две запасные остроги кладутся в лодку: одна обыкновенной величины или несколько поболее, а другая очень большая, для самой крупной рыбы, с длинною, тонкою, но крепкою бечевкою, привязанною
за железное кольцо к верхнему концу остроги.
Один… так точно! — Измаил!
Безвестной думой угнетаем,
Он солнце тусклое следил,
Как мы нередко провождаем
Гостей докучливых; на нем
Черкесский панцырь и шелом,
И пятна крови омрачали
Местами блеск военной стали.
Младую голову
СелимВождю склоняет на колени;
Он всюду следует
за ним,
Хранительной подобно тени;
Никто ни ропота, ни пени
Не слышал на его устах…
Боится он или устанет,
На Измаила только взглянет —
И
весел труд ему и страх!
На другой день после раннего обеда они сволокли легкую, плоскодонную лодку по откосу оврага к реке, спустили ее в воду и поплыли по течению вниз. Так как река бежала необыкновенно быстро, то фельдшер пустил Астреина на гребные
весла, а сам
сел на корму с рулевым
веслом. Смирнов взял с собой на всякий случай шомпольную одностволку и даже зарядил ее. Друг, увязавшийся
за лодкой, бежал по берегу и весело лаял.
Николай быстро спустился с горы,
сел в лодку и, широко взмахивая
веслами, погнал её против течения, словно убегая от чего-то, что неотступно гналось
за ним.